Он считал себя реинкарнацией Макиавелли. Идеологом. Мастером интриг. Самым умным и беспощадным человеком во всей империи.
И это, безусловно, была империя. Во многом величайшая из тех, что были известны миру, однако так было запрещено выражаться в приличных политических кругах. В любом случае эта империя превосходила маленькое королевство Борджиа, жалкие владения Медичи и любой влиятельный город-государство в Италии. Поэтому сравнивать их было все равно что противопоставлять слона муравью. Независимо от политических ограничений, ее можно было сравнить только с Римом, когда Рим воплощал собой само определение импе- рии.
А он был создателем Короля. Пускай этот Король и не проходил коронацию, он все равно руководил государством. В его распоряжении были армии, миллиарды и власть, позволяющая создавать богатства или разрушать жизни. Спящий в постели был Советником Короля. И в сущности, он добился большего, чем сам магистр Никколо Макиавел- ли[2]. И хотя он бредил – из-за смертельной болезни, сильных болеутоляющх и усыпляющих лекарств и страха неминуемой смерти, – в его мыслях не было неправды. Возможно, эти мысли стали более яркими и причудливыми, но они были проверяемы, точны и реальны. У него было бы (и было) право на те же мысли в здоровом состоянии, дома, в окружении семьи, друзей, подхалимов, попустителей, угодников, интриганов, последователей, подражателей, имитаторов, эпигонов, торговцев властью, миллиардеров, на всеамериканском барбекю 4 июля, где подавали курицу, и ребрышки, и арбуз, виски со льдом и пиво в ведерке со льдом.
– Он спит, – мягко сказала медсестра. Она была некрасивой, зато очень чистой и белой. – Может быть, скоро проснется.
Гость вопросительно посмотрел на нее.
– Вы можете подождать здесь, – сказала медсестра, указывая на стул возле кровати. – Если хотите, – немного неуверенно добавила она.
Это была не государственная больница с деспотичными предписаниями и правилами посещения, где врачи и даже простые медсестры могли указывать пациентам, их семье, друзьям или посетителям, что и когда делать, ожидая послушания.
– Он спрашивал обо мне? – спросил гость.
– Да, – ответила медсестра. – Он сказал, что это важно. Очень важно.
– Но, – тут же добавила она, – кроме этого он ничего мне не говорил, – как бы желая уверить посетителя, что знает не больше, чем ей следовало бы.
Посетитель прикинул в уме. Он был очень, очень занятым человеком. Очень занятым. Чуть ли не самым занятым в империи. Значит, так. Умирающий был его другом. Коллегой. Товарищем по победоносной команде. Гость решил, что может уделить ему десять минут. Если спящий проснется и заговорит, то миссия будет завершена. Если нет, то его долг можно считать выполненным, и он сможет уйти с чистой совестью.
Пациента звали Ли Этуотер[3]. Он умирал от рака мозга.
Это была настолько зловещая ирония, что даже его враги сочли дурным тоном смеяться над этим[4]. А ведь враги его ненавидели. Он блестяще и разрушительно использовал инсинуации, полуправду и политические искажения, чтобы оперировать пороками американского общества, особенно расизмом[5].
Расизм всегда был эффективен, но его применение считалось опасным и требовало квалифицированного обращения. Умирающий человек без чрезмерного самомнения был уверен, что именно он лично сделал Джорджа Буша президентом в 1988 году. Перед тем как Этуотер развернул свою кампанию, Буш отставал в опросах общественного мнения на 18 пунктов. До того как Этуотер организовал событие в СМИ, в котором Дэн Рэтер был втянут в нападение на Джорджи, чтобы вице-президент мог дать отпор, Буш имел репутацию слабака. Он с трудом мог произнести полное и связное предложение, если только оно не было написано для него заранее. Он был запятнан скандалом «Иран – контрас» и так далее и тому подобное – провал за провалом. Но на этой хромой кляче (если не на хромом осле) Этуотер выиграл самую большую гонку в мире.
Секунды пролетали незаметно. За окном проплывали серые облака. «Похоронная погода», – подумал посетитель. Прошло меньше минуты, а он уже начал сгорать от нетерпения. С его стороны было безумием не взять свой сотовый телефон в больничную палату. Черт возьми, безумием с его стороны было не взять с собой сотовый телефон, пару помощников и органайзер. Ли как никто понимал, насколько драгоценным было время для очень, очень занятого человека.
Этуотер продолжал думать о человеке, которого он сделал Королем и кого теперь оставлял на произвол судьбы. Буш был президентом, а Этуотер – советником, притом умирающим. Именно Буш должен был войти в историю, а Ли посчастливилось бы попасть хотя бы в примечания. Именно Буш обладал властью, а Этуотер мог лишь подсказывать, как ее следует использовать. Отбросив все лишнее, одно можно сказать точно: Этуотер все еще чувствовал довольно покровительственное отношение к Джорджу. Для политических консультантов это обычное явление. Как и в отношении адвокатов к клиентам, врачей к пациентам, продюсеров к звездам. Они считают, что клиент – это продукт, неспособный позаботиться о себе, и его нужно направлять, инструктировать, заботиться о нем, защищать. Когда клиент делает то, что ему говорят, он преуспевает, процветает, выживает. А когда он не прислушивается к советам, то устраивает беспорядок, вредит себе, создает больше работы для куратора, независимо от того, как называется этот куратор.
У основной истории была сотня различных версий, которые проплывали, а иногда и проскакивали в голове Этуотера. Целый ряд образов. Для короля Артура он был Мерлином с волшебной палочкой в мантии и колпаке. Он был Касом Д’Амато для Майка Тайсона. Брайаном Эпштейном для «Битлз». Ливией для императора Тиберия. Его миссия заключалась не только в том, чтобы воскресить короля, но и в том, чтобы защитить его – даже из могилы. Как ангел-хранитель. Нечто большее, чем простой смертный. Дух, который может дотянуться с другой стороны. Рука, держащая огненный меч, как архангел Гавриил, спустившийся с небес… В этом было своего рода бессмертие. Если он сможет это сделать, то окажется умнее всех, сможет перехитрить саму смерть.
«Хватит об этом, – подумал человек в кресле у окна. – Я выполнил свой долг». Прошло почти три минуты. Он встал, чтобы уйти.
Этуотер молчал и не шевелился. Его послание все еще было похоронено в усталости и морфии. Его гость, проходя мимо кровати, посмотрел вниз на истощенное тело и забинтованную голову. Когда-то это лежащее создание было переполнено жизненной энергией, оно было умным, задиристым, зорким на глаз и острым на язык, но теперь было раздавлено унынием и опустошенностью. Рука Этуотера под простыней казалась сжатой в кулак.
Гость не мог придумать, что сказать. О чем говорить с этим безжизненным телом? Он был не из тех, кто разговаривает с людьми в коме, используя слова для телевидения: «Да, да, да, он… (или она) слышит меня. Я точно это знаю». Для чего бы Ли его ни вызвал, ему придется подождать до второго пришествия, до рая или ада, или Вашингтона в летний зной, или куда бы там ни отправлялись мертвые политики в этом тысячелетии. Он кивнул и развернулся, чтобы выйти из комнаты.
Внутри Этуотера встрепенулся Мерлин. Словно по волшебству он вышел за пределы притупленных чувств – или, возможно, открыл портал между разумом и чувствами. Этуотер получил сообщение, что его гость прибыл.
– Джим, – прошептал он, – Джим.
Государственный секретарь Джеймс Бейкер остановился, взявшись за дверную ручку. Он повернулся. Глаза Этуотера были по-прежнему закрыты, но его дыхание участилось, а рука как будто пошевелилась.
– Ли?
– А-а-а-х, – раздался вой, хрип, призыв. Бейкер подошел к кровати. Глаза Этуотера внезапно открылись. Старый ястреб бросил взгляд, полный хитрости и самолюбия.
– Слушай, – сказал он. – Джордж…
– Джордж что?..
Бейкеру казалось, что он видит мысли Этуотера – как часовые механизмы, вращающиеся и скрещивающиеся за глазами Ли, – и то, что он, казалось, думал: «Я могу говорить все, что захочу, Бейкер не сможет использовать это против меня, потому что, хе-хе, не успеет до того, как я умру».
– Джордж – трусишка, – сказал Этуотер о президенте. – Амбициозный, коварный, мстительный, но все же… И он все испортит, Джим. Если он это сделает…
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду рейтинги, – сказал Этуотер так, как будто это было очевидно. – И если он ничего с этим не сделает, то будут перевыборы.
Было трудно представить после Рейгана, снова Рейгана, а затем Буша/Куэйла, разгромивших оппозицию, что перевыборы могут провалиться.
– Не переживай на этот счет, – сказал Джим, пытаясь успокоить, – мы позаботимся об этом, Ли.
– Это моя работа. Моя миссия.
Одна рука протянулась и вцепилась в рукав Бейкера, притянув его ближе. Дыхание Этуотера было неприятным, зловонным. «Господи Иисусе, – подумал Бейкер. – Почему ему не почистят зубы или не прополощут рот?»
– У меня есть план, – сказал Этуотер.
Другая рука, та, что поближе, высунулась из-под одеяла, что-то сжимая. В ней оказался наполовину смятый конверт.
– Если Джорджи все провалит, открой вот это. Это – беспроигрышный вариант, стопроцентная победа на выборах.
– Что ж, спасибо, – дипломатично ответил Бейкер. – Я передам Джорджу. Он будет тронут. Даже в таком состоянии ты продолжаешь думать о нем.
– Да пошел он в жопу, – сказал Этуотер. – Я думаю о победе. Запомни, Бейкер. Есть только две вещи – победа и смерть.
Он захихикал.
– Пока не показывай это ему. И сам пока не смотри. Дождись…
– Чего?
– Пока ты не попадешь в беду и тебе это не понадобится.
– Это что, как волшебная монетка из сказки или что-то в этом роде? – спросил Бейкер.
– Типа того, – ответил Этуотер.
– Почему нельзя посмотреть сейчас?
– Потому что ты решишь… – Этуотер сделал паузу, чтобы перевести дух, – что это безумие. И испугаешься. Но это настолько разумный и логичный вариант, что ты не устоишь и попробуешь. Поторопишься…
– И что?
– И тогда это может больше не сработать.
– Как гусыня с золотым яйцом или три желания от джинна?
– Настолько же действенно, – сказал Этуотер, немного не в себе.
Он сунул конверт в руки Бейкера. Бейкер понятия не имел, что в нем могло быть.
– Это прекрасно. Президенту понравится. После того как вы поймете, что это не безумие. Вовсе не безумие.