Паря в невольнической робе, он лениво перекатывал в руке пакет с питательной субстанцией, которую нужно было употреблять строго в одно и то же время. Его перелет на Галею 3 начался не по плану. Настолько не по плану, что сейчас он летел в другой край галактики на грузовом шаттле в контейнере для перевозки заключенных. Для этих целей делать отдельный транспорт было не выгодно. Гораздо проще было подсоединить контейнер с камерами и надзирателями к грузовому шаттлу бюджетной транспортной компании и отбуксировать его в нужное исправительное учреждение – как правило, колонии на отдаленном спутнике обитаемой планеты, либо на достаточно крупный астероид со стабильной орбитой.
Бюджетность грузового шаттла чувствовалась сразу. Генераторы гравитации здесь включались только при необходимости и как правило в жилых отсеках. В редких случаях они работали на протяжении всего полета – но только если того требовали особо капризные грузы. В остальное время гравитация была около нулевой. Помимо прожорливых генераторов, гравитацию можно было получать центробежной силой. Контейнеры не грузились в грузовой отсек, а присоединялись к тягачу снаружи, окружая его корпус со всех сторон. Манипуляторы, которыми крепились контейнеры, могли удлиняться и отдаляться от корпуса тягача, увеличивая тем самым диаметр окружности вращения. Включив маневровые двигатели, шаттл начинал вращаться и в контейнерах проявлялась центробежная сила. Но такая гравитация гравитацией называлась условно и не всякий вестибулярный аппарат воспринимал ее адекватно. Опять же маневровые двигатели также потребляли энергию, а большой размер буксира усложняет пилотирование. Несмотря на большое космическое пространство и отсутствие воздушного сопротивления, звездные ветра хоть и незначительно, но влияют на траекторию полета
В отличие от охранников и экипажа шаттла, Волчонку не полагался компрессионный костюм, назначение которого компенсировать отрицательные для организма факторы низкой гравитации – атрофии мышц, потери внутриклеточной жидкости, космический остеопороз и прочие «радости». Из профилактических мер на нем были только специальные ботинки, давление на стопу в которых обманывало мозг, имитируя точку опоры, за счет чего губительные процессы протекали медленнее. Так же его пища – тот самый пластилинообразный субстрат в пакете – по совместительству содержала в себе вещества, препятствующие быстрому выведению кальция из костей и задерживающие жидкость в клетках и тканях организма. Большую же часть времени он проводил в постоянных тренировках. Его клетушка представляла собой прямоугольник в 2 метра в высоту и в 1,5 метра в ширину и длину. Кровати и какой бы то мебели тут не было. Стены были обиты гидроизоляционным материалом и были мягкими, так что по сути спал он стоя, что в условиях невесомости не повод для раздражения. Даже решетки рекуператора воздуха были покрыты мягким материалом. В дальнем углу изолятора в стене были утоплены ремни, которыми он должен был пристегнуться в случае гиперпрыжка и прочих факторах перегрузки. Справлять физиологические надобности полагалось так же строго в определенное время. В изолятор доставляли переносной туалет, более всего напоминающий пылесос, только без шланга. Он и работал по принципу пылесоса. Только втягивал в себя ни разу не пыль. Вместе с туалетом, надзиратель приносил воду и пакет питательного субстрата. Воду заставляли выпивать сразу же, чтобы не возникало соблазна выдавить ее в рекуператор, вызвав тем самым короткое замыкание и неразбериху, воспользовавшись которой попытаться слинять. Бежать в космосе было некуда, но мало ли что у этих заключенных в голове.
Занимался он упражнениями на растяжку, максимально напрягал и расслаблял поочередно все группы мышц и, упершись в стены ногами с одной стороны и руками с другой, имитировал попытку раздвинуть стены, перебрасывая нагрузку с одной руки на другую и, меняя положения, с ног на руки и наоборот. Раз в неделю его выводили из изолятора и под конвоем отправляли в гигиенический блок, где он мог побриться, помыться и почистить зубы. На все про все давалось 10 минут, поэтому к третьему месяцу полета лицо его обросло серой, как и волосы на голове, бородой. Быстро бриться у него не получалось из-за проблем со зрением. В тесном, скудно освещенном изоляторе глаза начинали его подводить, так как максимально удаленная точка зрения была в двух метрах от него и буквально через месяц он потерял чувство дистанции, без которого бритье плазменной бритвой превращалось в русскую рулетку – подровняешь ли ты себе только виски, или отхватишь заодно и ухо. Чувство времени его покинуло на четвертый месяц заточения. Теперь недели, пробегающие между его купаниями пролетали как дни.
Все его мысли были о Снежке. Ее местонахождение ему было неизвестно. Их задержали перед самым вылетом на Калисту. Снежка подделала для них заявку, якобы одной организаций на самой крупной планете этой системы понадобились добровольцы для одной очень неблагодарной, но высокооплачиваемой работенки. Суть работы не раскрывалась и проходила под грифом секретно. Обычная практика для государственных заказов.
Местным таможенникам, как правило, было достаточно билета и заявки на специалиста. Обычно они даже не пробивали по базе подлинность заявок – есть бумага, есть электронная подпись. Все. Счастливого пути. Это по прибытию нужно было бы распинаться и доказывать, что ты не ежик, но пребывать на саму Калисту они не собирались. Их транспортник был не прямой, а со стыковками в нескольких колониях, что опять же великолепно вписывалось в их план – непрямой рейс стоит дешевле. Типичный работяга выбрал бы именно его. А одной из колоний была Галея 2, с которой добраться до Галеи 3 было делом плевым, можно было вообще договориться с частником и прибыть на колонию инкогнито.
Но в момент посадки на преорбитальную платформу, которая должна была доставить их на пассажирский шаттл, их задержали. Каким образом, Волчонок уже не помнил. Вот он со Снежкой поднимается на платформу, а вот он приходит в себя в изоляторе, с гематомой на затылке и парящим у лица пакетиком питательной субстанции. Когда он в первый и последний раз докричался до надзирателей и потребовал объяснений, те примагнитили его ботинки к ближайшей к ним поверхности, открыли изолятор и хорошенько прошлись по телу импульсными дубинками, удары которых усиливались электрическим разрядом. Били в основном по ребрам и следующую неделю Волчонок даже радовался отсутствию гравитации. Врят ли он сумел бы придать себе удобное положение в столь тесном пространстве, при котором грудная клетка не давала бы о себе знать. А тут боль пронизывала только при справлении нужды на «жужжащий унитаз».
При попытках выяснить, что происходит и куда его везут, когда надзиратель в черном комбинезоне, усиленном бронепластинами приносил брикет питания, пакет воды и портативный нужник, конвоир, стоящий у выхода меланхолично поглаживал висящую на поясе дубинку и отрицательно качал головой. Выражение его лица при этом скрывала матовая маска без намека на мимику и интегрированная в шлем. Надзиратель отличался от конвоира только цветом комбинезона и шлема, а также отсутствием оружия. У конвоира он был темно-синий, также усиленный пластинами защиты.
Спустя неопределенное время – может пол года, а может вечность, Волчонок, пребывающие в состоянии невесомости, почувствовал как на него наваливается тяжесть. Сначала он подумал, что что-то случилось с его ослабевшим организмом, но потом понял, что это вернулась та, о которой он раньше даже и не задумывался. Гравитация.
Стена изолятора, являющаяся по совместительству дверью, с тихим шипением ушла в сторону и глаза неприятно резанул свет. Сознание, заторможенное долгим бездействием, начало анализировать меняющуюся обстановку.
Яркий свет. Раньше он не так сильно резал глаза, когда к нему приходил конвоир и приносил пищу.
Гравитация. Она настолько сильно давила на тело, что приходилось опираться о стену изолятора, чтобы не рухнуть на пол.
Ботинки. В этот раз их не примагнитили, прежде чем войти в изолятор.
Запах. Совершенной другой запах. Не фильтрованный, многократно использованный и искусственно обогащенный кислородом воздух, а живой, наполненный множеством компонентов, которые наслаивались один на другой и не давали различить себя по отдельности.
Звуки. За пределами изолятора кипела работа. Раздавались приказы, тяжелые шаги, непонятное шуршание и стоны.
Когда спустя томительные мгновения глаза хоть как-то смогли привыкнуть к свету и дали мозгу куцую картинку происходящего за пределами открытого прохода изолятора, он, сквозь часто мигающие веки, увидел силуэты людей, которые под руки несли по узкому коридору таких же как и он, изможденных, заросших, потерянных и облаченных в тюремную робу заключенных. Практически все они едва передвигали ноги, по этому их буквально волокли под руки по узкому проходу. Стоя в пол оборота к нему, дожидались своей очереди и его конвоиры.
– А вот это вы зря. – процедил сквозь зубы Волчонок и набросился на того, что справа, в синей робе и с закрепленной на поясе дубинкой.
Ну это ему показалось, что набросился. На деле же он просто упал на вздрогнувшего от неожиданности надзирателя. Тот даже не схватился за оружие, а брезгливо откинул парня обратно в изолятор. Когда проход освободился, они так же подхватили его под руки и поволокли по коридору. Он был прямой и тянулся метров тридцать. По обеим его сторонам зияли открытые изоляторы, один в один похожие на его. Один раз вместо изолятора оказался проход, в котором также угадывались открытые проемы. Заканчивался коридор широким зевом шлюза контейнера, в котором его перемещали неопределенный срок времени.
Когда его выволокли за пределы контейнера, тело пробила дрожь от зябкого холода, а глаза застлала пелена слез, потому оценить окружающую обстановку ему не представлялось возможным.
– Ну наконец-то! – услышал он жизнерадостный голос, от которого сердце чуть не выпрыгнуло из груди от радости.
Сразу за голосом раздались глухие хлопки, после которых он рухнул на пол, больше не поддерживаемый своими конвоирами. Более того, один из них упал на него сверху, придавив Волчонка настолько, что он не мог вздохнуть. Но это продлилось считанные мгновенья. Тяжесть резко спала и еще до того, как он полноценно набрал воздуха в грудь, его уже дернули вверх и грубо перекинули через что-то узкое и больно упиравшееся в живот. Мир вокруг заплясал, глухие хлопки раздавались уже у совсем близко и каждый из них обдавал его изможденное тело звуковой волной.
Тряска продолжалась несколько минут, за тем со всех сторон раздался тревожный вой сирены и яркий свет вокруг сменился мерцающим фиолетовым. Затем свет померк и раздалось шипение, напоминающее шипение гидравлического поршня, его аккуратно уложили во что-то мягкое и облегающее спину со всех сторон, пристегнули и оставили в покое. Теперь мир завибрировал, слуха коснулся звук гудящих конденсаторов стартовых двигателей, писки бортовой аппаратуры, появилось нарастающее чувство перегрузки, провоцирующее тошноту.
– Это скоро пройдёт. – буднично продолжил тот же голос – Мы сейчас набираем около световую, если хвоста не будет – нырнем в пояс астероидов и там уже решим что делать дальше. А если они смогут оперативно запустить выведенные мной из строя перехватчики, придется прыгать. Но вряд ли. Я соскучилась! – накрыли его руку, лежащую на подлокотнике штурманского кресла аккуратненькие ладошки.
Собрав всю волю в кулак, он заставил себя открыть полуприкрытые веки и сквозь слезы радости увидел ту, что не выходила у него из головы все то бесконечное время, что он провел в изоляторе. Снежка стояла на коленях у кресла, в которое она его уложила, таким образом ее глаза были напротив его. Она смотрела на него, облаченная в белый плотно прилегающий комбинезон, в котором была в первый день их встречи и который на самом деле не был одеждой, а являлся ее собственным эпителием, плотность, эластичность и цвет которого она могла менять в зависимости от обстановки. Комбинезон без намека на швы, молнии и застежки, которых попросту не было, покрывал все тело девушки-андроида, за исключением кистей рук и головы с середины шеи.
– Я тоже соскучился. Безумно соскучился. – с трудом разлепил он пересохшие губы и погладил кончиками пальцев свободной руки ее личико, озаренное неизменной открытой улыбкой.