Я его ненавидел. Во мне не клокотала ярость, злость не застилала глаза и не толкала броситься на Рябова врукопашную. Но я точно знал, что передо мной зло высшей пробы. Концентрированный демон.
С европейским загаром, одетое в брендовый свитер и джинсы. Благоухающий дорогим парфюмом. Успевший зачесать назад свои тёмные волнистые волосы.
С ним нельзя вести переговоры, соблазняться на его предложения. И особенно страшно слышать его раскаянье. Потому что таким не стыдно. Таким страшно, что наступит возмездие за содеянное.
Во дворе был такой Толя Торопцев. Он исподтишка толкал девчонок. Никогда не нарывался на сильных, а вот тем, кто слабее, от него прилетало часто. И только тогда, когда никто не видел.
Потому что прилюдно можно было получить в ответ. А когда девчонки прибегали с синяками, он никогда не признавался. Говорил, – она сама виновата!
Толик был старше на 2 года и сильнее, но я дрался с ним регулярно. Особенно когда он стал поколачивать мою соседку Лену, из 14-й квартиры. Мне тогда пришлось записаться в спортивную секцию. Это помогало.
Но только мне. Лене, которая вышла замуж за Толика, ничего помочь не могло. Ни тональник, которым она замазывала синяки, ни солнцезащитные очки. Особенно зимой. Но не разводилась, дочку родила.
А когда я уже работал в травматологии, Лена поступила с переломом нижней челюсти, и мы вызывали полицию, а потом делали выписки и давали показания. И теперь таких Толиков я ненавидел.
Ведь можно объяснить всё, кроме насилия над слабыми женщиной, ребёнком или животным. Толики били не потому, что она «сама виновата», а потому, что чувствовали свою безнаказанность.
Я смотрел на Ксению, и внутри всё дрожало. Не от страха, а он ярости, от готовности вступиться за эти тонкие плечи, хрупкие запястья, тонкое, почти детское лицо. Красивое.
Изящная шея. Прямая спина.
Её хотелось заслонить собой. Утащить обратно в кабинет. Запереть на замок дверь. Разложить Ксюшу прямо на столе и любить до полной потери связи с действительностью. До совершенного разрыва с реальностью.
До звёздочек в глазах и мелодичных стонов.
А этого ублюдка в наручниках в полицию. И чтобы там не церемонились, соблюдали устав и протокол без оглядки на фамилию и количество денег отца.
А вместо этого я проводил осмотр. Считал пульс, осматривал кожные покровы, реакцию зрачка на свет. Делал всё плавно, профессионально. А когда понял, что признаком острой патологии нет, тянул время.
Чтобы успокоиться. Чтобы не убить этого ублюдка собственными руками. Но, убедившись, что в экстренной помощи пациентка не нуждалась, отошёл, давая возможность медсестре напоить и обтереть влажной салфеткой.
– Что с ней?
Рябов выглядел озабоченным. Не садист, избивший собственную жену, а любящий муж, защитник и опора. Верный и заботливый, твою мать. Этого надо было уничтожать грамотно. Без нервов.
– Ксении Сергеевне нанесён вред здоровью. Какой степени тяжести, будет выяснено во время комплексного обследования и лечения. Пока выбор колеблется между средней и тяжёлой. И если вы действительно хотите помочь в лечении, срочно оплачивайте счёт и отпускайте пациентку на обследование.
Матвей Леонидович переступил с ноги на ногу, словно хотел подойти, но остался на месте, и такими шагами пытался погасить напряжение.
– А когда я могу её забрать домой? В 18 часов?
Рябов был на несколько сантиметров выше, но сейчас сутулился, топтался на месте, как нашкодивший щенок.Мне хотелось его убить. Не оставить и мокрого места.
Смертельно опасный зверь в овечьей шкуре. Оборотень, у которого во рту стальные клыки.
– Сейчас сложно точно наметить время. Потому что Ксения Сергеевна останется в клинике ориентировочно 2-3 месяца. Ближе к выписке сможем выбрать лучшее время, чтобы покинуть стационар.
Смуглое лицо Рябова потемнело. Было ощущение, что на него нашла тень от тучи, заслонившей солнце.
– Но спать-то она будет дома!
Я молча смотрел, как его переполняет злоба. Как желание всё контролировать и подчинять рвётся наружу, подстёгиваемое страхом разоблачения.
Мне нечего ему было ответить. Вернее, сказать я хотел так много, что тоже попал бы под юрисдикцию уголовного кодекса. А я такого удовольствия этому мерзавцу доставлять не собирался.
Рябов сверлил меня взглядом, пытался пробить мою уверенность в себе. Я силился сдержать улыбку. Не стоял ты, Мотя, у операционного стола, после разборок ОПГ. Не разгребал пострадавших после массовых ДТП.
Ты не криминальный авторитет. Ты просто охреневший от собственной безнаказанности ублюдок. Мразь, причиняющая боль слабым, тем, кто не может дать отпор. А его давать надо!
Не дождавшись от меня капитуляции, Рябов направил свою истерику на сидящую в инвалидном кресле девушку. Сейчас, в летней одежде с торчащими ключицами и тонкой шеей, она выглядела особенно хрупкой.
Ловила каждое слово нашей перепалки. Следила за нюансами изменения голоса, движениями огромных мужских рук. И бесконечно его боялась, хотя старалась не показать вида.
– Ксюша, ты сейчас пройдёшь обследование и звони мне. За тобой заедет Алексей. Ночевать будешь дома. Утром тебя привезут обратно.
И вот теперь настал момент истины. Я мог заставить Рябова отступить. Но мне надо было, чтобы она почувствовала моё плечо, мою силу. Ощутила их сама и приняла. Иначе нет смысла.
Спасти того, кто сам не борется невозможно. Первый шаг пострадавший должен сделать сам. Должна.
Девушка подняла на Рябова серые глаза и, с крохотной заминкой, ответила.
– Я хочу вылечиться, Матвей. Мне больше никто ничего не предлагает. Я хочу восстановить руку. Поэтому буду делать всё, что скажет доктор. И если для начала надо всего лишь переночевать в клинике, я это сделаю. И ты мне поможешь. Ты же обещал, помнишь?
Рябову ответ не понравился, но напоминание о договорённостях охладило пыл. Теперь он не угрожал, скорее давил на жалость.
– И что, ты оставишь меня дома одного? Не боишься, что я не останусь один?
Пациентка поморщилась, с таким отвращением, словно вдохнула запах пропавшего. Я ждал её окончательного решения. Старался передать всем своим видом, что здесь она в безопасности, что может на меня положиться.
– Ты справишься, Мотя. Я в тебя верю.
Мотивационное напутствие прозвучало, из уст Ксении, как отправление в пешее эротическое путешествие. Рябов моргнул, словно пропустил удар на ринге.
Чтобы закрепит эффект, я попросил Анастасию помочь пациентке избавиться от кольца и серёжек, и отдать украшения Рябову. Пока он распихивал их по карманам, медсестра уже выкатила кресло в коридор.
Я задержался на пороге.
– Матвей Леонидович, ждём оплату сегодня. Все вопросы по указанным в документах телефонах. – А когда я услышал звяканье лифта, добавил. – Время на разговоры закончилось. Приступаем к лечению. До свиданья.
И не дожидаясь ответа Рябова, я вышел из комнаты отдыха, чудом сдержав вздох облегчения. Но к лифтам не пошёл, а отправился в административное крыло.