Сижу на автопилоте целый урок, не понимая, о чем говорит учитель. В бесчисленный раз прокручиваю момент встречи с Матвеем, вернее, его игнора.
Я что-то сделала не так?
Этот вопрос гложет и разъедает душу, как серная кислота.
Очень жду перемену, чтобы найти момент и подойти к нему поговорить, но едва звучит звонок, парень срывается с места.
Наплевав, как это может выглядеть со стороны, несусь следом.
– Матвей! – кричу, но он увеличивает скорость. – Матвей…
Решаю, что парень не остановится, сбавляю ход, но происходит чудо: он оборачивается и ждет, когда я подойду, правда, с видом, от которого в предчувствии беды замирает сердце.
– Почему ты от меня убегаешь? – выдыхаю мучащий меня вопрос и пытаюсь разглядеть ответ в его глазах.
– Что тебе надо? – равнодушно кидает парень, так ничего и не объяснив.
– Здорово… Мы одноклассники, – стараясь придать своему голосу хоть какую-то радостную окраску, говорю я, не понимая, как с этой пугающей копией Матвея строить диалог.
Он быстро чиркает по мне взглядом, от которого остаются болезненные ссадины и от которого инстинктивно хочется спрятаться, чтобы не получить еще больше, а потом отвечает совсем не то, что я рассчитываю услышать.
– Вовсе нет.
– Почему? – автоматически слетает с губ.
Небрежно пожимает плечами.
– Что в этом хорошего?
– Мы можем общаться не только по телефону, – все еще не сдаюсь и пытаюсь расколдовать этого холодного неприступного парня, который почему-то вдруг резко переменился ко мне.
– А кто тебе сказал, что я хочу еще с тобой общаться?
Этот удар больнее, чем царапины от взгляда.
– Я думала…
– А есть чем?
Зачем он делает мне больно? Почему так жесток?
Тот парень, с которым я познакомилась на пустыре, с кем общалась целую неделю и этот, что стоит напротив и зло сверкает глазами, словно два разных человека.
Но это ведь не так!
– Почему ты так изменился ко мне? – из последних сил выталкиваю из себя. Держать лицо и не показать, как внутри расщепляюсь на атомы, становится почти невозможно.
Матвей на секунду задумывается, а потом, растягивая губы в насмешливой улыбке, спрашивает:
– А с чего ты решила, что я хороший? Я вообще негодяй.
– Ты врешь, – бормочу в отчаянье, хотя здравый смысл, опираясь на все новые факты, указывает на обратное.
Наверно я придумала своего идеального Матвея и теперь так больно разочаровываться, поэтому до последнего хватаюсь за иллюзии, не желая принимать действительность.
Он, больше ничего не говоря, уходит.
– Я чувствую это, – в отчаянье кидаю ему вдогонку, собирая удивленные взгляды проходящих ребят.
Парень, не оборачиваясь, продолжает удаляться от меня, а я, зависнув, провожаю глазами его фигуру, пока, не очнувшись и не осознав, что веду себя как полная дура, не сбегаю от всех в туалет.
До конца перемены пытаюсь собрать себя воедино и не пролить ни одной слезинки. Возвращаться в класс заплаканной – это дать Яне и ее злобным подружкам повод посплетничать и поиздеваться надо мной, а я не в том положении, чтобы позволить себе подобную роскошь.
– Алабина.
Чувствую толчок в спину.
Оборачиваюсь. Майя указывает глазами на учителя.
– К доске.
На автопилоте поднимаюсь и выхожу.
Юлия Олеговна задает вопросы, и я сквозь дебри своего расстроенного сознания пытаюсь отыскать ответы, которые я теоретически знаю.
– А теперь прочти нам стихотворение.
Начинаю произносить заученные строчки Марины Цветаевой, а сама даже не замечаю, что с каждым словом мой взгляд все ближе подбирается к месту, где сидит Матвей. Только уперевшись в него и увидев отрешенное лицо парня, устремленное куда-то в окно, я прихожу в себя и опускаю глаза в пол. Это самое безопасное для них место.
– Имя твое – ах, нельзя! –
Имя твое – поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век.
Имя твое – поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток…
С именем твоим – сон глубок. – завершаю я и жду, когда меня помилуют и отпустят с эшафота.
– Неплохо, – получаю скупую похвалу и буквально вместе со звонком возвращаюсь на свое место.
Матвей, как и прошлые перемены, уходит из класса вместе со звонком, словно дышать одним воздухом со мной в помещении ему противно. Пытаюсь не обращать на это внимания и медленно, чтобы успокоиться и заодно убить время большой перемены, складываю в рюкзак свои вещи.
– Пойдем вместе в столовую, – слышу за спиной голос Егора.
Оборачиваюсь. Парень смотрит на меня взглядом преданной собаки, которая умрет, если ей откажут, вот только он на меня сейчас совсем не действует.
Вчера Егор тоже выглядел милым и безобидным, а потом прилип ко мне, словно пиявка. Меня передергивает от противного воспоминания.
– Спасибо, но я знаю дорогу, – говорю ему совершенно бесцветным голосом.
– Я предлагаю вместе поесть и пообщаться, а не просто проводить.
Поднимаю глаза на парня и вкладываю во взгляд все свои не озвученные вчера эмоции, чтобы до него дошло: я не хочу с ним есть и общаться, добавляя предельно вежливо:
– У меня есть свои планы.
– Какие?
До чего мне не нравится в людях бестактность! Неужели непонятно: если я их не назвала – значит, не желаю озвучивать.
Может, он заметил мое преследование Матвея?
Не знаю.
Но даже если так – какое ему дело, за кем я бегаю и для чего?!
Понимаю, что не обязана оправдываться, но все же объясняю, чтобы быстрее завершить этот утомительный разговор:
– Собираюсь поесть и пообщаться с Майей.
Пока он думает, что ответить, я хватаю рюкзак и ухожу к ждущей меня у двери подруге.
Есть категорически не хочу. Стресс сжег чувство голода дотла, но я беру свой поднос с обедом и приземляюсь за свободный столик.
Разместившись и подняв глаза от тарелки с супом, которую пыталась не расплескать во время перемещения в пространстве, констатирую: я совершила стратегическую ошибку, плюхнувшись не разобравшись куда. Только теперь вставать и пересаживаться – ниже моего достоинства, и я остаюсь сидеть напротив Матвея и Егора.
Уткнувшись в одну точку, пытаюсь унять сердцебиение.
Майя плюхается рядом и, поймав мой взгляд, подкалывает:
– Которого из Ерохиных гипнотизируешь?
Вздрагиваю.
Я что правда таращилась на Матвея? На Егора я не могла смотреть априори.
Догоняю прозвучавшие слова и растерянно спрашиваю:
– Они братья?
Кивает.
– Непохожи.
– И не только внешне, – выдает моя словоохотливая одноклассница. – Матвей здесь как лев в своей прерии, а Егор скорее, как шакал. Греется в лучах его славы и питается падалью.
– Это как?
Майя, обрадовавшись, что меня заинтересовали местные сплетни и забыв о том, что голодна, воодушевляется и рассказывает:
– Обычно ему перепадают девчонки, либо те, которые хотят поближе подобраться к Моту, либо те, которых он уже отшил.
– К Моту?
– Да, Матвея многие так зовут.
Невольно снова поворачиваю голову в сторону Матвея и зависаю, смотря, как Яна садится на соседний с ним стул и по-хозяйски облокачивается на него. Парень никак не реагирует на нарушение своего личного пространства, а у меня внутри все вспыхивает адским огнем.
Что это?
Ревность?
Но он никогда, по сути, не был моим. Если только в мечтах…
– И много тех, кого он отшил, – уточняю, не зная, хочу ли я услышать эту информацию.
– Раньше часто менял девчонок. Сходит на пару свиданий и нос воротит, никто ему не нравится, но Янка вцепилась в него мертвой хваткой. Они с лета вместе.
– Может, он ее полюбил? – выскребываю из себя болючий вопрос, а сама сопоставляю информацию, полученную от подруги с той, которой поделился со мной Матвей.
Я на сто процентов уверена: в переписке он ни разу не упоминал про девушку.
Выходит, я действительно в нем ошиблась.
Парень просто забавлялся со мной на расстоянии, а как только я оказалась слишком близко и стала угрожать его отношениям – сразу слился.
Сквозь отравляющую пелену своих новых открытый, улавливаю голос Майи.
– Мот?!
– А что?
– Знаешь, что он любит?
Отрицательно качаю головой. Секреты, которыми Матвей со мной поделился, только мои. Я не сделаю их достоянием общественности даже в такой непростой ситуации. Это то немногое, что останется у меня на память о коротком и всепоглощающем умопомрачении.
– Себя красивого, химию свою ненаглядную и биологию. Он вообще спит и видит стать знаменитым хирургом.
– И что в этом плохого?
Девушка смотрит на меня ошарашенным взглядом.
– Нет, если он самовлюбленный тип – это, конечно, плохо, но в остальном, – второпях добавляю я, пытаясь припомнить: разве я заметила в нем эту наклонность, и после признаюсь: – Я тоже мечтаю в медицинский поступить и стать высококлассным специалистом.
– Вы оба немножко чокнутые, – резюмирует Майя, закатывая глаза. – Нормальная девушка в твоем возрасте мечтает о любви!
Еле дожидаюсь звонка с последнего урока. Хочу скорее вырваться из класса, чтобы не задохнуться от обиды и разочарования рядом с человеком, играющим чужими чувствами.
Хочется трусливо спрятаться в своей комнате и дать волю слезам, которые с утра норовят убежать, из-за всех этих убийственных новостей. Даже первая неделя испытаний на прочность по сравнению с тем, что произошло за эти несколько часов, кажется цветочками.
Распрощавшись в гардеробе с копушей Майей, выхожу за ворота и замечаю красную спортивную машину, на которой, облокотившись бедром, расположился Матвей. Рядом, желая привлечь внимание, трется Яна.
Знаю, не стоит на них смотреть, не надо подливать масла в огонь, но не могу отвести взгляд. Как привороженная^ пялюсь на картинку, от которой саднит все внутри. Мазохистка.
Парень, заметив меня, открывает дверь и забирается в салон. Девчонка садится следом на соседнее сиденье.
«Даже тут избегает», – горько усмехаюсь пришедшей мысли и, прежде чем демонстративно отвернуться от них, вижу через лобовое стекло, как Яна тянется к Матвею и целует его.
Получила!
Финальные ядовитые ягодки отвратительного дня. Если до этого я была ранена, то теперь убита контрольным выстрелом в голову.
Отворачиваюсь, безжалостно кусаю губы, чтобы не разреветься, прямо посреди улицы и лечу на свою тропинку, ведущую к дому, пытаясь срочно удалить из памяти увиденное.
– Аниса! – слышу свое имя, произнесенное Егором, и убыстряюсь.
Только его мне не хватало.
– Аниса, подожди!
Какой приставучий.
Обреченно вздыхаю, поворачиваюсь, но стараюсь не смотреть в лицо парню.
– Я провожу тебя.
Качаю головой и, соскребя себя в единую субстанцию, выдыхаю:
– Не надо.
– Егор, – доносится голос Матвея. – Долго тебя еще ждать?
– Поезжай, – бросаю я и отворачиваюсь, чтобы продолжить свое бегство, но он ловит меня за руку.
Хочу выдернуть, но парень вцепился в меня мертвой хваткой.
– Не надо меня ждать. Я Анису провожу.
Оборачиваюсь и сталкиваюсь взглядом с парнем, поранившем сегодня мое сердце. Он распарывает рану еще глубже. Поспешно отвожу глаза и, борясь со своими подступившими к горлу эмоциями, на автопилоте начинаю перебирать ногами в сторону дома, утягивая за собой Егора.
Парень, «вылезая из кожи», старается реабилитироваться за вчерашний инцидент, но мне безразличны его извинения и ненужные его обещания.
Вообще слова Егора звучат фоном. Я слышу, что он что-то говорит, и даже иногда улавливаю слово другое, из чего понимаю суть, но точно не слушаю. Перед глазами зависла картинка, как Яна целует Матвея, и он не возражает.
Она действительно его девушка, а я глупая столько уже всего нафантазировала себе про нас…
Как же больно от правды, что преподнес сегодняшний день.
Слезы жгут глаза, и я снова безжалостно кусаю губы до металлического привкуса во рту, лишь бы они позорно не выкатились из глаз.
Хорошо хоть Егор что-то с таким упоением рассказывает и от меня достаточно просто делать вид, что слушаю.
– А чего ты так подорвалась за Матвеем? После первого урока, – неожиданно долетает до моего сознания.
– Я? – специально переспрашиваю, пока экстренно соображаю, что придумать. Признаваться Егору, что познакомилась с его братом на пустыре и общалась всю неделю по телефону, не собираюсь.
Парень молчит, ожидая нормального ответа, и я выдаю первую подходящую отмазку:
– Я не за Матвеем, я в туалет…
– А…
И через мгновение на одном дыхании:
– Сходи со мной завтра куда-нибудь. Пожалуйста.
Хочу сказать «нет», но что-то меня останавливает. Картинка, что до сих пор стоит перед глазами? Не знаю.
До парадной остается несколько метров. Я останавливаю Егора и резко предупреждаю:
– Дальше я сама.
Он не решается настаивать, видимо, мой вид говорит категоричнее слов.
Бросаю «пока» и забегаю в подъезд, так ничего ему не ответив на его предложение, решив, что откажусь уже завтра, когда хоть немного приду в себя и буду в состоянии давать отпор его аргументам и просьбам.
Едва за мной захлопывается дверь, я прислоняюсь к стене и из меня начинают извергаться слезы от обиды и разочарования.
Позволяю себе эту слабость и реву: громко, с надрывом, выплескивая все свои эмоции, желая выплакать их, чтобы ни завтра, ни потом никогда не реветь из-за того, кто этого не стоит.
Немного отойдя от истерики, начинаю медленно подниматься на свой этаж. Хорошо хоть мать сейчас на работе и мне можно прийти в квартиру и не бояться расспросов о своем «замечательном» настроении.
Скидываю вещи, плетусь в комнату. Хочется плюхнуться на кровать и провалиться в сон, необязательно с прекрасными сновидениями, просто в такой, который позволит хоть на время обо всем забыть. Вот только понимаю: мысли, снующие в голове и эмоции, переполняющие душу, не позволят этому осуществиться.
В итоге залезаю на кровать, прихватив спрятанный блокнот с откровениями и ручку.
Я не веду записи в дневнике каждый день. Мне кажется, глупо перечислять, что я сделала под каждой датой, особенно если дни напоминают друг друга. Я записываю в нем только самые яркие эмоциональные события, чтобы запомнить их и порой разобраться в своих ощущениях. Это реально помогает, ведь я фильтрую и раскладываю по полочкам события, факты, чувства. Сегодняшний день как раз такой, и мне необходимо оставить запись.
Раскрыв блокнот, пишу о встрече утром, об унизительном разговоре на перемене…
Слова льются одно за одним, и я еле успеваю их записывать, пока не спрашиваю саму себя и не спотыкаюсь о вопрос.
«Почему мне так плохо? Почему, несмотря на все нелицеприятные факты, я не могу просто вычеркнуть Матвея из своей головы?»
Задумываюсь и потом, словно приговор самой себе, медленно вывожу:
«Потому что я люблю его».
Действительно?
Да…
Иначе почему я помню до мельчайших подробностей нашу встречу на пустыре, каждый взгляд парня, заставляющий трепетать, каждое слово?
Почему всю неделю не расставалась с телефоном и, вздрагивая от звука входящего, мгновенно читала его сообщения и отвечала на них?
Почему таяла от умопомрачительного тембра голоса, когда он мне звонил, и рассказала о себе столько, сколько не знает больше никто?
«Любовь не может быть другой… Я чувствую это».
От этого открытия хочется снова уткнуться в подушку и разреветься, но я выплакала весь лимит не только на сегодня, а на ближайшее будущее.
Пытаюсь взять себя в руки.
Я сильная. Я справлюсь.
Надо потерпеть всего три месяца, а потом мы расстанемся, и все пройдет. Говорят же, что расстояния лечат.
Уже хочу отложить блокнот, но меня осеняет важная новость, которой я не придала нужного значения: Матвей и Егор – братья.
А если?
Вполне может быть.
А я…
Ладонь автоматически закрывает рот в жесте ужаса.
Что я натворила!
Сглатываю комок, мешающий дышать, и переосмысляю сегодняшний день.
Странное поведение Матвей вызвано, возможно, именно моей ложью.
«Он тоже тебя обманул!» – любезно напоминает внутренний голос. – «Не сказал, что у него есть девушка».
Отмахиваюсь.
Я не привыкла оглядывать на других. Я привыкла отвечать за свои поступки.
Мне становится так стыдно. Хочется взять телефон и тут же настрочить парню объяснение. Я даже хватаю мобильный, но останавливаюсь.
Разве такие вещи пишут вот так?
Мне необходимо видеть его реакцию, мне нужно почувствовать: он понял причины.
Останавливаюсь.
Тут же приходит новая, охлаждающая этот порыв мысль: стоит ли вообще это делать? Он все равно с Яной.
Нет, я так не могу. Я должна объяснить ему причины.
А какие у меня были причины?
Мне было стыдно рассказать ему, что я изгой, что на меня устроили травлю. Я не хотела, чтобы он передумал узнавать меня лучше…
Вздыхаю.
Да, в таком сложно признаться, но я обязательно найду в себе силы, подберу подходящее время и место и поговорю с Матвеем.