Мир был очень острый. Он настойчиво пробивался в глаза ярким утренним светом, даже сквозь закрытые веки причиняя боль. Орхо поморщился и потер их, пытаясь избавиться от ненавистной яркости. Но с каждым мгновением она лишь усиливалась. Он с сожалением провожал ночь.
Подтянув колени к груди, Орхо лежал, скорчившись на дне чего-то мягкого и пахнущего прелым и землей. Во рту стоял хороший вкус. Он поел что-то вкусное. Наконец что-то настоящее, а не эти пресные лепешки и дохлое мясо, от которых хотелось промыть рот. Он облизнул палец, собирая отголоски трапезы, и зарылся лицом в локоть, прячась от назойливого утра.
Меня разбудили незнакомые звуки. Вместо привычных шагов Хольги, хлопочущей над углем в очаге, звона колокола и стука строителей за окном я услышала переборы музыкальных инструментов, чье-то харканье, плеск воды и разговоры.
Алекто сидела на краю кровати, уже полностью одетая.
– Скоро на мессу, – выпалила она, когда я открыла глаза. – Я приготовила ваш наряд.
Я взглянула на одно из платьев, которое она достала из сундука. Ей явно не терпелось покинуть комнату, раз она взялась исполнять обязанности камеристки. Подтверждали мысль и взгляды, которые она то и дело кидала на окно. Рядом стоял заботливо заполненный для меня кувшин для умывания. Скользнув глазами по ее фигуре, я окончательно пробудилась и нахмурилась.
– Что это на вас, Алекто?
Она тронула свое платье и с вызовом произнесла:
– Блио!
– А должна быть дневная котта. Где она?
– Пожалуйста, миледи. Я не вижу ничего страшного в том, чтобы надеть что-то чуть более нарядное с утра, раз мы в королевском замке. Оно все равно черное.
– Зато я вижу.
– Но я видела леди в окно… Несколько были в лиловых блио, одна даже в цветном. Еще у одной…
– Мне нет никакого дела до тех леди. Зато есть до того, что моя дочь тут же забыла о приличиях, оказавшись вне дома. Платье – это для торжественных случаев. Вот вечером на пиру и наденете.
– Но миледи…
– Я все сказала.
– Оно все равно мерзкое!
Отшвырнув полотенце, она достала из сундука темную шерстяную котту.
Я удовлетворенно кивнула.
– Ты можешь не верить мне, Алекто, но так действительно лучше. Порой в моменте мы принимаем неверные решения, и лишь со временем становится ясно, какое из них было на пользу.
– Я буду как уродка на фоне других леди!
– Нет, ты…
Но она уже выбежала в соседнюю комнату, откуда вскоре донеслись сдавленные рыдания. Я прикрыла глаза и вздохнула.
Потом выбралась из постели и принялась одеваться, раз служанка отчего-то припозднилась. Едва я успела поправить последний шнурок, как в дверь постучали.
– Простите, миледи, – поклонилась мне незнакомая фрейлина. – Его величество ждет вас в тронном зале.
Я стиснула пальцы. За плечом фрейлины маячило удивленное лицо Алекто, которая уже забыла о своем плаче.
– Сейчас буду, – коротко кивнула я, и дама, снова поклонившись, исчезла.
– Сэр Вебрандт проводит вас на мессу и передаст Эли и Каутину. Встретимся за завтраком, – произнесла я, и на этот раз Алекто не спорила.
Пока я шла на встречу с королем в сопровождении той же дамы, представившейся леди Рутвель, в голове пронеслось множество мыслей. Значит, Омод все же сумел преодолеть приступ и вернуться. И судя по тому, что он пригласил меня на встречу, с ним все более-менее в порядке. Однако этот Орхо… он явно силен. И если он и дальше будет подавлять короля, то все окажется не так просто.
Мы приблизилась к дверям. Дама осталась снаружи, кивнув стражнику, а я собралась с духом и вошла в зал, где король в нервном нетерпении расхаживал перед троном.
– Сир, – присела в поклоне я.
Выпрямившись, посмотрела ему в лицо… и остолбенела. Вчера вечером он был исцарапан, растрепан, с искаженным лицом. Да я толком и не разглядела его в скудном свете. Сегодня же король оказался чисто умыт и причесан, только на лбу и щеках остались подсохшие ранки.
Всегда считала выражение «вылитый отец» полной чушью. Праматерь не повторяется. Но сейчас передо мной стоял вылитый Людо, каким он был в шестнадцать лет, за год до гибели. Только глаза чужие: светло-карие, глаза Бланки. Как ножом по сердцу.
Он тоже в упор рассматривал меня, не зная, с чего начать, и в замешательстве зачесал волосы назад пятерней. Стены качнулись, в глазах потемнело. Я сделала несколько слабых шагов вперед, а потом ноги подломились, и я рухнула на колени, хватая ртом воздух и чувствуя жгучую нарастающую боль в груди. Король тут же бросился ко мне и наклонился, чтобы помочь встать.
– Что с вами, миледи?
Я схватила его за руки и принялась покрывать их судорожными поцелуями, рыдая и захлебываясь:
– Я знала, знала, что это когда-нибудь случится! Верила, что если буду долго и горячо молиться, Праматерь сжалится и вернет мне тебя. Я больше никогда тебя не покину, полюблю, как захочешь, только не оставляй меня снова одну! Я знала, что ты ко мне вернешься… – бессвязно бормотала я.
Не в силах остановиться, беспорядочно гладила его волосы, щеки, прижимала костяшки к губам. Боялась, что если отпущу хоть на миг, он растает в воздухе.
– Вам нужно встать.
Омод не без труда поднял меня, отчаянно цепляющуюся за него, усадил за неимением ничего другого на трон и сам присел передо мной, заглядывая в лицо.
– Что с вами? Почему вы плачете?
Туман начал медленно рассеиваться, возвращая в горькую реальность. Не случилось никакого чуда. Это не Людо. Как бы мне ни хотелось обратного.
Я прижала ладони к лицу, глубоко вздохнула и отняла их.
– Простите, сир… вы напомнили мне одного давнего знакомого. На миг я забыла, где нахожусь.
– Неужто мы настолько похожи? – недоверчиво протянул он.
– Теперь вижу, что не настолько. – Я промокнула глаза рукавом и выдавила жалкую улыбку. – На вашем месте он бы давно осыпал меня ругательствами и велел прекратить реветь.
– Тогда этот ваш знакомый не слишком-то хорошо воспитан, – заметил король, и я издала сдавленный смешок, представив, как сын отчитывает Людо за брань. Да брата бы удар хватил от бешенства!
– Наверное, вы правы.
– Похоже, он вам очень дорог, – помолчав, произнес Омод.
– Дороже всех сокровищ мира, – рассмеялась я сквозь слезы. – Да, он был мне дороже всего на свете.
– Был, – задумчиво повторил король, ухватив суть.
Боясь того, что он может сказать дальше, я поспешила переменить тему:
– Простите, сир, мою слабость. Но вы ведь вызвали меня не для того, чтобы успокаивать плачущую женщину?
– Я вызвал… пригласил вас, потому что хотел поблагодарить за вчерашнее, и… у меня еще к вам столько вопросов!
– Мы с вашей матерью опасались, что вы очнетесь где-то, нуждаясь в помощи, а мы не будем знать где.
– К счастью, все обошлось. Однако я вижу, что вы до сих пор расстроены, и я желал бы что-то для вас сделать, отплатить за доброту, но не знаю как. – Омод снова взял меня за руки. – Скажите, что мне для вас сделать, леди Анна?
Искушение оказалось слишком велико.
– Закройте глаза, – шепнула я.
Он удивился, но, помедлив, смежил веки.
Вот теперь вылитый Людо – такой, каким он выглядел спящим. Я протянула руку и провела кончиками дрожащих пальцев ото лба к подбородку. Когда коснулась губ, Омод открыл свои чужие глаза и улыбнулся. И улыбка другая… Людо никогда так не улыбался – широко и открыто – он всегда скалился.
– Теперь вам лучше?
– Да, сир. Вы меня исцелили.
Он вдруг перехватил мою руку и коротко поцеловал внутреннюю сторону запястья. И в этот самый миг я поняла, что не смогу уехать. Никакая сила на свете не сдвинет меня из замка. Если Бланка прогонит, буду спать на снегу под воротами, но не уеду. Снова видеть Людо каждый день… Праматерь, какое счастье! Ведь Омод – это почти Людо. Все, что от него осталось…
Зал я покинула примерно четверть часа спустя, все еще не до конца придя в себя и условившись встретиться с королем в полдень для разъяснения его вопросов. Снаружи я с удивлением увидела леди Рутвель. Но на таком расстоянии от дверей, что невозможно было заподозрить подслушивания.
– Простите мою назойливость, леди Анна, но могли бы мы вместе отправиться на мессу?
Я склонила голову в знак согласия, не зная, зачем могла ей понадобиться, и не имея привычки поддерживать дамскую болтовню. За всю жизнь единственным подобием подруги у меня была Бланка.
– Вы, должно быть, впечатлены этим местом, – продолжила она, когда мы двинулись по коридору. – Королевский замок действительно примечателен, как и столица в целом. Правда, строительство далеко не завершено.
– У меня еще не было возможности толком его осмотреть.
– Значит, вы не видели розарий? Говорят, ее величество привезла цветы из прежнего замка. Собственными руками выкопала из знаменитого сада на Хидрос, прежде чем там все пришло в упадок.
Внутри кольнуло.
– Мы с семьей прибыли накануне, поэтому пока не успели взглянуть на нее.
– Простите, что спрашиваю, но где ваш муж?
– Он скоро прибудет. Получил ранение на охоте.
Леди Рутвель ненадолго умолкла. Верно, она была одной из тех дам, которых видела в окно Алекто: на ней оказалось лиловое бархатное блио. Правда, простого кроя, с небольшим шлейфом.
– Как жаль, примите мое сочувствие.
– Благодарю, но оно ни к чему, скоро мы с мужем воссоединимся.
– Знаете, – она придержала дверь, помогая мне пройти, – я не сказала, но я из рода Вальбек…
Я даже не сразу поняла, почему мне знакомо имя ее рода[10]. Наконец, повернувшись к ней, взглянула уже внимательно.
– Значит, богатства вашей семьи тоже когда-то отошли короне?
– Да, но это дела давно минувших дней. Мой отец принес присягу новой власти, и ему были пожалованы земли, которые вскоре начали давать доход. Мы привыкли к сложившемуся положению, оказавшемуся ничем не хуже, а в каком-то отношении и лучше прежнего.
Я взглянула на талисман-покровитель у нее на шее. Он представлял собой горностая. Значит, леди Рутвель Вальбек была из семьи тех, кто когда-то сговорился с моим отцом против короля и поплатился за это. Хотя их потери были все же не так велики, как наши, даже замок остался цел. Двадцать четыре года назад наша семья приняла основной удар на себя. Правда, потом следы Вальбеков затерялись, и когда я вернулась для восстановления фамильного замка и принимала присягу прежних вассалов отца, их семейства среди таковых не было. И вот теперь выяснилось, что они все же вернулись, и их дела шли неплохо.
– Отец решил не возвращаться в прежний замок. Он слишком многое… напоминает, если вы понимаете, о чем я, – произнесла леди Рутвель.
– Я лишь понимаю, что дела отцов не имеют к нам отношения. Мы отвечаем за себя.
– Конечно. И, позвольте быть с вами откровенной, мне нравится моя жизнь при дворе: она спокойна и свободна от забот, которыми так увлечены мужчины, вроде дележа территории и междоусобиц. Меня вполне устраивает быть среди дам, служить королеве и не думать о том, что меня не касается.
Я посмотрела на леди Рутвель, которая была примерно одних лет со мной, быть может, чуть старше. У нее был слегка вздернутый аккуратный нос, синие глаза и собранные под сетку волосы, что говорило о том, что она, вероятно, не замужем. Высвободившиеся пряди обрамляли лицо воздушными русыми завитками. Движения были мягкими, а голос – негромким и приятным.
– Каждому свое, леди Рутвель.
– Надеюсь, вам здесь понравится, леди Анна. И так же надеюсь, что еще не раз буду иметь удовольствие с вами беседовать. Быть может, вы захотите как-нибудь и прогуляться.
– Быть может, леди Рутвель.
Поклонившись друг другу, мы одновременно вошли в часовню.
Там уже собралось немало народу. Она была домашней, замковой, и сюда, очевидно, допускалась лишь знать. Значит, простой люд посещал какой-то другой храм, вероятнее всего, в городе. Увидев Алекто и Эли с Каутином, я двинулась в их сторону.
Боковым зрением я замечала взгляды, но смотрела только перед собой. Приблизившись, я заняла место между детьми. Алекто стояла, сдержанно опустив глаза.
Я же думала о нашей беседе с леди Рутвель. Очевидно, она хотела осторожно проведать обстановку, чтобы понять, как я настроена к ней ввиду общего прошлого наших родов. Но я была уже далека от тех разбирательств и не собиралась никого трогать до тех пор, пока не трогали меня и мою семью.
Погруженная в размышления, я не сразу поняла, что уже какое-то время слежу за высокой фигурой, мягко скользящей по часовне. Мужчина двигался плавно и умудрялся, идя в такой плотной толпе, никого не побеспокоить. Когда он пересекал стрелы лучей, льющихся из окна, на волосах вспыхнули золотые искры… Я неосознанно сделала шаг. В воздухе повеяло дымом…
– Миледи, что с вами?
Алекто смотрела на меня. Только тогда я поняла, что стою, напряженно вытянув вдоль тела руки со сжатыми кулаками. Я тотчас повернулась в ту сторону, где мужчина только что был, уверенная, что его там больше нет. Но он был там. Вдруг помедлил и обернулся. Я почти увидела серые глаза… увидела бы, если б его сразу не закрыл плечом кто-то из придворных. А когда сдвинулся, мужчина уже исчез.
– Все в порядке. Просто здесь холодно. Похоже, вы замерзли, Алекто.
Она кивнула и стянула у горла края плаща. В углах зала были наметены горки снега, и крупинки вихрились, когда мимо кто-то проходил.
Сдержав порыв потереть ее предплечья, чтобы согреть – такой жест был бы слишком неуместным, – я протянула ей кусочек меха, в котором мы грели руки.
– Вот, держите.
– Не нужно, Каутин уже отдал мне свой.
Тут появился клирик, и месса началась.
Слушая монотонный голос священнослужителя, я еще какое-то время скользила взглядом по рядам, выискивая высокую широкоплечую фигуру, но мужчины больше не было видно. Не могло же мне показаться?
По окончании службы мы двинулись к выходу. Алекто оживленно вертела головой: жадно разглядывала наряды дам, смущенно отворачивалась при виде молодых людей, некоторые из которых ей кланялись, и время от времени отдергивала подол от проскакивавших мимо зверей.
– Я слышала, днем дамы собираются в розарий. Вы пойдете? – повернулась она ко мне.
– Едва ли. Я все еще утомлена после дороги, так что, вероятнее всего, буду отдыхать в наших покоях. К тому же меня вызвал к себе король.
– А я…
– Сможешь пойти, если тебя будут сопровождать Каутин или сэр Вебрандт.
– Но они собирались побывать на плацу.
– Значит, придется отложить посещение розария до того момента, когда кто-то из них окажется свободен.
– Но другого случая в наше посещение может не представиться! Говорят, цветник королевы уникален: розы в нем растут даже зимой!
– Алекто, я все сказала.
– Зачем вообще было брать меня сюда?
– Алекто…
Край ее радужки замерцал, наливаясь белизной.
– Оставили бы дома с Хольгой чесать шерсть. Там бы от меня было больше пользы!
– Прекратите, Алекто!
– Что прекратить? Дышать? Двигаться?
Над нами раздался шум. Мы одновременно подняли головы. Под потолком металась какая-то птица, натыкаясь на стены. Я узнала один из простых зимних видов. Но сейчас она издавала несвойственные ей звуки, всполошенно хлопая крыльями.
Тут словно что-то теплое прошло сквозь воздух, и птица смолкла, успокоившись. Люди расступились, и я увидела приближающуюся к нам Бланку.
– Миледи, – поприветствовала она нас с Алекто.
Мы одновременно присели в поклонах.
Каутин посмотрел на королеву, и в лице появилось такое выражение, будто он наблюдал рассвет нового дня. Казалось, сын вот-вот потрет глаза, чтобы убедиться, что это не сон. Бланка мягко ему улыбнулась, и он поспешно опустился на одно колено, вспыхнув до самых ушей.
– Леди Анна, – повернулась она ко мне, – я бы хотела побеседовать с вами, если вы не очень торопитесь на завтрак.
– Я не голодна, ваше величество.
– Тогда, если вы не возражаете, идемте со мной.
– Каутин, пригляди, пожалуйста, за Эли и Алекто.
– Да, миледи. – Он выпрямился и снова взглянул на Бланку, и снова быстро отвел глаза.
– Это ваши дети? – спросила она.
– Да, мой старший сын – Каутин, а это Элиат. И моя дочь Алекто.
Бланка вдруг внимательно на нее взглянула.
– Сколько вам зим, миледи? – спросила она.
– Будет шестнадцать в следующем месяце, ваше величество, – пробормотала Алекто.
Бланка быстро на меня посмотрела.
– Как моему сыну.
Я ответила непроницаемым взглядом.
– А где же ваш отец? – продолжила королева.
– Он был ранен на охоте, – с гордостью ответила Алекто. – Видели бы вы вепря, которого он завалил!
Вокруг раздались смешки, и Алекто растерянно огляделась по сторонам.
Бланка улыбнулась уголками губ.
– Мой супруг скоро к нам присоединится, – произнесла я, и она чуть кивнула.
– Каутин, сопроводи Алекто и Эли в общий зал на трапезу и не отходи от них, пока я не вернусь, – бросила я сыну.
– Да, миледи.
Запахнув плотнее плащ, я двинулась вслед за Бланкой.
Какое-то время мы с королевой просто шли рядом.
– Алекто ведь… – Не договорив, она умолкла.
– Наша с супругом дочь.
Бланка посмотрела на меня, но продолжать тему не стала.
– Я хотела поблагодарить вас за Омода.
Я повела плечом.
– Вы ведь знаете, почему я помогла. Он мне… он король.
– И тем не менее спасибо. Знаете, говоря откровенно, я не была уверена, что вы захотите помочь из-за прошлого наших предков. Да и нашу с вами последнюю встречу семнадцать лет назад нельзя назвать сердечной.
Значит, пока я боялась того, как Бланка будет относиться к сыну Людо, она опасалась того же с моей стороны…
– Если бы не… – она помедлила, – особенность Омода, нам было бы лучше не встречаться, вы согласны?
– Пожалуй.
– Сперва на свет появился Омод, а спустя пять лет – Дикки, – продолжила она.
Значит, младшему сыну Бланки одиннадцать, а не те восемь-девять, на которые он выглядит.
– Только он почему-то смотрится младше.
– Это потому, что в основном здесь находится Омод, – пояснила я. – Если он будет выпускать брата чаще, то Дикки постепенно подрастет. Но чтобы он смотрелся на свой возраст, они с Омодом должны появляться поровну.
– Боюсь, это невозможно, – грустно заметила Бланка. – Про Дикки…
– Никто не знает.
– Знаем лишь мы с Ирджи. Остальные, если и видели его, считают кем-то из детей придворных. А потом появился Орхо.
– Хотите сказать, он самый младший? – удивленно вскинула брови я. – Он выглядит даже старше Омода.
– Я не знаю, сколько ему, – с запинкой ответила Бланка. – Омод либо тоже не знает, когда он появился, либо не говорит мне. Но, подозреваю, ему примерно как Омоду.
Значит, у Бланки не самые доверительные отношения с сыном. А может, он, напротив, не говорит ей, потому что бережет от правды?
– Но до недавнего времени все еще было довольно спокойно. Ухудшение началось около месяца назад…
– Как раз когда вы отправили мне приглашение.
Или именно поэтому и отправили…
– Да. Казалось, Омод сошел с ума. Он не говорил, но я ведь видела. – Она умолкла, лицо подергивалось. – Я ведь не знаю, как все происходит не в нашем роду.
Не в нашему роду… Мне вдруг вспомнилась сегодняшняя птица в часовне. Следом пришло и воспоминание о лежащих на снегу в лужах крови растерзанных волками разбойниках, и шипении вульписа. Около месяца, значит.
– Если вы знаете, как помочь Омоду, как сделать так, чтобы остались только он и Дикки, то умоляю, сделайте это. Научите его… Только так, чтобы он не узнал правду, и что это я вас попросила.
Мы уже приблизились к небольшому сооружению вроде часовни, на вид довольно старому.
– Я сделаю все, что смогу, – медленно кивнула я.
Все, что будет правильно.
– Спасибо, – еще раз выдохнула Бланка, положив руку на медное кольцо двери, и потянула створку. – А я, со своей стороны, сделаю, что должна.
В лицо дохнуло холодом.
– Где мы?
– В усыпальнице Скальгердов. Я подумала, вы захотите увидеться с братом.
Я застыла. И медленно шагнула внутрь.
Из полутьмы дугами выступал сводчатый потолок. Ворвавшийся вместе с нами сквозняк заставил пламя факелов дергаться. Плиты пола кое-где пошли трещинами.
Бланка сняла ближайший факел и подошла к одному из стоящих у стены каменных ящиков – из паросского мрамора.
– Он здесь, – негромко позвала она.
Так же медленно, как переступила порог, я приблизилась. Сердце перестало стучать. Задержав дыхание, я опустила глаза. Какое-то время стояла, не произнося ни звука. Потом отомкнула уста.
– Я почти могу видеть его лицо, – прошептала я.
Под тканью, казалось, действительно проступали очертания Людо…
– Я… – в горле что-то застряло, – думала, вы не подвергли его должному обряду.
– Что бы ни было в прошлом, он отец Омода, – тихо произнесла Бланка.
Я вскинула на нее глаза.
– Спасибо.
– Я оставлю вас наедине, – кивнула она, закрепляя рядом факел.
Когда ее шаги стихли, я медленно двинулась вдоль саркофага, ведя пальцами по краю.
– Жаль, что вы с Артуром не можете быть сейчас здесь.
Сквозь полупрозрачную ткань виднелась богатая одежда – вряд ли такая понравилась бы Людо при жизни, он ведь предпочитал простую. Драгоценные камни на ней приглушенно мерцали.
– Знаешь, Омод… вы должны были с ним познакомиться. И Алекто – кажется, она с каждым днем становится все больше похожей на тебя, характером – это уж точно.
Я продолжала говорить и говорить. Казалось, время вовсе перестало существовать. Наконец, я коснулась на прощание его руки под тканью.
– Прощай, Людо.