Как часто бывает в этом уголке мира, более раннее совещание затянулось, так что у Гвенди есть неплохой запас времени. Почти две дюжины парламентариев из палаты представителей толпятся в тесном коридорчике у входа в конференц-зал C-9, поэтому Гвенди встает у кулера в холле, подальше от всех. Она надеется быстренько просмотреть свои записи, пока ей никто не мешает. Не тут-то было – сегодня явно не ее день.
– Забыли сделать домашнее задание, милочка?
Стиснув зубы, она поднимает взгляд.
Милтону Джексону, долгосрочному представителю штата Миссисипи, семьдесят лет, но выглядит он на все девяносто и похож на всклокоченного грифа, спорхнувшего с ветки и нарядившегося в костюм-тройку. Иными словами, красотой он не блещет.
– Не забыла, – отвечает Гвенди, лучезарно улыбаясь. С самого первого дня в конгрессе она поняла, что Милтон ненавидит людей с позитивными взглядами на жизнь или просто счастливых людей, так что улыбка включается на полную мощность. – Просто делаю дополнительные задания. Как у вас настроение в это прекрасное зимнее утро?
Старик глядит на нее и щурится, словно пытаясь понять, в чем подвох.
– Настроение хорошее, – говорит он ворчливо.
– Милт, оставь человека в покое, – произносит кто-то у них за спиной. – Она тебе во внучки годится.
Гвенди оборачивается к подруге и улыбается по-настоящему.
– Этот ласковый голос я узнаю везде. Доброе утро, Патси.
– И тебе доброе утро, Гвенни. Этот старый хрыч тебе докучает?
Патси Фоллетт лет шестьдесят пять. Она очень милая и крошечная, как Дюймовочка. Даже сейчас, в стильных ботинках на высоченных каблуках, ее рост не превышает пяти футов. Она носит короткую стрижку, красит волосы в платиновый цвет и активно – если не сказать, чрезмерно – пользуется косметикой.
– Нет, мэм. Мы обсуждали стратегию на сегодняшнее совещание. Да, мистер Джексон?
Старик угрюмо молчит и смотрит на них обеих сквозь толстые стекла очков, словно эти дамы – насекомые, имевшие наглость разбиться о лобовое стекло его новенького «мерседеса».
– Кстати о стратегии, – говорит Патси. – Ты так и не отзвонился мне насчет бюджета на образование, Милт.
– Да, я помню, – ворчит он. – Я скажу секретарше, она сообщит тебе дату.
Опустив взгляд, Гвенди видит, что к каблуку старого конгрессмена прилип обрывок туалетной бумаги. Незаметно вытянув ногу, она отцепляет бумажку мыском туфли. Потом потихоньку сдвигает ее к стене, чтобы на нее больше никто не наступил.
– Или, может, ты сам снимешь трубку и позвонишь мне сегодня днем? – говорит Патси, выразительно выгнув бровь.
Милтон хмурится и идет прочь, не сказав больше ни слова. Яростно работая локтями, он пробивается сквозь толпу к входу в зал.
Патси глядит ему вслед и тихонько присвистывает.
– Это ж надо, какая противная рожа. Посмотришь, и сразу не хочется завтракать. И обедать, наверное, тоже.
Гвенди делает большие глаза и пытается не рассмеяться.
– Надо быть добрее.
– Никак не возможно, дитя мое. Сегодня я злая как сто чертей.
Шепот пробегает по толпе, и собравшиеся наконец начинают сдвигаться к залу.
– Что ж, время снова пришло, – говорит Патси.
Гвенди вытягивает руку, пропуская подругу вперед.
– Время для чего?
Патси улыбается, ее крошечное лицо под густым слоем косметики сияет.
– Для доброй драки, конечно.
Гвенди вздыхает и входит в зал следом за Патси.