Густое марево органзы белым облаком парило над кроваткой. Зимнее солнце ослабевшими прозрачными ладонями тянулось к Лизиной щечке. Лиза не спала. Увлеченно обсасывая большой палец, она слушала мамин голос, звучащий совсем рядом и одновременно словно бы с другой планеты.
Лиля декламировала стихи. Звонко, с душой. Мандельштам, Бродский, Ахматова. Она читала их для дочери, но та конечно же пока ничего не понимала и только чувствовала, что мамин голос сделался вдруг чужим, холодным… странным. Будто маме плохо. Будто она страдает. Будто вот-вот снова исчезнет.
Лиза не плакала.
В первые недели после рождения она надрывалась криком всякий раз, когда просыпалась в кружевной постельке. Однажды мама на ее зов не пришла. Не склонилась над люлькой, не взяла на руки, не прижала к себе. Мама пропала, потерялась.
Нет-нет, Лизу не бросили на произвол судьбы. Чьи-то чужие руки меняли памперс, кормили, купали, переодевали, выносили ее в сад и протягивали ей погремушки. Постепенно Лиза привыкла к этим рукам и больше не кричала, когда ее оставляли в одиночестве, – научилась успокаивать, убаюкивать, укрощать себя сама.
Лиля приехала домой повеселевшая и загорелая. Никаких беспричинных слез. Никаких разговоров про удушающую временную петлю, затянувшую ее в водоворот пеленок, бутылочек и памперсов. В доме снова воцарился покой.
Няню, которая ухаживала за Лизой весь месяц, пока Лиля лечилась от послеродовой депрессии в Португалии, было решено пока оставить.
– Она отлично справляется, Арсюш. Просто без-у-ко-риз-нен-но! А мне нужны силы и время, чтобы заниматься развитием и воспитанием нашей малышки.
Да, дел было невпроворот.
У Лили имелся план. Четкий, продуманный до мелочей.
Во-первых, поэзия. Стихи – это же определенный уровень. Уровень культуры.
Пока Лиза не умела говорить, Лиля декламировала ей поэмы, то расхаживая по детской, то замирая у окна с устремленным вдаль мечтательным взглядом. Позднее, когда малышка начала складывать слова в предложения, Лиля принялась учить с ней стихи. Не Бродского, нет, конечно. «Муху-цокотуху», «Мойдодыра», «Тараканище»… Это занимало уйму времени. Зато какой фурор они производили на детской площадке! «Уникум! Вундеркинд!» – с придыханием восклицали восхищенные мамочки.
Во-вторых, музыка. Лиля купила диск «Классика для малышей» и вручила его няне.
– Ставьте, пожалуйста, при любом удобном случае. Пусть купается под Моцарта, просыпается под Шуберта и кушает под Вивальди.
В-третьих, эстетика.
– Будем воспитывать ее вкус, – объяснила Лиля мужу. – А заодно она привыкнет не стесняться камеры, почувствует себя начинающей звездочкой. Это же так важно для девочки!
Арсений благодушно посмеивался: «Эти ваши женские штучки…» Он ласково целовал жену и спешил на завод:
– Приезжают партнеры из Казани, буду поздно.
– Сегодня поставка оборудования из Германии, нужно все проконтролировать, к ужину не жди.
– Налоговая проверка. Возможно, заночую в офисе…
Лиля не перечила.
Она ведь с самого начала знала, что выходит замуж не за офисного клерка Васю Пупкина, который вечерами будет сидеть на уютном домашнем диване, а по выходным – нахваливать блины за столом у тещи. А то, что Арсений совсем не занимается Лизой… так он и не скрывал, что мечтает о сыне. И потом, все равно же Арсений – прекрасный отец. Он оплачивает няню, нанял модного дизайнера, чтоб тот обставил детскую, не жалеет денег на Лизочкины игрушки и наряды, разрешает Лиле тратить сколько угодно на продвижение сайта – красивой воздушно-розовой странички с элегантной шапкой в завитушках и названием «Элизабет Иртышова».
Сладенькая Элизабет на пеленальном столике, в окружении цветов, в густой пене, под новогодней елкой… Креативная фотосессия в студии, мимимишные домашние съемки, стильные уличные кадры. Крылья ангела, нежная балетная пачка, повязка с огромным цветком… Отфотошопленная круговерть, неуемный креатив, тщательно выверенное очарование.
– Ах, какая ты у меня пре-е-елесть! – улыбалась Лиля, поглаживая Лизоньку по иссиня-черной макушке.
Лиля обращалась к дочери, но смотрела почему-то на ту, другую девочку – безупречную Элизабет с воздушно-розовой странички.