Колибри, яркая, как сокровищница неприлично богатого падишаха, зависла в воздухе над алым тропическим цветком.
– Можно я возьму вот этот эскиз? – поспешно спросила Лиза у Зои Витальевны, испугавшись, что понравившийся рисунок заберет кто-нибудь другой.
– Бери, конечно. Колибри – символ радости, любви и легкости. Ты знаешь, творческим людям рекомендуют обзавестись талисманом в виде колибри. Он поделится с ними жизнелюбием и вдохновит на свершения.
Лиза улыбалась. Это ведь было именно то, что она искала. Ослепительная, как искра. Воздушная, как мечта. Колибри создана, чтобы служить маминым тотемом.
– Ты должна меня понять, Лизонька. Мне не обойтись без кислорода, без глотка свободы. Мне нужно, чтобы мою жизнь хотя бы изредка освещали огненные всполохи. Иначе я зачахну, истлею, потеряю себя. Ты же не хочешь, чтобы твоя мать окончательно сломалась? Ты же видишь, я работаю как вол, с тех пор как твой отец нас предал.
Лиля снова трудилась в агентстве «Вспышка счастья» – вела корпоративы, свадьбы и юбилеи. Она часто задерживалась допоздна, оставляя Лизу с няней, которой платила почасово.
– А что делать, Лизок. Папаша твой квартирой откупился. Денег присылает – не разгуляешься. Все на мне. И твоя модельная школа, и театральная студия, и клуб любителей иностранных языков в том числе. Знаешь, сколько все это стоит? А кастинги? Кастинги! Ты хоть представляешь, в какую копеечку влетают? Дорога, визажист, приличная одежда…
– Мам, а может, не нужны они нам… кастинги эти. – Лиза произносила слова тихо и нерешительно, будто носком ботинка легко касалась тонкой корки льда, едва затянувшей пруд. – Меня ведь почти никогда не выбирают. Если на кастинги не ходить, времени куда больше будет. Я бы в художку вернуться смогла.
– Какая еще художка?! Я с Анастасией Петровной беседовала – интересовалась, есть ли у тебя талант. Она что-то там мямлила, мол, «рано говорить, главное – девочке нравится», бла-бла-бла. Да была б ты будущим Рембрандтом, учительница твоя не виляла бы и на вопрос ответила прямо и твердо: «Да, Лиза талантлива». А так… Нечего в художке штаны просиживать. Зачем попусту время тратить. А насчет того, что тебя на кастингах не выбирают. Ну так старайся. У тебя ж – данные. Ты высокая, худая, внешность у тебя запоминающаяся. Да, типаж непопсовый, конечно. Но вот взяли же тебя в рекламный ролик в прошлом году. Подумать только, всего-то третьеклашка пустячная, а уже по телику показывали.
Лизу и вправду показывали по телику – местный канал целый месяц крутил рекламу нового магазина детской одежды «Клара и Ко». Логотипом торговой точки была ворона – угольно-черная птица в красных бусах. Лизу потому и взяли сниматься, что она – жгучая брюнетка с резкими чертами лица. Вылитая Клара.
Рекламу видели все. Ну, если не все, то многие. Лизины одноклассники точно видели.
– Ворона, что по лит-ре задавали?
– Ворона, запасная ручка есть?
– Ворона, чего уставилась?
Прозвище приклеилась намертво.
Лизе быть вороной совершенно не улыбалось (кто ж захочет походить на мрачную ведьмовскую птицу со скрипучим голосом). Только что ж тут поделаешь? Станешь драться – в школу вызовут маму, и та расстроится. А огорчить маму Лиза боялась больше всего на свете.
Даже больше, чем няниных слов: «Время пошло».
Дело в том, что няня Марина смотрела по вечерам сериалы, которые обожала со всей страстью души. Только ведь прежде чем, уютно устроившись в кресле, погрузиться в перипетии чужих судеб, приходилось мыть после ужина посуду и прибираться на кухне. А тут Лиза. Сидит и бесконечно долго ковыряется вилкой в тарелке.
Марина подумала и нашла выход. Теперь она давала девочке ровно пять минут на гарнир, три минуты на котлету или рыбу и еще две минуты на компот. «Время пошло», – объявляла няня.
Один раз Лиза не успела справиться с котлетой, и та тотчас же нырнула в компот. Не сама, конечно. Ее туда бросила Марина.
– Пей! – грозно приказала няня. – Не выйдешь из-за стола, пока не выпьешь.
Лиза навсегда запомнила тошнотворный сладко-жирный вкус. А ужин… ужин она с тех пор съедала на манер белки, торопившейся поскорее сгрызть краденый орех.
Но все-таки разочаровать маму было страшнее. Это казалось самым настоящим преступлением. Маму нужно было радовать. Обязательно. Чтобы у нее не наворачивались на глаза слезы. Чтобы она улыбалась. Чтобы поняла, наконец, какая Лиза хорошая.
Вот тут как раз и могла помочь колибри. Она подходила как нельзя лучше. Яркая, красивая, жизнерадостная. Маме непременно должна была понравиться чудесная птичка, которую Лиза вышила бисером, тайком записавшись в кружок рукоделия.
Всего-то и приходилось по два раза в неделю на сорок пять минут задерживаться в школе. А чтобы не портить сюрприз, можно ведь сказать: мол, дежурство, классный час или факультатив. Впрочем, никто и не спрашивал, – Лиза с первого класса добиралась из школы домой самостоятельно.
«Доченька, не перепутай, твой автобус – с цифрой три. Не забудешь – три?»
Когда мама разрыдалась, это было как… как если бы вместо дождя с неба полились чернила. Как если бы мороженое вдруг оказалось горьким или соленым.
– Как ты могла так со мной?! Как ты могла?! – восклицала Лиля между всхлипами. – Ты ведь знаешь, как я для тебя стараюсь. Из кожи вон лезу.
– Я просто хотела сделать тебе подарок, – шепотом проговорила Лиза.
Безутешно страдающая Лиля ее не услышала.
– Мы же поклялись никогда друг друга не обманывать, – выплевывала она слова. – А ты… А ты – как папаша твой. Тихой сапой. За моей спиной. Теперь ты, значит, сама все решаешь. Взрослая стала. Да? У тебя на носу ВПР по математике. Самое время, чтобы развлекаться рукоделием! – бушевала мама. – Ты что, не понимаешь, у тебя в табеле за началку единственная четверка будет – по математике. Я тебе эту четверку не прощу! Так и знай, не прощу! Позорище! Вместо того чтобы изо всех сил исправлять оценки, она вы-ши-ва-ет! Такая же глупая, как эта твоя птица с пустым бездушным взглядом. За что мне все это?! За что?!
Лиза смотрела в искаженное гневом мамино лицо и ощущала, как превращается в гадкого утенка. Нет, не того, который сделается потом прекрасным лебедем. В другого: того, что ворует шоколадки, не делает зарядки и топчет грядки[1].