Глава 1 Главное – не думать

Дерево плакало. Недавняя буря нанесла ему жестокую рану, из которой теперь струились обильные слезы цвета солнца. Капли сливались в ручейки клейкой живицы, врачующей рубцы и трещины на теле дерева. Ручейки и сгустки источали такой дурманящий аромат, что ни одно оказавшееся поблизости насекомое не могло ему противостоять.

Вот и гусеница не сумела. Приползла, приблизилась себе на беду. Попала под поток янтарных слез и сама не заметила, как угодила в ловушку. Увязла в липкой ароматной жиже, которая стекала все ниже и ниже – туда, где громче слышен шепот волн, лижущих берег у корней дерева.

Пытаясь вырваться из вязкого плена, гусеница дернулась всем телом. Толкнулась отчаянно лапками и почти освободилась. Да, освободилась бы непременно, если бы ее не накрыла свежая прозрачная слеза. А потом еще одна. И еще…

Гусеница не станет бабочкой. Не расправит крылья. Не перепорхнет с цветка на цветок, восхищая всех вокруг грацией и изысканным узором на крыльях. Зато и через сотни тысяч лет гусеница так и не превратится в прах. Останется цела. Сохранна. Невредима. И даже будет считаться произведением искусства.

Лера была там, в янтарном лесу. Видела, как влипла в неприятности гусеница. Наблюдала, как смоляные ручейки превращаются в причудливые наросты на коре. Вдыхала густой аромат сосны. Лера полностью отдалась воображению, позволила ему заколдовать, закружить, унести себя в хвойные заросли кайнозоя. Лишь бы не оставаться в настоящем. Лишь бы не думать о том, почему вместо нарядных улиц Зеленоградска за окнами автобуса проносится зеленая стена из кустов и деревьев.

С гусеницей, по крайней мере, все предельно ясно. Жила себе, жевала листочки, ползала – одна из миллионов точно таких же гусениц. Пока ползала, никто ею особенно и не интересовался. Ну, может, за исключением древних птиц, которые норовили ее склевать. Зато теперь о гусенице с придыханием говорят ученые, о ней мечтают ценители диковинок, ведь она – удивительная редкость, застывшая история, ценный инклюз. Шутка ли – сохранившееся свидетельство жизни, кипевшей на Земле более 40 миллионов лет назад.

Такой инклюз – включение живого организма в янтарь – поднимает цену полудрагоценного камня до небывалых высот. Лера узнала об этом всего пару часов назад – аудиогид в музее поведал.

Зачем она пошла в музей, вместо того чтобы сразу сесть в автобус до Зеленоградска? Зачем бродила по улицам Калининграда, рассматривала дома, пялилась на витрины? Знала же, что тетя Надя ждет ее на автовокзале, ищет взглядом среди пассажиров каждого прибывающего из областного центра автобуса. Ждет, ищет и время от времени тычет, подслеповато щурясь, пальцем в экран смартфона.

Пусть сколько угодно тычет. На улицах Калининграда шум, гам и суета, – можно и не услышать, как напевает в кармане смартфон.

Лера передернула плечами и накинула на голову капюшон худи. Зачем? Непонятно. Балтийская погода в тот день притворялась благодушной и ласковой, будто бы капризы вовсе и не ее фирменная фишка. Ни тебе невесть откуда налетевших туч, ни внезапного ливня, ни пронизывающего порывистого ветра.

Лера вряд ли вообще отдавала себе отчет в том, какая погода. А капюшон она не сняла и в автобусе. Не сняла и тогда, когда за окном показалась зеленоградская станция. И даже разглядев в толпе тетю Надю, Лера капюшон не скинула и почему-то продолжила сидеть на месте, а не поспешила к выходу, как прочие пассажиры, у коих в билетах Зеленоградск значился конечной остановкой.

Конечная,

закончить,

окончание,

концовка,

окончательно…

Автобус под завязку заполнился новыми пассажирами и, обреченно всхлипнув, тронулся. Тетя Надя осталась там, в толпе. Озабоченная, растерянная, крутила она головой и теребила в руках бежевую сумочку.

Когда автобус поворачивал на Вокзальную, Лера взглядом из-под капюшона выхватила тетин силуэт и сразу же достала из кармана смартфон. Пальцы исполнили на экране быстрый эксцентричный танец, а потом с помощью булавки-розочки (в ларьке у калининградского музея она называлась «булавкой на удачу») вытащили сим-карту и швырнули ее в открытую форточку. Симка ударилась об асфальт, подскочила, как испуганный кузнечик, улетела в газон и замерла среди травы.

Замерла и Лера. Не шелохнувшись, вперив невидящий взор в окно, сидела она до тех пор, пока автобус не покинул город и не встал в пробке у пропускного пункта на Куршскую косу.

Смуглый черноволосый мужчина с усталыми глазами цвета штормового моря поднялся с водительского кресла, чтобы пройти по салону и проверить, нет ли в автобусе «зайцев».

– У вас докуда билеты?

– До Морского.

– А у вас?

– До Рыбачьего.

– А у меня до Лесного. Вот три билета. Со мной двое детей.

– Те, что стоят в проходе? Девочка с косой и мальчик с рюкзаком?

– Нет, мои сидят справа, вот они. В Лесной едем. Там пляж хороший, говорят. И кафешек много, – поделилась со «Штормовым морем» довольная пассажирка.



Лера встрепенулась. В момент вынырнула из кайнозоя, вернулась из янтарного леса, забыла про гусеницу.

«А у меня ведь билет до Зеленоградска. До Зеленоградска, который мы уже полчаса (или сорок миллионов лет?) тому назад проехали. Как там сказали? Лесной?»

– Девушка, вы с билетом? – «Штормовое море» оказался рядом раньше, чем Лера успела собраться с мыслями.

– Я – да. То есть нет. Вот билет до Зеленоградска. Но я передумала там выходить. Я в Лесной еду. На пляж.

«На пляж. За грибами. Запускать воздушного змея. Да хоть на постоянное жительство. «Штормовому морю» до фонаря. Нужно было просто купить билет, и всё». – Лера почему-то разозлилась на себя до чертиков.

Как только автобус затормозил и открыл двери, она вылетела из него, как фурия. Ей было плевать: в Лесном она высадилась или на другой планете.