Своего жизненного благополучия Елена Георгиевна Воеводина, предпочитавшая, чтобы ее звали Аленой, достигла, как она считала, исключительно благодаря собственным усилиям и талантам. Но если, рассуждая о первом, ни в коем случае нельзя было обойти также и определенных усилий и способностей дорогого отчима, то второе являлось несомненной прерогативой самой Алены. Нет, неправильно, не рассуждала она так, а была абсолютно в этом уверена. Ну конечно, в нужное время и в нужном месте отчим, разумеется, помог и хорошо посодействовал, а вот дальнейшее… Даром, что ли, уже сызмальства отличалась Алена самостоятельным и авантюрным характером?..
Отчим, надо отдать ему должное, всю жизнь был очень большим человеком. Он и сейчас занимает немалый пост — начальник Управления безопасности медиахолдинга «Евразия», принадлежащего Владимиру Яковлевичу Аронову, владельцу крупнейших коммерческих банков, многочисленных средств массовой информации и нескольких нефтяных компаний на Севере и в Сибири. Есть и другие интересы, которые постоянно пересекаются с не менее настойчивыми интересами других «великих приватизаторов», как с сарказмом, но и не без подхалимажа, именуют СМИ современных российских олигархов, лишь для проформы сохраняющих радушие при виде соперника, а вне поля зрения видеокамер готовых порвать друг другу глотки.
Да взять хоть того же Аркадия Семеновича Деревицкого. Есть же у него свое игровое поле! Чего он полез в ту же Вятку, на север Урала, на Таймыр?! Разве его это владения? Не его! Тем более что Аронов уж обозначил там свое присутствие. Ну что ж, как говорится, кто хочет войны, тот ее получит…
Но это, по убеждению Алены, «верхние» заботы. Они и ее, конечно, касаются, однако не в той степени, как отчима. Он занимается «чернухой», а Аленина роль — решение штучных проблем. Папуля, как она не без иронии иногда называет Федора Даниловича, мозг «охранки» Аронова, а Алена — высококлассный исполнитель. Что было ею уже не раз и с непременным успехом доказано на практике.
Вообще говоря, подумывала иногда Алена, если бы кому пришла в голову идея описать судьбу ее семейства, могла бы получиться не менее захватывающая история, чем истории с участием неувядающей Мата Хари. Но в новом качестве. В советском и постсоветском.
И начать пришлось бы издалека: с тех времен, когда служил Федор Данилович Попков в знаменитом 5-м Управлении КГБ. Сперва он отлавливал и стращал диссидентов, позже с пеной у рта защищал «конституционный строй», так это называлось, а на самом деле воевал с инакомыслием. Где оно могло иметь место, это инакомыслие, ни для кого не являлось секретом — в среде творческой интеллигенции. Ну и еще среди религиозных деятелей и национальных экстремистов. Вот с этой отвратительной публикой и вел непримиримую — где тайную, а где и явную — войну всесильный уже по тем временам Федор Данилович.
Ему не повезло с первым браком. Обладая с юности характером властным и жестким, даже иной раз жестоким, он не сумел, да, если честно, и не захотел сохранить свою молодую семью. Жена однажды после жутчайшего скандала, вызванного открывшимися похождениями сластолюбивого муженька, не вняла высшему долгу супруги оперативного уполномоченного КГБ и, схватив в охапку маленького сына, навсегда оставила благополучный, в общем, дом легко продвигающегося по службе молодого, но очень способного чекиста.
Потеря не была горькой, тем более что связи прервались раз и навсегда — и никаких обязательств друг перед другом. К тому же почувствовать волю в двадцать семь лет — это, надо сказать, нечто! Главное, верно ею распорядиться — своей волей. Ну и Федор постарался. Чтоб было что вспомнить, когда придет она, пора воспоминаний.
Вторично он женился лишь через одиннадцать лет, будучи уже в генеральском чине. Солидный дядечка, каким его увидела в первый раз десятилетняя Аленка. Таким он ей, во всяком случае, казался тогда — рослый, красивый, ему еще и сорока лет в ту пору не исполнилось, но проседь в изящно уложенной прическе делала его не то что взрослее, но явно солиднее. А мать Алены, Регина Павловна, служила там же, в секретариате управления, и «ходила» под Попковым. Вот и «доходилась» однажды. Надоело им, видать, устраивать свои сексуальные скачки в служебном кабинете генерала, к домашнему очагу потянуло. Другими словами, продолжать то же самое, но уже без опаски и при отблесках домашнего очага.
Очаг этот надолго запомнила Алена. Генеральская добротная дача находилась в поселке Жуковка, что по Рублевскому шоссе. И очаг этот был выложен приезжими умельцами из слегка отесанного дикого камня, тоже привезенного издалека, с Кавказа, что ли. А перед очагом, иначе говоря, перед камином, валялась огромная шкура белого медведя. Вообще-то он был желтый, а назывался почему-то белым, и этого долго не могла понять быстро подраставшая Алена. Но это — особый рассказ, чем она ни с кем никогда не делилась. Это был ее мир, ее взлеты и падения.
Папуля, между прочим, вел себя по отношению к ней вполне достойно. Незаметно, но жестко помог определиться с «Морисом Торезом», так же ненавязчиво курировал ее там, организовал ей и, чтоб не слишком вызывающе выглядело, двум-трем ее ближайшим подругам толковые зарубежные стажировки. И наконец она с блеском закончила учебу, пройдя к этому времени полный курс не только институтских, но и житейских наук, — а то как же, дочь генерала госбезопасности! Попробуй-ка останови ее белую «Волгу»! Или попробуй скажи, что, мол, девушка, гуляйте себе сколько угодно, но зачем же лить вино в бассейн с золотыми рыбками?.. Да, все было: и чудачества, и порой злые шутки, но с окончанием курса всевозможных, как было сказано, наук подошло время остепениться.
И тут папуля снова оказался на высоте. В подарок за окончание института дочка получила двухкомнатную квартиру в престижном доме на Филях. Этот район с розово-кирпичными высокими зданиями в народе с ходу прозвали «райским городком». Здесь жили ответственные работники ЦК КПСС, здесь было особое снабжение в не слишком сытые восьмидесятые годы. В начале «перестройки» прилавки вовсе не поражали изобилием. Алена, правда, не сильно страдала от отсутствия необходимых продуктов, этим отдельно занимался шофер генерала, угрюмый Вася. Но если требовалось что-то сверх, Алена спокойно заходила в магазин, через служебный вход, разумеется, и поднималась потом на свой девятый этаж с полными сумками, которые иной раз приходилось прятать от любопытных глаз соседей. Не у каждого же из них папа — генерал КГБ!
Своя квартира в хорошем районе, своя машина… Недоставало лишь своей же престижной работы. Но папуля постарался и здесь. Правда, его стараниям предшествовала целая серия политических и житейских неурядиц в родной стране…
Алена надолго запомнила смутный 92-й год, когда, казалось, все находилось в подвешенном состоянии — и жизнь, и судьба, и самое элементарное благополучие. Опять же в силу своего положения Алена знала исходные процесса, позже названного путчем, была в курсе распределения основных сил и многого иного, определявшего составные частя данного явления. Она видела неподдельную оторопь на лицах папули и его подчиненных. Особенно когда новоявленные демократы истово требовали немедленно открыть досье на всех стукачей и тайных сотрудников Лубянки. Не позора тогда испугалась Алена: в чем вопрос, если большая часть населения так или иначе вынуждена была сотрудничать с органами? Конечно, не о каких-то неудобствах там или стыде перед подругами могла идти речь — эти подруги, как, впрочем, и сама Алена, давно уже дали, куда следовало, свои подписки. И у каждой имелся куратор, предпочитавший называть свою секретную сотрудницу не по имени, а по кликухе. Имела кличку стараниями своего папули и Алена. Почему-то капитану, который иногда с ней встречался, больше нравилось называть ее Дублером. А Федор Данилович, не скрываясь, с самого начала называл ее Сумасбродкой. Что лучше — неизвестно, но Сумасбродка Алене нравилась больше.
Так зачем ей было выставлять себя напоказ? Чекисты сообразили вовремя. И пока полупьяная толпа казаков и «демократов» пыталась, правда не очень ловко и даже не настойчиво, штурмовать здание на Лубянке — тогда еще не площади Дзержинского, — папулины ребята сумели грамотно избавиться от своего досье. И — понеслось…
Реформы, перестройки, перетряски — все закончилось тем, что управление упразднили и принялись расследовать дело Попкова. Ну как же! Фигура! Однако досужие «расследователи» не учитывали одного, но главного постулата: профессиональным делом должны заниматься профессионалы, и никто другой. И потому, куда бы ни катилось время, определяющее дальнейшую судьбу государства, нужда в истинных профессионалах, грамотно защищающих государственную безопасность, не могла пропасть, исчезнуть, раствориться в митинговых шествиях. Время Федора Даниловича отчасти вернулось, не в прежней, правда, а в новой ипостаси, когда потребовались его знания, умения, агентура, в конце концов. И был он сразу востребован теми новыми русскими, которые поняли в смутные еще дни, что власть надо брать сразу и надолго. Как те же большевики. «Ничто на земле не проходит бесследно», — поет знаменитый бард, и он прав. По самому большому счету.
Да, многое вернулось-таки на круги своя. Но прежде чем случился этот ожидаемый поворот, Федор Данилович успел пережить немало тягостных минут. И, даже запираясь в собственной даче на Рублевке, не мог ощущать себя, подобно англичанину, в своей крепости.
Мать в эти долгие дни охоты на гэкачепистов болела и находилась в Кунцевской «кремлевке». А дома, в смысле на даче, в каждой комнате работало по телевизору, и у каждого своя программа — это чтобы хозяин был в курсе любой информации, всех мнений и откровений, высказываемых кем ни попадя и в немереных количествах.
Горел камин, к нему также привыкли и почему-то уже не могли обходиться без живого огня в доме.
Папуля не то чтобы прихворнул, но чувствовал себя явно разбитым, никому не нужным, словно выброшенным из жизни, в которой у него за долгие годы не было не только свободного дня, но практически свободной минутки. Вот и настроение было скверным…
Алена глубоко сочувствовала Федору Даниловичу, несмотря на все неприятности, стремившемуся сохранять и внешнюю форму, и свои убеждения, и внутренний настрой.
Итак, пылал камин, Алена, пришедшая из домашнего бассейна с подогретой водой, в легком одеянии, напоминавшем древнегреческую тунику, абсолютно не стесняясь папули, нежилась на шкуре и с сочувственной улыбкой поглядывала на Федора Даниловича, развалившегося рядом, в большом кресле. Алена была чрезвычайно хороша в свои двадцать шесть. Блики огня играли на ее лоснящемся от загара теле. Этот восхитительный, ровный, почти шоколадный загар она обрела этим летом на теннисных кортах в Испании, куда добрый и щедрый папуля отправил ее отдохнуть. Но особенно притягательной для глаз была ее немного расплетенная, толстая золотистая коса, которую она тщательно оберегала, плюя на всевозможные моды.
Папуля после обязательного ежедневного тренажера побывал в душе и теперь отдыхал в плавках и распахнутом на груди халате. Его грудь, руки, открытые до локтей, и сильные икры были покрыты вьющимся седеющим волосом, а крепостью и массивностью фигуры он напоминал Алене здоровенного медведя.
Мощный, стареющий зверюга и шоколадно-золотистая амазонка, находясь одни в доме, вели вялый разговор о будущем, каким оно представлялось уже опальному генералу. Он еще не терял надежды, хотя и радости, как сказано, не испытывал. Алена больше помалкивала, пытливо разглядывая папулю.
Он заворочался в кресле, заворчал как-то и вдруг медленно и лениво перебрался из него на шкуру, поближе к Алене. А дальше случилось то, к чему они, вероятно, оба двигались, может быть, больше интуитивно.
Его крупная ладонь, словно невзначай, легла на ее плечо, скользнула по изогнутой спине и остановилась на талии. И рядом почему-то оказалась и ее рука. Потом — нога… Алена и предположить не могла, что дальнейшее случится столь стремительно. Не контролируя уже себя, она как-то ловко извернулась и приняла на грудь этого мохнатого медведя…
Генерал абсолютно не соответствовал мнению о том старом коне, который, согласно старой пословице, пашет неглубоко, хотя, может, и не портит известной борозды. Все оказалось как раз наоборот, Алена не только не стремилась вырваться из его свирепых объятий, но и сама долго его не отпускала, самозабвенно и настойчиво требуя продолжения.
Но больше всего ее удивляло и даже изумляло то обстоятельство, что она ни на миг не ощутила хоть какого-то раскаяния или сожаления по поводу происшедшего. Напротив, когда уже поздно вечером, за ужином, она выпила хорошего рейнского вина, то неожиданно для себя заметила:
— А ты продемонстрировал молодецкую удаль… Впечатлил. Я теперь понимаю Регину (она с детства называла свою мать только по имени), я догадываюсь, почему она с такой легкостью отказалась от моего бывшего папаши…
Своего отца Алена, в общем, и не помнила.
— Мы тогда были молоды и безумно — понимаешь? до ослепления! — тянулись друг к другу… — Федор Данилович говорил, не глядя на Алену и словно оправдываясь за свою дневную вспышку. — Но я хочу, чтоб ты запомнила, Алена… Что бы ни произошло там, у нас, я тысячепроцентно гарантирую тебе полнейшую, абсолютную безопасность. И я отвечаю за свои слова.
— А я и прежде не сомневалась, — довольно ухмыльнулась Алена. — Ах, мой генерал! До чего ж она все-таки сука — эта наша с тобой жизнь!.. Но сейчас-то не переживай, всем нам бывает нужна такая вот мощная и острая разрядка. Поэтому имей в виду: если случится что-то вдруг снова, — понимаешь? — я готова соответствовать… мой генерал. Кстати, мировая литература полна адекватных примеров.
— Ну, — как бы смутился вдруг Федор Данилович, — ты теории-то свои… не подводи под фундамент… Господи, и когда ж ты вырасти-то так успела! Так оформиться!..
— А ты уверен, — перевела разговор Алена на другие рельсы, — что тот твой майор (она имела в виду уже полковника ФСБ, с прошлых времен оставшегося для нее майором) не захочет вернуться за подснежниками?
Он понял, о чем она.
— Не-а, не вернется. Ты теперь будешь работать, если Бог даст, только со мной. Без посторонних контакторов. А этот? Для него найдется другая работенка.
— Значит, ты меня не отпускаешь, папуля? — с легкой иронией спросила она.
— Запомни, Аленка (он старательно избегал постоянного прежде обращения «дочка»), твоя личная безопасность исключительно в моих руках. А вы с Региной для меня — все. Но если ты будешь настаивать…
— Пока нет, мой любимый генерал… — Вот так шутливо и закончила она совместный ужин.
…Все несколько позже, как обещал Федор Данилович, устаканилось. После соответствующих передряг, безосновательных обвинений и расставаний до лучших времен нашлась и ему суперответственная служба, где он смог в полную силу применить собственные знания, опыт и никому не проданную им агентуру.
А Алена стала личным референтом президента одного из крупнейших тогда коммерческих банков.
Иногда Федор Данилович обращался к Алене, зная ее превосходное умение быстро и тесно сходиться с необходимыми его делу людьми, завораживать их и качать ту информацию, которая нужна была в данный момент отставному генерал-полковнику — в таком чине покинул Попков казавшийся ему незыблемым Комитет государственной безопасности.
Вот и нынче после телефонного звонка прилетевшего из Сибири Жени Осетрова почему-то почти сразу последовал звонок и от Федора Даниловича. Старик очень хотел увидеть сегодня свою Аленку. Да и Регина соскучилась, давно не виделись, ждет к ужину.
Алена почувствовала, что это лишь предлог. Генералу требуется очередная информация. Она даже примерно догадывалась какая, и сделала вид, что обрадовалась приглашению. В самом деле, они уже порядком не виделись с матерью, в отношении которой у Алены — просто на удивление! — ни разу не возникало осознания вины или каких-то угрызений совести. Будто были они не родные мать и дочь, а добрые подруги и в некотором роде даже соперницы.
Она сказала, что обязательно приедет к ним на Профсоюзную, где, подобно филевскому, имелся и свой «райский городок», в котором проживали отставной генерал с супругой.
Они действительно не виделись больше двух недель. Алена на несколько дней летала с шефом в Париж, а когда вернулась, ее ошарашило известие о самоубийстве Вадима Рогожина. Девчонки ничего не знали и, естественно, надеялись узнать что-нибудь от Алены с ее связями. Но папуля был занят, а короткий телефонный разговор с ним практически ничего не открыл. Хотя он несколько уклончиво пообещал «провентилировать».
Вести какие-то беседы в присутствии матери Алена не собиралась. Но едва та зачем-то вышла на кухню, вопросительно уставилась на Федора Даниловича. Тот с улыбкой оглянулся на дверь и сказал:
— Организуй мне «утечку».
Алена нахмурилась:
— А ты представляешь, чем это мне грозит? Мой шеф с Деревицким дружки-приятели. Они же мгновенно вычислят! Надо ж соображать… папуля! — зло закончила Алена.
— Я, пожалуй, не совсем хорошо выразился, — примирительным тоном заговорил Попков. — Не объяснил. Слушай, о чем, собственно, речь. Нам известно, что ваш Деревицкий активно рвется к президенту, чтобы оправдаться: мол, не так его поняли и прочее. А нынешний администратор, к сожалению, уже не всемогущ, сил не хватает сдерживающих, ясно? И тогда не исключена патовая ситуация, а это будет самое скверное. Как у того дурака, что ухватил медведя за огузок: и не удержать, и тем более не отпустить. А мне позарез нужна серьезная компра на Деревицкого. По Северам мы его накрыли, необходима Сибирь. Но не от тебя, естественно. К тому же банковская информация может оказаться слишком прозрачной, явной, легко узнаваемой, понимаешь? И это действительно опасно для тебя. Они не идиоты и сразу вычислят. А мне надо бы, чтоб из нашего бывшего ведомства. Я имею в виду твоего Осетрова. Как он, подогрет уже, а? — шутливо закончил Федор Данилович. — Надеюсь, ты не теряла времени зря?
— Так кто же все-таки убрал Рогожина? — упрямо, как и в прошлом разговоре, гнула свое Алена.
— Но я же сказал тебе! — сердитым шепотом, наклонившись к ней через стол, быстро произнес Федор Данилович. — Я дал задание выяснить… Не люблю безосновательных утверждений, но могу предположить, что именно ты ближе к ответу на этот вопрос, нежели я.
— То есть ты хочешь сказать…
— А разве я что-то сказал? — неожиданно улыбнулся он. — И тем не менее вести разговоры на эту тему категорически не советую… Так как там насчет Осетрова? Он, я знаю, сегодня воротился из Сибири, и впечатления у него свежие. Ты только качни его, а уж мы этот «Норд» сраный в таком виде выставим, чертям тошно станет. И ты — ни при чем. А?
Алена неопределенно пожала плечами, вроде и не отрицая такой возможности, но еще и не соглашаясь.
— А насчет Рогожина твоего?.. Ей-богу, не я! И тем более жаль, ведь нам от него была польза.
— Да… была. Не боишься божиться-то? Не накажет?
— Перестань! Ну а ты как? — вдруг заинтересованно спросил папуля, сменив тему. — Как там Париж?
— А чего ему? — хмыкнула Алена. — Стоит на своем месте. Шеф доверяет. Хотя полного доверия он, по-моему, не испытывает ни к кому. Я не лезу без спроса, он это, похоже, ценит. Еще что спросишь?
— Ну зачем ты? — сделал вид, что слегка обиделся, Федор Данилович. — Я просто так, по-отцовски.
И понял, что совершил ошибку, потому что Алена, словно ждала чего-то подобного, с ходу подхватила:
— Ах вон оно что! Ясно с тобой, дорогой родитель! Слушай, а ведь ты, мне говорили, ба-альшим ходоком был… по нашей части?
— Кто говорил? — хмуро спросил Федор Данилович.
— А ты что же, за каждого своего бывшего сотрудника башкой ручаешься?
— Да нет… — как-то рассеянно после паузы отозвался Попков. — Неинтересный разговор. Ненужный, Аленка.
— Ладно, оставим, — покорно согласилась она. — Ну хорошо, а Женьке чем это грозит?
— Так ты по уму сделай. Его информация… Можешь оперировать этим фактом… Полученная не из первых рук, а уже из его ведомства, у меня может появиться такая возможность, будет стоить ровно вдвое меньше. Понимаешь?
— Тогда зачем рисковать?
— Ситуация, Аленка. Каждая минутка больших денег стоит. Ну как на том же мобильнике: ты говорила, потом замолчала, стала думать, а денежка-то кап-кап…
— Ну и сколько эта пауза может «накапать»?
— От важности информации. Думаю, где-то в пределах возможного. Пару десятков.
— А как же Вадим?
— Ты опять о Рогожине? — холодно спросил Федор Данилович. — Он — совсем другой коленкор. У меня по его поводу были мысли… Да, кстати, насколько мне стало известно, никакой денежки-то у него не обнаружили. Так что-то, по мелочи. И тут вопрос: не они ли причина? Мы работаем в этом направлении… А этот Женя твой, он должен перспективу увидеть. Желательно это, понимаешь? Дальше — больше.
— А ты уверен, что он пойдет на сотрудничество?
— Это с тобой-то? — По губам отставного генерала скользнула ироническая усмешка. — Ну ладно, оставим пока, мать идет…
Конец ужина прошел в спокойной и доброжелательной обстановке. Так раньше писали в газетах о всякого рода политических переговорах. А когда все закончилось, Регина Павловна, глядя на темное окно, стала уговаривать дочь остаться переночевать у них, не ехать по ночной Москве на другой ее конец. Но Алена скользнула взглядом по индифферентному папуле и отказалась, сославшись на то, что ей еще предстоит сегодня кое-что успеть.
Федор Данилович отправился провожать ее во двор, к припаркованной там новенькой «тойоте», сменившей наконец легендарную белую «Волгу», которой, казалось, износу не будет. Но на закрытой стоянке возле банка, где референтом управляющего и работала Алена, то бишь Елена Георгиевна Воеводина, классная переводчица, умещая держать язык за зубами, этот раритет смотрелся чужеродным телом.
— У меня тут еще одна мыслишка появилась, — задумчиво сказал отставной генерал, когда они остановились возле Алениной «тойоты», и она «вякнула», включив фары, раскосые, как у молоденькой японочки.
— В смысле? — Алена слегка насторожилась. Не все идеи отчима были ей по душе. — О ком? Или о чем?
— Да все по поводу Рогожина… Понимаешь, Аленка, свои, я имею в виду генерала Самойленко, ну из Управления собственной безопасности, не могли выйти на него. В самоубийство я не верю. Значит, в деле принимали участие профи. В УСБ есть свои ликвидаторы, это ни для кого не секрет. И в мое время были, и до меня. Такая служба. Но их я все-таки готов исключить. И, значит, что же? Его могли вычислить люди Деревицкого. Тот — хитрая бестия. И умная. Знает, откуда что растет.
— У нас даже близко ничего похожего и случайно не мелькало. В разговорах с шефом.
— И правильно! Что ж они, дураки, красивой бабе свои ходы раскрывать?
— Вот как ты обо мне? — засмеялась Алена.
— А что, разве не правда? Да-а… Так о чем я? А вот и думаю, что было бы очень неплохо, если бы, к примеру, нашлись люди, которые взялись бы за расследование этого якобы самоубийства.
— А разве?..
— Вот именно. Его руководство, насколько я понял, почему-то не заинтересовано в истине. Их вполне устраивает версия, лежащая на поверхности. Вот так-то, дорогая моя. Ну хорошо, поговорили. Ты поезжай. Из дома перезвони, что все в порядке, чтоб мы с матерью не волновались, ладно? Ну а по поводу того, о чем я сейчас тебе сказал, позвоню. Может, завтра уже. Есть мысль. Но я ее пока не до конца обдумал. Спокойной ночи.
Он бережно, прямо-таки по-отцовски поцеловал ее в щеку и, легонько шлепнув по ягодице, вразвалку, но шагом крепким и устойчивым, отправился к подъезду. От двери еще раз махнул рукой и скрылся.
Недоумение — это слово, пожалуй, мало отражало то, какое чувство испытывала Алена, возвращаясь домой.
Мобильник ее был постоянно включен, но Женя за весь прошедший день так и не позвонил. Чем он занят? Ну, наверняка приходит в себя от неожиданного известия. Однако мог бы уже и прорезаться…
Он, вероятно, успел пройти по начальству, но вряд ли узнал что-то новое, то, чего не знал бы папуля. Алена иной раз искренне завидовала поразительной информированности Федора Даниловича. Понимая при этом, что не одна она помогает ему в меру собственных возможностей, а иногда и сверх меры держать руку на пульсе разгорающейся битвы гигантов. Так, между прочим, ничтоже сумняшеся, называл свои конфликты с олигархом Ароновым Аркадий Семенович Деревицкий, хозяин, помимо прочего, и медиахолдинга «Россия-3», имея на то буквально все основания. И это видела Алена, находясь рядом с ним и выполняя его не всегда деликатные задания и просьбы…
И еще одна мысль ну никак не хотела покидать ее чудную головку. Сегодняшний разговор с папулей лишний раз убедил ее, что для него его дело гораздо важнее всех тех, про кого он говорит, что любит. Все, даже самые близкие, для него — инструменты разной сложности, которыми он привык пользоваться. А при необходимости, вероятнее всего, пожертвует. Пусть даже сам этот факт будет для него тяжелым и огорчительным. Да вот и она тоже выполняет заманчивую роль пахучего сыра в мышеловке. Который никогда не бывает там бесплатным. Вечная и трагическая ошибка всех любителей остренького блюда…