В конце мая пятого года нового тысячелетия, когда стало уже совсем тепло и молодая листва деревьев освежила набережную канала Хорошевское Спрямление, в фирменный автосервис «БМВ» на соседней улице Берзаринской ураганом ворвалась длинноногая, коротко стриженная блондинка. Она по инерции промчалась до середины офиса, на секунду замерла, скрипнув натуральными каучуковыми подошвами мокасин, словно тормозами, оглянулась несколько растерянно, но быстро сориентировалась, умело скрыла замешательство за лучезарной улыбкой от уха до уха и решительно направилась к стойке мастера-приемщика.
Не замечая очереди, в которой несколько парней лениво перебрасывались специфическими автолюбительскими словечками, она плюхнулась на гостевой стул перед усатым мужчиной в униформе и закинула ногу на ногу.
– Здравствуйте, уважаемый! Мастер оторвал взгляд от монитора.
– Здравствуйте. Я могу вам помочь?
– Механик мне телефонировал, что нужен коричневый датчик…
Парни, никаким образом не отреагировавшие ни на сбой очередности, ни даже на привлекательные конечности ее нарушительницы, тут насторожились. Приемщик же, всякое повидавший на веку, оставался невозмутим.
– Коричневый? К какой машине?
– Что? – не поняла красавица.
– Машина у вас какая?
– Красная!
«Очередников» начало беззвучно корежить, будто убогих в пляске у часовни в Цаберне. Смех в полный голос им пока удавалось сдерживать.
– Надо же! Мой любимый цвет! – мастер за стойкой был по-прежнему серьезен, только в голосе его проскользнула интонация Иа-Иа. – А марку и модель не подскажете?
– Я не модель, – обиделась длинноногая, – а марок у меня нет.
– Гм… А документы на машину у вас есть?
Девушка улыбнулась еще шире, что прежде казалось невозможным, и достала из сумочки удостоверение водителя.
– Спасибо. – Мастер, косясь в техталон, пробежал пальцами по клавиатуре, бормоча: – Датчик… датчик… Ага! Сильно подозреваю, что этот может быть коричневым…
Щелкнув мышкой, отправил компьютерный запрос на склад. И через несколько минут из подсобки ему вынесли небольшую коробочку. Приемщик протянул ее клиентке. Та открыла.
– Но он же зеленый! – Ресницами хлоп-хлоп.
– Ничего не могу поделать, – развел руками продавец, – всегда были коричневые. Но вчера к нам завезли только зеленые.
– Ладно, давайте. – Красавица с датчиком развернулась к выходу.
– Извините, девушка! – крикнул мастер вдогонку. – Если вас не затруднит, может быть, вы оплатите покупку?
Мужики у стойки похрюкивали, но крепились.
– Сколько стоит зеленый?
– Тысяча шестьсот тридцать рублей…
– Нет! – возмутилась обладательница красной машины. – Я не стану платить столько за товар неправильного цвета!
Она бросила коробочку на стойку мастера и, заложив вираж, гордо порулила к стеклянной двери, бормоча на ходу:
– Механика пришлю. Пусть сам разбирается. Мастер, ухмыляясь в усы, вновь уставился в экран и бросил:
– Следующий!
Следующих не было. Клиенты валялись под прилавком, держась за животы, и стонали. Вероятно, их всех разбил приступ острого аппендицита.
Наконец возникла первая радостная физиономия:
– Мужики! Что это было?
– Собственно, это была Ариадна. – Приемщик пожал плечами. – Странно, что она здесь, а не на Рублевке.
– Галаева? – Клиент все еще похихикивал, но уже соображал. – То-то я гляжу мордашка знакомая. На фитнес приехала наверняка. Форму поддерживает на каникулах. Тут отличный спортивный комплекс «Агидель» рядом. На Живописной.
Усатый мастер молча кивнул, соглашаясь…
Время в наш век всюду летит стремительно. А в России еще вдвое быстрей.
И события, еще вчера считавшиеся значимыми, стираются, замещаются новыми, кажущимися поначалу еще более важными. Через год, вытесненные новыми яркими впечатлениями, они превратятся в смутные воспоминания. Через три о былых судьбоносных свершениях едва вспомнят лишь те, для кого они были действительно вопросом жизни и смерти. А через десять о них забудут практически все.
Тогда, за несколько лет до конца прошлого века, страна жила обычной бурной жизнью. Создавались и разорялись предприятия и компании, музыканты сочиняли бессмертные шлягеры-однодневки, спортсмены устанавливали никому не нужные и назавтра же превзойденные высшие достижения.
Вселенная бурлила по-взрослому: начинались войны и устанавливался недолгий мир, неслись ураганы, тряслась земля. Ученые делали фундаментальные открытия. Политики врали своим избирателям. Церковники молились своим богам.
Прибрав к рукам руководство Аэрофлота, не забытый, а, наоборот, тогда еще всем известный олигарх Дубовицкий приступил к приватизации его прибылей. Для этого он придумал швейцарскую финансовую компанию «Анклав», выполнявшую функции зарубежного казначейского центра крупнейшего авиаперевозчика России.
В те годы Аэрофлот был сытной кормушкой, из которой не брал только ленивый. Авиакомпания имела сотни счетов в иностранных банках, через которые многочисленные представительства Аэрофлота вели финансовую деятельность компании за рубежом.
В задачу «Анклава» входила централизация этих операций в одном финансовом центре за пределами России. Создание такой структуры за рубежом казалось разумной идеей: при эффективном управлении казначейский центр мог увеличить прибыль российской авиакомпании на миллионы долларов. Но вся финансовая деятельность «Анклава» держалась в строгом секрете. Потому что, в отличие от других подобных организаций, обслуживавших международные корпорации, казначейский центр Аэрофлота не принадлежал авиакомпании; он был собственностью Бориса Дубовицкого и его партнера по ЛогоВАЗу Николая Слышкова. Понятно, в чьи карманы потекла «прибыль Аэрофлота».
Партнеры, дай им волю, с удовольствием заглянули бы и в неисчерпаемые недра родной страны, но государство пока пыталось хранить свои запасы. Нувориши вынуждены были довольствоваться тем, что лежало на поверхности и летало над ней.
Сборная России по футболу на равных в тот год сражалась с итальянцами за выход в финал чемпионата мира. Кто мог представить, что этот результат надолго останется ориентиром для последующих поколений спортсменов?
Горьковский автозавод начал выпуск модернизированной «Волги»-«десятки», началась сборка первых «Газелей» с дизелем «Steyer», было подписано соглашение с концерном «Фиат» о создании совместного предприятия «Нижегородмоторс». Кто-нибудь помнит о таком?
А в столице, в Чистом переулке, в небольшом особняке под номером четыре, коротая ночные часы, гоняли чаи двое.
– Слышь, Михалыч! Как думаешь, Масуд скоро Кабул возьмет?
– Не, не возьмет, – шумно отхлебнул из кружки Михаил Михайлович Виноградов, пожилой сержант вневедомственной охраны, доставшийся в напарники Григорию.
– Почему? Асмар уже взяли. До Кабула – рукой подать. – По молодости лет Гриша Ильин мнил себя стратегом.
– Не возьмут – и все! – рассудительно отрезал будущий пенсионер. – Ты не на карту с флажками смотри, Кутузов, а подумай, кому это надо.
– Нам надо.
– Ну-ну. Нам там уже ничего не надо. Были уже. Нахлебались. А вот пиндосам-америкосам, наоборот, пока еще несильно надо. Значит, не возьмут…
Молча пожевали печенье, прихлебывая дымящимся чаем с ароматом мяты, любовно заваренным Изюмкой, как обзывал вечный сержант свою благоверную.
– Вот уйдешь, Михалыч, чем займешься? – сменил тему молодой. – Скучать наверняка станешь.
– По чему скучать-то? По тебе, что ли? На дачу съеду от этой суеты. Лес, озеро, грядки. Поработал, покурил – никому ничего не должен. И ответственности никакой. Все равно почти забесплатно тут без дела сижу, штаны просиживаю. На тебя вот гляжу. Слава богу, недолго осталось.
– А правда, Михалыч, – не унимался сержант Ильин. – Почему мы здесь вдвоем? По штату шесть охранников положено.
– Начальство-мочальство деньги экономит. Посчитай: вместо шести зарплат платит нам по полторы. Три всего. Как думаешь, куда еще три идут?
Гриша почесал затылок.
– Это-то понятно. Ну а случись что?
– Тьфу, тьфу! – на всякий случай сплюнул Виноградов. И широко улыбнулся: – Что ты буровишь? Что тут может случиться, ексель-моксель? Кому эти бумажки на хрен нужны?
Центр имени Вернадского, который охраняли вневедомственники, был создан в 1968 году. Занимался он изучением структур земной коры и верхней мантии с использованием различных источников колебаний, включая мирные ядерные взрывы и землетрясения. К моменту описываемых событий деятельность его была почти свернута из-за недостаточности финансирования. Охранялся фактически только архив, в котором находились документы о разведанных месторождениях нефти, газа, урана и запасах других полезных ископаемых на территории бывшего Советского Союза, то есть как России, так и прочих союзных республик – Казахстана, Туркмении, Таджикистана, Узбекистана. И на шельфе Каспийского моря новые месторождения значились.
Конечно, документы являлись секретными и очень важными для СССР в прошлом, а ныне для государства Российского. Но организовать должную охрану у самого центра не было средств, а государственные лица, обеспечивающие сохранность тайны, были больше озабочены «экономией» выделяемых денег.
Виноградов отставил пустую чашку. Несмотря на веселость, слова напарника его отчего-то встревожили. Да и шум неясный донесся из коридора. Едва слышный. Или почудилось ему?
– Спасибо, Гриня, печенье вкусное принес. Хоть на что-то сгодился. Ты пей еще, а я погуляю по объекту пока…
Он прикрыл за собой дверь вахтерской, где сержанты чаевничали, и двинулся в направлении библиотеки. Опять подозрительные посторонние звуки – даже не слышимые, а еле угадываемые – заставили его затаиться. Секунду он раздумывал: не вернуться ли за Ильиным. Вдвоем безопаснее. Но Михалыч пересилил себя, призвав на помощь здравый смысл. Ну кому что-то могло понадобиться в пыли архива? А потом стыда не оберешься – до самой пенсии будут сослуживцы подкалывать, вспоминать, как два мента на проголодавшуюся крысу в ночи охотились. Слава богу, недалеко уже до пенсии-то…
Однако штатный пистолет из кобуры сержант Виноградов вынул и крадучись стал подходить к повороту, за которым скрывалась запертая и опечатанная дверь в хранилище рукописей.
Но и эта предосторожность его не выручила. Виноградову просто не повезло: среди нескольких фигур, колдовавших у двери хранилища, одна была развернута в его сторону. Лица под маской видно не было, однако Михалыч почувствовал, как с его взглядом встретился чужой темный взгляд. Пока остолбеневший сержант поднимал непослушную руку с оружием, из конца коридора беззвучно сверкнуло. На будущего пенсионера с оглушающим грохотом обрушился потолок…
Охранник не мучился. Пуля вошла ему в глаз и навеки остановила лихорадочный бег мыслей: четверо… откуда?., что им надо?., надо бы подкрепление выз…
Григорий поперхнулся чаем и, откашливаясь на ходу, бросился в коридор, из которого уже доносился топот множества ног. Но тут же рыбкой нырнул обратно в вахтерскую: благодаря этому нырку ему, как голливудскому герою, удалось увернуться от стремительной пули, опередившей несущихся в его сторону преступников.
На двери помещения для охранников, оборудованного, разумеется, по принципу «экономии», не было, вопреки всем инструкциям, ни засова, ни защелкивающегося замка, а возиться с ключами было поздно. Ильин отчаянным усилием воли превозмог желание забраться под топчан и прижался спиной к простенку рядом с дверью, выхватывая штатное оружие.
Не зря: прогремели еще два выстрела, выбивших щепу и из двери, и из деревянного топчана у противоположной стены. Едко запахло порохом.
Гриня в ответ тоже пальнул через дверь. Раздался негромкий вскрик, за которым последовала громкая матерщина, и в комнатенку ввалились сразу несколько человек. Сержант еще раз выстрелил наугад, но на этот раз ни в кого не попал. Тут же грохнуло снова – Ильин почувствовал, что грудь его разломилась пополам, впуская внутрь пламя. И так и не сумевший что-либо оборонить охранник свалился под ноги нападавшим.
– Сука! – Один из налетчиков сорвал окровавленную перчатку и в сердцах швырнул ее в сторону. Вынул носовой платок и попытался перевязать ладонь. – Зацепил все-таки. Больно как…
Пнул под ребро лежавшего без движения Ильина.
Второй скрипучим голосом заметил:
– Мокруха, начальник. Плохо вышло. Роман недоволен будет.
– А мне накласть! – огрызнулся первый, прижимая раненую руку к груди, будто баюкая. – На Ромика вместе с Робиком и на прочих умников, вместе взятых… Все. Иди делай дело. Путь свободен.
Судьба смилостивилась над сержантом, он после второго тяжкого удара кованым ботинком, угодившим в висок, из пылающего ада реальности мягко переместился в прохладное недвижное забытье.
Очнулся на госпитальной койке спустя трое суток. Шесть месяцев мыкался по больницам и санаториям. Получил инвалидность. И очень долго, почти десять лет, не мог вспомнить ни голосов преступников, ни произносимых ими слов…
…Вызвав лифт, Александр Борисович, как обычно, проверил, есть ли почта. Делал он это по-детски: привставал на цыпочки и заглядывал в прорезь ящика одним глазом, второй прищурив, отчего физиономия его становилась смешной и шкодной. Сам себя Турецкий, конечно, видеть со стороны не мог, однако поступал так, лишь когда в подъезде никого не было. Даже кошек. Он и их стеснялся.
В темноте ящика белела корреспонденция. Чертыхнувшись, мастер следственного дела достал из кармана связку ключей. А увидев девственно чистый запечатанный конверт из плотного картона, выругался солонее и крепче. Анонимные послания в последнее время стали его раздражать. Аккуратно взяв письмо за самый уголок, Турецкий спрятал его в сумочку, в этакий мужской ридикюль, в котором обычно носил с собой документы на машину. Тряхнул головой, словно пытаясь вытрясти из нее озабоченность, напялил на лицо беззаботную улыбку и поднялся в квартиру.
Предосторожность с улыбкой оказалась излишней: ни жены, ни дочери дома пока не было. Александр Борисович провел ладонью по лбу, будто маску снял, и стал самим собой – немного усталым крепким мужчиной с ироничным выражением лица.
– Ну давай, Шурик, поглядим, – обратился он сам к себе и прошел на кухню.
На столике у раковины всегда лежали тонкие резиновые перчатки, а в стаканчике у мойки стояли ножницы, которыми Ирина вскрывала пакеты с молоком для утреннего кофе.
Натягивая резину на руки, Турецкий, ухмыляясь, бормотал: «Скальпель, пинцет, спирт…»
Вооружившись ножницами, он аккуратно – по самому краю – надрезал конверт и вынул его содержимое. Им оказался патрон к пистолету ТТ, некогда весьма популярному в криминальных разборках, и сложенный вдвое клочок бумаги с корявыми печатными буквами:
«Туретский, брасай это дело. Падумай о душе. Кладбище тибя ждет».
Следователь «падумал» о душе, скомкал анонимку вместе с конвертом и бросил в мусорное ведро. Патрон машинально сунул в карман.
Он, разумеется, прекрасно знал, как должно поступать при получении анонимного материала, содержащего угрозы. Даже сам некогда принимал участие в разработке памятки для жителей столицы, которую затем распространяло УВД. Но «отправлять в правоохранительные органы полученные материалы с сопроводительным письмом» намерен не был.
Если бы с каждой анонимкой он поступал по инструкции, в правоохранительных органах скопилось бы материала на крупное уголовное дело. Еще ему бы самолично и поручили разобраться с угрозами, поступившими в адрес первого помощника генпрокурора. Нет уж, спасибо, увольте!
Тем более, внимательно оглядев полученный пакет, Турецкий был убежден, что явных улик на послании не обнаружится. Анонимщик «косил» под безграмотную уголовщину, но ни отпечатков пальцев, ни каких-либо отличительных признаков бумаги или конверта, по которым можно на преступника выйти однозначно, экспертиза не найдет. Только людей от работы отвлекать. Разве что патрон можно в криминалистическую лабораторию отдать при случае. Может, определят, на каком заводе выпущен, когда, куда отправлялась партия, где его можно было достать… Но и это не к спеху. И без особых надежд на успех.
Турецкому грозили часто. Он уж и не припомнит, когда в первый раз получил подобную анонимку от представителей криминальной среды. Где-то на заре следственной карьеры. Поначалу реагировал на них, докладывал, пытался выяснять. Расстраивался. Но с годами научился относиться спокойней. Тем более что угрозы уголовников были, как правило, не более чем «пугалки» – обычная реакция людей, которые сами боялись Турецкого как огня и стремились хотя бы таким образом компенсировать собственные страхи. До реальной угрозы жизни доходило нечасто. В последний раз, пожалуй, только «законник» Сапин был близок к цели. Спасибо Галочке Романовой – уберегла…[1]
Значительно опасней были намерения совсем у других «анонимщиков». «Интеллигентные» письма и «случайные» встречи с аккуратными неприметными людьми с военной выправкой стали нормой, с тех пор как уровень дел старшего следователя Генеральной прокуратуры поднялся до бизнес-элиты и высших эшелонов власти. Кажется, впервые встретился Александр Борисович с таким «бойцом невидимого фронта», расследуя серию убийств в «Ленинке».[2] Или все-таки, когда вел дело крупных военных чинов, огребающих миллионы перед выводом группы войск на Родину?[3]
Неважно. Важнее, что причиной угроз этих «товарищей» были даже не конкретные дела Турецкого, а само присутствие его в качестве фигуры на правовом поле. И хотели бы они мешающую фигуру с этой доски убрать. И возможности у них были серьезнее, чем у самой крутой организованной преступной группировки.
Получая очередное «предупреждение», Турецкий задумывался, а не бросить ли все к чертовой матери? Сколько раз ему супруга говорила: «Шурик, ты же прирожденный педагог!» А что? Перейти на преподавательскую должность в академии, читать лекции и вспоминать забавные случаи из собственной юридической практики, веселя студентов. Спокойная работа, обеспеченная старость…
Тьфу! Александр Борисович покривился. Ладно, повоюем еще. В крайнем случае можно будет и впрямь воспользоваться спецохраной для семьи, которую не раз не то в шутку, не то всерьез предлагали Грязнов с Меркуловым. Но пока до этого дело не дошло, слава богу.
Вот и сегодняшняя анонимка не повод паниковать. Понятно, что это не урки писали. Да и не было в последнее время у старшего помощника генерального прокурора дел, где проходили бы исключительно уголовники. Все «приличные» люди в основном. Значит, и послание от «приличных».
Интересно, это очередная попытка заставить его уйти в отставку? Или связано с новым делом, которое ему Костя утром подсунул: позвонил и приказал принять в производство. И Турецкий успел даже запросить его в Мосгорпрокуратуре. Интересное, должно быть, дельце, если такая быстрая реакция последовала. И опять вроде бы «спортивное». Кажется, в последнее время он становится специалистом по спортивным делам.[4]