Гортензия - читать онлайн

1 София

Свинцовые облака вновь накрыли Париж зловещей тенью, уже и Монмартр почти скрылся из виду. В такую погоду у меня неизменно портилось настроение. Казалось, через мгновение город погрузится в непроглядную тьму, хотя не было и семи вечера. Подумать только – в прошлое воскресенье мы перешли на летнее время! Вот и первая тяжелая капля упала за воротник моей серой полотняной блузки. Стоило поторопиться, чтобы не попасть в грозу, – она неумолимо надвигалась, была рядом. К счастью, и дом мой находился недалеко – крошечная квартирка на улице Мучеников, где я жила уже много лет.

Как всегда по вечерам, выйдя из метро на станции «Анвер», я направлялась по улице Трюден, потом сворачивала налево, чтобы забежать в ресторанчик азиатской кухни, где покупала пять немов[2] – мой ежевечерний рацион, не считая яблок «Гренни Смит», которыми я по субботам запасалась в лавке «Фруктовый сад» на Монмартре. Я спешила подняться в свою квартиру на четвертом этаже дома номер 42-бис, никогда не прибегая к услугам лифта. В моем возрасте – через три месяца мне исполнится пятьдесят один – небольшая зарядка не помешает. И потом, я не выношу замкнутого пространства, тем более такого крохотного, как кабина лифта. Установили его четыре года назад, и, насколько я помню, пользовалась я им всего два-три раза. Мне всегда было страшно застрять и остаться в нем навеки.

Каждый мой вечер в точности повторял вчерашний, и завтрашний должен был пройти так же. Но мне и не требовалось ничего другого, меня вполне устраивала эта монотонность, она мне подходила. А вот в выходные была просто беда. Выходные тянулись бесконечно, хотя я и заставляла себя после обеда проделывать путь до площади Тертр[3] – и по субботам, и по воскресеньям, в любое время года, несмотря на проливной дождь или адскую жару. Мне нравилось бродить среди уличных художников, которые всегда меня дружески приветствовали. Ходила я туда с незапамятных времен (и правда очень-очень давних), и все меня узнавали, приветливо кивая головой. Они не заговаривали со мной, но улыбались, и этого было довольно. Да и кто я для них? Странноватая пожилая дама, которая все уик-энды проводит среди бродяг. Может, они даже слегка меня побаивались?

Меня развлекало нескончаемое паломничество туристов, особенно тех, кто заказывал портреты, а то и карикатуры, за которые они не задумываясь отваливали кучу денег. Возвращалась я обычно по улице Лепик и потом выходила на бульвар Пигаль. О, я поименно знала местных зазывал, которые старались завлечь в свои «заведения» случайных простаков или подвыпивших прохожих. Могла я назвать по памяти и всех старых шлюх, чья судьба была еще печальнее моей. Порой они перекрикивались с товарками, и я легко запомнила имена. Не уверена, что и они меня не заприметили – даму без возраста, которая по выходным неизменно посещала их владения.

Дама без возраста – это я. Невидимка. Без имени.

Вот кем я стала – ничем.

Я даже не призрак. Призраки в конце концов кому-нибудь да покажутся. Я – ничто, и уже очень давно. Но, прямо скажу, мне на это наплевать.

Больше того – меня это полностью устраивает.

Вернувшись домой к шести, я задергивала шторы и, растянувшись на диване, ждала времени ужина. По выходным у меня наготове была заморозка – каждого блюда хватало на два дня. Потом я какое-то время читала и ровно в десять отправлялась в кровать. Мне даже не приходилось смотреть на часы – старые наручные часы матери, умершей восемнадцать лет назад. Тогда я тайком, чтобы братья не увидели, сняла их с ее руки и спрятала в кулаке, до того как закрыли крышку гроба. Братья считали, что маму надо в них похоронить.

Что сказать о братьях? Старший – Пьер – умер во сне в результате остановки сердца. Вдова рассказывала, как она, проснувшись, обнаружила рядом мертвого мужа, чье тело еще не успело остыть. На погребении Пьера я не присутствовала, хотя и любила его больше, чем младших братьев – Филиппа и Сержа. Не пошла потому, что это стало бы для меня слишком большим испытанием. Не из боязни увидеть его в гробу – нет, а из страха встретиться с остальными, живыми. Со всей нашей семьей: отцом, обоими братьями с их женами и кучей шумной ребятни.

Я не выдержала бы их вопросов: «Чем ты занималась все эти годы?», не вынесла бы взглядов, физически ощущая тяжесть их мыслей о моей загубленной жизни. Нет, я не собиралась ни вызывать у них сочувствие, ни терпеть их жалость.

Всего этого я больше не хотела. Вот почему уже так давно все мосты сожжены.

Вернее, почти все: порой и до меня доходили кое-какие новости. Браки, рождения детей, поездки родственников друг к другу, но все это происходило далеко от Парижа, в провинции, куда я никогда не ездила, несмотря на регулярные приглашения. Признаюсь, в свое время родные мне очень помогли, поддержали в трудные времена, когда я в этом особенно нуждалась. Мне действительно не в чем их упрекнуть. И все же я продолжала жить вдалеке от них. Продолжала быть ничем.

Капли застучали чаще, самое время было спрятаться под козырек подъезда и раскрыть маленький черный зонтик.

Прибавив шаг, я мечтала поскорее прийти домой, где, стоя у окна, смогу с наслаждением наблюдать, как городом овладевает гроза.

Итак, я возвращалась на улицу Мучеников, безразличная ко всем этим людям, которые спешили, сновали рядом со мной, порой касаясь или задевая меня. Вдруг кто-то обошел меня столь энергично, что зонтик вырвался из моих рук и упал на тротуар. Этот кто-то обернулся. Молодая белокурая женщина. Кажется, она огорчилась. Я услышала, как она извинилась, пытаясь подобрать мой зонтик, уже отнесенный ветром в сторону.

Незнакомка повторила извинение, улыбнувшись дружеской, такой славной улыбкой:

– Простите, мадам! У вас все в порядке?

Я была не в силах выговорить ни слова. Так и стояла – молча, неподвижно, и не сводила с нее напряженного взгляда, пока она приближалась, протягивая зонтик.

– К счастью, вроде бы не сломался, – произнесла она, а потом подняла на меня взгляд, встревоженная моей немотой: – Я вас не ударила? С вами ведь все хорошо?

– Да, да, – только и удалось мне выговорить.

– Раз так, я, пожалуй, пойду? – спросила она, поправляя плащ, и стала удаляться.

Что я могла сказать? Мне, мол, известно, кто она? Или что я ее узнала? Что вне всякого, даже самого мизерного, сомнения эта молодая женщина – моя дочь? Ребенок, похищенный у меня двадцать два года назад…

Тогда Гортензии было два года и десять месяцев. Совсем скоро должно было исполниться три.

Я продолжала стоять в оцепенении, словно находилась под гипнозом, и смотреть ей вслед, пока мокрая от дождя белокурая головка не исчезла за углом улицы Трюден.

Только теперь я осознала, что не должна просто так дать ей уйти, я не могла потерять ее снова.

И тогда я побежала в надежде ее догнать. Гортензия все узнает!

На улице Мучеников я попыталась разглядеть ее в беспорядочной толпе людей, разбегавшихся кто куда в поисках укрытия. Мне самой дождь был нипочем, я его попросту не замечала. Наконец я увидела ее на углу Наваринской улицы и еле сдержалась, чтобы не закричать – громко, изо всех сил:

– Гортензия!