В закусочной было тепло, а тонкий аромат каких-то специй приятно щекотал нос. Литвинов хоть и находился, мягко говоря, не в духе, но салат со странным названием "Перепелиное гнездо" уплетал с завидным аппетитом. Так уж повелось, что на пустой желудок майору думалось плохо, а подумать ему было о чем. Например, о чародейке, энергично мешавшей свой кофе, но при этом задумчиво смотревшей в окно.
Карим считал, что священника душили, пока тот не потерял сознание, после чего ему дали наркотик, залили водичкой, вероятно, немного подождали и тогда уже задушили окончательно. По крайней мере, об этом свидетельствовали найденные лаборантом во рту священника следы нерастворенных слюной компонентов, входивших в состав славно известного "Единорога", загнавшего в свое время на тот свет не одного человека.
Окончательно подтвердить присутствие наркотика в составе преступления должно было вскрытие с тщательным изучением содержимого желудка, а также не менее тщательное исследование мозга покойного, так как "Единорог", действовавший достаточно быстро, оставлял в мозгу характерные поражения определенных участков.
У Литвинова и не покидавшего его дурного предчувствия не было сомнений в том, что употребление священником наркотика подтвердится. Однако Вельма, едва они вышли за пределы лаборатории и вишневый дым сигареты проник в ее легкие, поставила под сомнение связь между действием "Единорога" и тем, что отрубленная голова разговаривала.
– Так и будешь молчать? – Литвинов задавил салат и, протерев рот салфеткой, кинул ее на стол.
Вельма отвлеклась от втыкания в окно и, переключив свое бесценное внимание на майора, поднесла стаканчик с кофе к губам.
– Я тебе уже сказала, что "Единорог" так не работает, – сказала она, слизав с нижней губы капельку кофе.
– Раньше так не работал, – поправил ее Литвинов, взявшись за свой стаканчик. – Рецепт можно было изменить.
– Согласен, – вставил Усов, осторожно посмотрев на чародейку. – Если убийство было продуманным, то убийца мог состряпать таблетки с нужными ему чарами. Ну… Чтобы голова после смерти разговаривала. Такие ведь чары, в смысле, как в таблетках, отследить невозможно.
– На идеальное убийство не катит, – подумав, сказал Литвинов. – Если убийца хотел скрыть, что он чародей, то на фиг было голову отрубать той хренью?
– Тут как раз все ясно, как и с тем, что голова была на колокольне, – сказал Вик, грея сухие руки об стаканчик с чаем. – Убийца хотел привлечь внимание.
– Или передать послание, – добавила Вельма.
– Какое? – спросил Усов, обменявшись нехорошим взглядом с Литвиновым.
– Что это только начало, – ответил Вик, в свою очередь, обменявшись взглядом с чародейкой.
Литвинов прикусил край стаканчика, в который раз проклиная свою обосратую кем-то очень добрым карму. Мало того, что чародеи только что буквально накаркали серийника, причем тоже чародей, так еще и всплыл наркотик. Переделан он был кем-то, как предполагал Усов, или же нет, пыль со старых дел уже начинала подниматься. И все это перед праздниками, мать их так.
Допив кофе, майор поставил стаканчик вверх дном на тарелку. Все это было не к добру, и Литвинов не мог не подумать про Карташова. В недалеком прошлом генерал уже подмешивал свой яд в расследования их отдела. Что если и в этот раз имела место его многоходовка? Карташов ведь явно был не настолько крутым, чтобы самому убить Вельму, но вот использовать чужие руки ему было привычно, так что расследование вполне могло обернуться для нее очередным покушением на ее жизнь.
Чародейка, наверное, почувствовала что-то или же углядела некие оттенки в ауре майора, и посмотрела на Литвинова взглядом, предполагающим готовность принципиально спорить до его полного нервного срыва. Не то, чтобы к нервным срывам майор был склонен, но у Вельмы с ее п*здец каким независимым характером были все шансы склонить Литвинова и не к такому.
– Х*йня, бл*дь! – выругался он, уставившись в потолок закусочной.
– Олежа! – ожидаемо укорил его Вик.
– Да что там Олежа! – отмахнулся Литвинов и резко встал из-за стола.
Он только сейчас вспомнил еще про больничный счет Вельмы, который был оплачен х*й знает кем. Но это было так… Всего лишь еще одним скромным фактом для полного комплекта предстоящих ох*ительных дней, обязательно готовящих еще какое-нибудь дерьмо лично для майора.
– Ладно… – Майор выдохнул и провел по непослушным волосам. По ходу ему действительно не помешало бы подстричься, а то волосы спереди скоро можно будет жевать. – Дуй в участок, – сказал он Усову. – Прощупай батюшку от и до. Наркоту пока не трогай, – подумав, добавил майор. – С ней мы разберемся, как будут готовы результаты вскрытия и анализов.
Старший лейтенант кивнул и полез в карман кожанки, чтобы любезно расплатиться за всех. При этом он типа украдкой посмотрел на прекрасную Вельму, наивно полагая, что она отправится с ним, но майору, уверенно впавшему теперь уже в стабильно дурное настроение, было так наплевать на желания своего подчиненного, что приличными словами было не передать.
– Мы с тобой, – Литвинов уперся тяжелым взглядом в чародейку, допившую, наконец, свой кофе и шуршавшую барбариской, – вернемся на место убийства.
Усов недовольно сверкнул глазами в сторону майора, но разумно предпочел промолчать, тем более, что Вик вызвался его подбросить в участок, ведь старший лейтенант после ночи любви с чародейкой был без машины.
Сонные патрульные радостно встречали наряд утренней смены как раз, когда майор с чародейкой телепортировались к кладбищу. Все, на что смелых стражей правопорядка хватило ночью после обнаружения тела священника, так это запереться в машинах и молиться, чтобы не обмочить штаны от страха, пока они охраняли место преступления, в то время как криминалисты, порядочно подхрабренные дешевым коньяком, старательно добавленным в кофе их братьями из труповозки, вплоть до утра занимались сбором х*й знает каких улик у церкви, где была обнаружена голова.
Сейчас же они, то есть криминалисты, так же сонно ползали по кладбищу и с завистью поглядывали на сматывавших удочки ночных патрульных. Вельме же, лихо рассекавшей сраный туман, которым, как и ночью, была устлана аллея кладбища, традиционно доставались недружелюбные взгляды, на которые она как обычно с блеском и шиком срала.
Майор не спеша и, главное, аккуратно брел за ней с сигаретой в зубах. Это она могла не беспокоиться про грязь и лужи, а ему как-то неожиданно понравилось быть чистым.
– Бл*дь! – выругался Литвинов, вступив в лужу.
"Под ноги не пробовал смотреть?" – раздался в голове насмешливый голос Вельмы.
Литвинов по-собачьи тряхнул шевелюрой, успевшей набрать миллион микроскопических капель дождя, и кинул убийственный взгляд в спину вилявшей задницей чародейки, продолжавшей, не смотря на его вынужденную остановку, свой славный путь.
Тряхнув еще и той самой ногой, которая попала в лужу, но благодаря все той же чародейке, вмиг высохшей, Литвинов перекатил сигарету в другую сторону рта и угрюмо потащился следом.
Рассеянное освещение типичного ненастного дня вечно серого и туманного города придавало старому воинскому кладбищу особенную атмосферу и, минуя местами едва различимые в тумане могилы ветеранов суворовских, Кутузовских и других походов русской армии, а также защитников Ленинграда в годы Великой Отечественной войны, Литвинов очень даже понимал энтузиазм криминалистов, ползавших у места обнаружения тела с растерянным видом, ведь в тумане не было видно даже желтую полицейскую ленту, и вероятность затоптать что-то важное была весьма высока, а получать нагоняй за это не хотелось никому.
– На х*й пошли отсюда! – рыкнул майор, чей достаточно неприятный тембр голоса прилично обогнал Вельму, дабы достигнуть ушей бесполезных криминалистов.
К слову, стоило отдать им должное: они, во-первых, с первого раза поняли, что грубая форма пойти на три буквы предназначалась им, а во-вторых, отвалили сразу, тем самым сэкономив майору добрую порцию воздуха для повтора.
Чародейка тут же плавно взмыла в воздух, потянув за собой туман. Литвинов беспрепятственно прошел еще два шага и деловито нырнул под желтую ленту, дабы с наилучшего ракурса лицезреть место преступления, прямо спешившего теперь в отсутствие тумана раскрыть все детали убийства, а то и преподнести сразу подозреваемого. Вот, что значило, когда они с чародейкой были на одной волне и могли слаженно работать.
– Следов волочения не видно, – отметила Вельма, грациозно приземлившись на ближайший памятник, в то время как туман лакомился чародейской косточкой, которую они ему оставила подальше от места преступления.
– Если убийца чародей, то на х*й ему было волочить священника? – резонно возразил Литвинов, рассматривая место, на котором лежало тело, а точнее могилу какого-то солдата, чье имя давно было стерто погодой и временем.
Власти все грозились провести работы по реставрации и благоустройству Чесменского воинского кладбища, даже деньги как-то выделяли из местного бюджета, да собственные карманы оказались более нуждающимися, чем какие-то герои давно забытых человеческих войн. Если бы не осмысленный на грани безумия факт того, что последняя война, удачно названная переворотом, была с чародеями, то есть не людьми, то и о ней бы не вспоминали, а мемориалов и тем более не ставили бы.
Между тем, следов волочения, как и сказала чародейка, вокруг могилы и правда видно не было, однако присутствовали различные вмятины и следы обуви.
Литвинов, только сейчас заметивший, что парил над землей, загасил сигарету в пустой пачке.
– Железная шпилька. Сантиметров двенадцать, не меньше. – Перелетев по воздуху, Вельма опустилась на другой памятник и взглядом проследила до разбитой плитки аллеи, где характерные дырки от каблуков, разумеется, не имелись. – На таких долго не походишь. – Она перевела взгляд на далеко уходившую в туман аллею. – Прекрасная дева с красной помадой должна работать где-то недалеко.
Литвинов хмуро посмотрел на Вельму и спрятал в карман пачку со все еще дымящимся окурком. Как же ему не нравились эти дырки, не говоря уже об упомянутой чародейкой помаде.
Вообще, если так уж было подумать, то майор был согласен с предположением Вика. В смысле, что убийца хотел привлечь внимание. Чародеи издавна славились своей нелюбовью к религии и вот то, что Литвинов наблюдал ночью, очень даже смахивало на акт циничного пренебрежения человеческими святынями. Не то, чтобы сами люди те святыни так уж ценили и берегли, но сам факт.
– А как чародейка ты что-нибудь можешь сказать?
Вельма закурила и порхнула обратно на первый памятник. Янтарные вкрапления в ее глазах вспыхнули достаточно ярко, окрасив своим светом сигаретный дым и даже поля ее дурацкой шляпы.
– Здесь определенно что-то есть.
– А конкретней? – буркнул Литвинов, параллельно вспомнив, как во время их самого первого расследования Вельма сказала что-то подобное, и как его это тогда выбесило.
– Ну, это чары, – ответила Вельма. – Но какие-то они… – Чародейка красиво вытянула губы, подбирая подходящее слово. – Рваные, – наконец, определилась она.
– Как это рваные?
Литвинов, чувствуя себя несколько странно в связи с тем, что его ноги не касались земли, подошел к чародейке. Его сигареты закончились, а он как-то не накурился, и, как в старые добрые времена, майор сунул руку в карман плаща Вельмы и вытащил из него пачку.
Сигарета едва коснулась его губ, как ее кончик весело вспыхнул и вишневый дым, очень даже полюбившийся Литвинову, уже смешивался с дымом от сигареты чародейки.
– Как под наркотой? – уточнил майор.
– Возможно, – без всякого выражения ответила Вельма, подозрительно сопротивлявшаяся факту присутствия в деле "Единорога".
Сделав глубокую затяжку, чародейка не спеша выпустила дым. Он поплыл к вмятине на могиле, оставленной отнюдь не худым телом священника, и, став неоново-зеленым, нырнул в грязь, подсветив четкий вход лезвия, отрубившего голову священнику.
– Сильный удар, – отметил Литвинов.
– В нем самый сильный конденсат, – сказала чародейка. Зеленый дым поднатужился и вытолкнул из грязи несколько зерен кирпичного цвета. – Много ярости, – задумчиво протянула она, рассматривая свой улов.
– Я думал ярость малиновая, – сказал Литвинов, вспомнив морок.
– Тут дело не в цвете, – пояснила Вельма. – Цвет вообще очень относительный. Вот ты, например, часто желтый. В смысле аура твоя желтая. Значит, ты уставший, но также может значить, что ты раздражен, или что у тебя похмелье.
– А это не одно и то же? – с сомнением спросил майор.
– Не всегда, – усмехнулась Вельма. – Но здесь четко ощущается ярость. Это я тебе как чародейка говорю, – добавила она, взглянув чистым янтарем на Литвинова.
– Долго еще? – крикнул из-за ленты один из криминалистов. – Мы, вообще-то, здесь всю ночь провели, и домой хотим!
– А я хочу трахнуть Снегурочку! – не отрывая взгляда, притянутого чародейкой, крикнул в ответ Литвинов.
– Как это банально! – скучающе вздохнула Вельма, погасив янтарь. Зерна, извлеченные ею из грязи, погрузились в шар и повисли над вмятиной от тела. – Пусть валят домой, – сказала она, вновь посмотрев на могилу. – Я хочу, чтобы здесь поработал Карим.
Литвинов настороженно пробежал по чародейке взглядом. Это только ему показалось, что она что-то недоговаривала? Или же это была элементарная предосторожность в связи с вызывающим убийством священника, которое так или иначе привлекало внимание и по умолчанию призывало как никогда избегать любых, даже незначительных ошибок в расследовании? Особенно если было еще учитывать присутствие наркотиков, которые должны были храниться под семью печатями на полицейском складе.
– На х*й проваливайте домой! – крикнул криминалистам майор, нетипично для себя повинуясь воле Вельмы. – И вызовите кто-нибудь Карима!
Вопреки многолетней привычке вешать пальто на спинку расшатанного кресла, Литвинов с какого-то перепуга решил оставить его на диване. И все бы ничего, но что-то в том пальто воняло. Причем воняло настолько дико, что чародейке реально становилось дурно.
– Порадовать, короче, нечем, – заключил Антон, озвучив тоже, что они уже слышали от судмедэксперта. – Машину Лисичкин не водил, банковские счета не имел. Телефон, если и был, то вряд ли был оформлен на него. Соответственно, распечатки звонков без ордера, который нам фиг дадут, мы не получим, как и медицинскую карту. Родственников, кстати, живых у него нет. Так что… – Он скользнул взглядом по тупо смотревшему в потолок Литвинову. – Надо договориться о встрече в церкви.
Гера потерла переносицу и ощупала карманы плаща в поисках сигарет. Суток не прошло, как голова священника, призывавшая всех покаяться, повисла на цепи на ее собственной шее, а у нее уже был мозоль не хуже, чем у майора, чья аура об этом прямо кричала.
Что-то в этом деле… теле, да и голове, чародейке не нравилось. Это поначалу ей речь головы, насаженной на крест колокольни, показалась забавной, как и сама голова, но далее… Далее, если так уж было вдуматься в жест дерзкой демонстрации той самой головы, в ее слова… Пахло дурно, короче. Может, и не посланием, как предположили они с Виком, но определенно далеко идущим дерьмом. А еще эти чары…
Геру они настораживали, причем гораздо больше, чем пока еще не подтвержденный на сто процентов факт присутствия "Единорога", что по ее мнению мало на что влияло. Что-то в тех чарах было неестественным и хаотичным.
Голову призрачным орудием, которое, кстати, еще предстояло видово установить, отрубили уверенно, но вот некоторые следы были стерты наоборот неуверенно, будто тот, кто это делал, терялся в своих действиях, а то и в своих мыслях.
Еще настораживало само присутствие тех следов: их было слишком много. Может, чародей самокопировался? В принципе такое могло быть. Одна копия душила священника до нужного момента, вторая давала наркоту, третья могла стоять на шухере. Хотя… Какой на фиг шухер? Это же было кладбище! Кто мог помешать убийце? Мертвец? Призрак?
Нет, не сходилось. Но и на групповое убийство тоже вроде не тянуло. Хотя… Зависело от мотива.
"Бл*дь!" – выругалась про себя Гера, само собой не обнаружив в карманах своих сигарет.
Сжав волю в кулак, чародейка обшарила карманы соседствующего с ней пальто майора, но и там своих сигарет не нашла. Зато ей открылась тайна дикой вони и, скомкав пачку с окурком, Гера отправила ее на мусорку, расположенную аж на улице. Пускай там воняет.
Встав с дивана, чародейка проследовала к столу майора, очевидно, спионерившего ее сигареты еще на кладбище.
– Это может занять несколько дней, – проводив ее взглядом, сказал Вик. – А то и неделю. Священнослужители не шибко-то и любят чужаков на своей территории. – Старый чародей со знанием дела покачал головой. – И, кстати, еще не факт, что Танюша успеет сделать вскрытие. Они очень быстро подсуетились и надавили, куда следует, чтобы объявить своего священника в розыск. Еще быстрее они подсуетятся, чтобы не допустить сделать вскрытие человеку не из круга доверенных. Тем более с учетом того, в каком виде было обнаружено тело. Поднимут вой, Танюшу признают некомпетентной и все: пиши – пропало! Вас тоже могут отстранить, а дело передать кому-нибудь другому.
– А то и вообще замять, – проследовав за ходом мыслей Вика, добавил Антон, наблюдая за Герой, развернувшей целую спецоперацию в карманах брюк майора.
– Не будем мы никуда звонить и ни о чем договариваться, – сказал Литвинов, одарив чародейку хмурым взглядом. – Дурачков включим и так пойдем. Пока мы в своем праве, а там будет, как будет.
– Согласна, – поддержала майора Гера, откопав в его кармане свои сигареты. Закурив, она хотела спрятать пачку, но чудо Литвинов выразительно открыл рот, наверное, изображая рыбу, которой не хватало воздуха.
– А тело? Вдруг они и, правда, его заберут? – спросил Антон.
– Пусть берут, – ответила Гера. Передумав отчитывать Литвинова за наглость, она сунула ему в рот сигарету и даже подкурила ему. – Нам оно, скорее всего, бесполезно. В крайнем случае, я легко до него доберусь.
Вик неодобрительно посмотрел на нее, но спорить не стал. Антон и тем более не стал спорить, и просто уткнулся в монитор. Литвинов же пока только раздумывал над этим, и чародейка открыла окно.
– Темнишь ты что-то. – Майор зажал сигарету в зубах и, поправив кобуру, стал рядом. Взгляд его был обращен в окно, но аура красноречиво указывала на то, что он сам что-то темнил, что было очень мило, но текущего дела не касалось.
– Мне не нравятся чары, – прямо призналась Гера.
– Это я и так понял, – сказал Литвинов, сбив пепел на напоминавшее коноплю растение, подаренное чародейке в честь ее возвращения на работу отделом нравов, или, как его еще называли, отделом наркош. – Что еще?
Про себя Гера усмехнулась и, повернувшись к майору, также мысленно вручила ему очередную фольгу от шоколадной медальки за феноменальную подозрительность, высосанную из пальца.
Впрочем, подозрительность, как и паранойя, были весьма полезными качествами, особенно в той профессии, которой и чародейка, и майор зарабатывали себе на жизнь. Однако Гера не спешила с выводами, и Литвинова ждало разочарование.
– Я голодная. – В отличие от своего майора после посещения Татьяны Сергеевны и Карима она выпила всего лишь кофе, и ее пустой желудок туго принимал не только информацию, но и любимые барбариски.
Литвинов тоже повернулся к ней и смерил своим фирменным тяжелым взглядом, не переставая при этом кусать ни в чем не повинный фильтр сигареты. Аура его перекатывала все оттенки подозрений, и чародейка, с энтузиазмом ввязавшаяся в очередную зрительную дуэль, приготовилась падать в обморок под впечатлением качественных скачков фантазии майора в плане приписывания ей всяких интриг.
– Знаешь, Герочка, я что-то тоже проголодался. – Вик с несчастным видом пригладил седую копну волос, из-за тянувшего через окно сырого ветра никак не желавшую лежать, как надо. – Давайте пообедаем вместе, да я, наверное, пойду домой, чтобы вам не мешать работать.
Яство под дивным названием "Перепелиное гнездо" успело просесть сто раз, и Литвинов с полчаса поражал публику ближайшей к участку забегаловки своими скотосвинскими манерами, и еще минут пятнадцать поражал лично чародейку, обходя все в том же районе их участка каждый киоск в поисках сигарет.
Причем, проблема была не в том, что тех сигарет, что курил майор, не было. Проблема была в том, что не было сдачи с двух пачек, а три пачки Литвинов брать принципиально не хотел, как и жвачку с зажигалкой на сдачу.
С горем пополам отработав-таки положенную сдачу, Литвинов с чистой совестью распрощался с Виком и отдался в руки чародейки, телепортировавшей его и Антона к уныло стоявшей в тумане церкви.
Гера задумчиво пробежала взглядом облупленные скульптуры "Веры" и "Надежды", симметрично расположенные над входом. Во времена войны, вошедшей в историю как переворот, многие люди искали убежища в подобных местах, искренне веруя, что стены храмов и церквей могли их защитить. Стоило ли говорить, что под завалами, которые находились за безопасной чертой города, по сей день лежали останки тех, которых не спасла от чародеев ни вера, ни сам Бог.
– Стоять! – Литвинов прихватил ничего не подозревавшую чародейку за край плаща и потянул, как за поводок.
Мда… Ненадолго же хватило доброй песенки Литвинова! Героем-то он был, конечно, но совместительству и жутким хамом!
– Опять руки распускаешь? – глянув через плечо, вкрадчиво справилась Гера. Пожалев свой плащ, она не стала вырываться, но невидимая рука исключительно ради выравнивания баланса вырвала у майора сигарету прямо изо рта.
Убийственный взгляд с обещанием отомстить за сигарету опалил чародейке затылок, но Литвинов сдержал порыв праведного гнева, хотя и не выпустил ее плащ.
– Без ху*ни! – процедил он почти чародейке на ухо.
– Олег! – муркнула Гера, подмигнув Антону, чей праведный гнев в связи с распусканием рук майора омрачал ясную голубизну его глаз. – Ну какая…
– Без ху*ни! – перебив ее, грозно повторил Литвинов. – Никаких упоминаний членов, – принялся перечислять он, – красивых помад или блесток, – с особой мужской интонацией подчеркнул майор. – Просто молча делаешь свою работу. Ясно?
– И какую же это работу, не подскажешь? – язвительно уточнила Гера.
– Незаметную чародейскую! – с расстановкой произнес Литвинов и выпустил ее плащ.
По-мужски сдержав слезы над сгинувшей в тумане сигаретой, майор взмахнул пальто и, обогнув Геру, храбро дернул дверь церкви.
По большому счету он был прав, но чародейка, имевшая свою историю, связанную с религией, просто не могла обещать майору, что будет паинькой.
Туман будто на зло Литвинову прилип к Вельме и следом за ней проскользнул в церковь. Времена, когда она носила обычную шляпу вместо вызывающей остроконечной, а Усов в силу смазливости еще даже до ее прихода в отдел принимался за чародея, канули в лета, и монашки с перекошенными лицами спешно начали креститься, шарахаясь от Вельмы в разные стороны.
– Шалом! – с очаровательной улыбкой поприветствовала их чародейка, приподняв при этом шляпу.
Она сто пудов знала, что вместо шляпы у нее на голове должен был быть платок, а вместо черных джинсов с металлическими заклепками по бокам – юбка, но именно их отсутствие и прибавляло чародейке особенного настроения, принятого наивным Усовым за хорошее.
А как же иначе? Чародейка же провела ночь с ним! Как же после его пенисных тыков туда-сюда она могла быть в ином настроении?
Однако Литвинов, дитя проницательности и глубокого цинизма, стянул губы в тонкую линию и разогнал желваки, ведь старший лейтенант откровенно был дураком, которому, вероятно, уже после сорока светила Виагра: у его любимой Вельмы было не хорошее настроение, а наоборот – прилично дурное. И, на его месте, Литвинов бы не фантазировал о второй ночи с чародейкой, а держал бы кулачки за то, чтобы то самое прилично дурное настроение не поспособствовало по прибытию их в участок очень хорошей порции вазелина с обязательным жестким массажем анального отверстия а-ля от Звягинцева, сто пудов державшего руку на пульсе текущего расследования.
"Сраная, бл*дь, шляпа!" – выругался про себя Литвинов, кинув убийственный взгляд на тот самый предмет гардероба Вельмы, мало того, что дерзко выступавший меткой дьявола в святых стенах церкви, так еще и при крошечном участии Усова подаренной лично им. – "Убери ее на х*й!" – в приказном тоне мысленно передал майор чародейке, явно решившей нажить себе неприятностей.
Впрочем, майор сам был виноват, ведь говоря чародейке "Без х*йни!", он как-то выпустил из вида шляпу, да и вообще внешний вид Вельмы целиком.
Чародейка между тем оглянулась и, пакостно сверкнув глазами, коснулась пальцем кончика носа. Игриво так! Чуть еще усмехнувшись, чтобы побольше позлить Литвинова, но шляпа, тем не менее, начала преобразовываться в миленький платочек. Убогий, правда, но для церкви в самый раз.
Внутреннее убранство Чесменской церкви, как и в принципе любой другой отличалось строгостью и простотой. Майор передернул плечами, обводя взглядом местную публику. Он носил крестик столько, сколько себя помнил, меняя в течение лет только цепочку, но назвать при этом себя верующим, или таким уж знатоком религиозных тонкостей Литвинов не мог.
Покойная бабушка, собственно, и подарившая ему крестик, учила его всякому, но в силу юности все ее учения, влетавшие в одно ухо, тут же вылетали через другое. Ну, а после переворота, во время которого Литвинов всякого ужаса повидал, так и вообще все полюса веры сместились на столько, на сколько это вообще было возможно. И, если бы он не сросся с крестиком, причем так, что вообще забыл о нем, то Литвинов давно бы перестал его носить.
"Та п*здец!" – вспыхнул Литвинов, заметив, что один из прихожан снимал преображение Вельмы в пай девочку на телефон.
Заметила ли чародейка сей момент, или же нет, осталось для майора неизвестным, как и то, собиралась ли она следом за шляпой преобразовать свои крутые джинсы в юбку, и к превеликому сожалению в данный момент он сам не мог затолкать тот телефон прихожанину в глотку, ибо к ним уже семенил настоятель: мужик, к слову, отнюдь не мелкий, как и его мертвый священник.
– Вон! Вон отсюда, шваль такая! – загромыхал настоятель, едва ли не сбив своим пузом Усова с ног.
– Как некультурно! – Вельма, будто ожидавшая подобного, скривила губы в полуусмешке. Убогий платочек с ее прелестной головы сдулся, снова уступив место остроконечной шляпе. – А главное, как не по-христиански! – предосудительно добавила она, сверкнув янтарными вкраплениями.
– Выбирайте выражения! – грозно пукнул Усов, храбро шагнув вперед.
Литвинов же, который и сам бы не постеснялся реально пукнуть в святых стенах церкви, придержал вспыхнувший и в нем праведный гнев в связи с оскорблением чародейки, между прочим, оперативника при исполнении, и полез за ксивой. Ситуацию она спасти не могла, но была вероятность, что заткнуть рот настоятелю, к тому же попавшему в кадр все того же прихожанина с телефоном, очень даже могла.
Настоятель со всей набожностью побагровел и шаркнул ногой, как бык перед нападением.
– Спецотдел. – Литвинов вовремя ткнул ему ксиву. – Мы расследуем убийство вашего священника, – намеренно громко сказал он.
Среди прихожан, услышавших майора, поднялся тревожный шепот. Они начали креститься и испуганно переглядываться между собой.
Настоятель это заметил и в его глазах вспыхнул злобный огонек, ведь он оказался в весьма затруднительном положении: с одной стороны, ему кровь из носа нужно было облить чародейку дерьмом, с другой – на своем примере доказать своим дражайшим прихожанам, что сие действие совершалось исключительно во имя Господа, нашептавшего настоятелю обратить с помощью дерьма грешную душу чародейки… Куда или во что – Литвинов не знал, но точно куда-то и во что-то, короче, что чародейке было на х*й не нужно.
"Мама! Роди меня обратно!" – про себя констатировал майор, пряча ксиву, наделенную не абы каким оказывается волшебством.
– Еще вопросы есть? – вслух сказал он настоятелю, все еще решавшему сложнейшую дилемму. – У нас вот есть!
– Все вопросы к нашему адвокату, – додумав-таки в верном направлении, заупокойным голосом выдал настоятель и указал на дверь.
– Шикарный был план, – без всякого выражения отметила Вельма, подкуривая на улице сигарету.
Фактически она озвучила то, что думал не только сам Литвинов, но и по ходу Усов, тыкавший пальчиками свой новейший iphone, дабы выяснить, о каком адвокате говорил настоятель. Впрочем, то, что майор был согласен с чародейкой и, вообще-то, все еще взбешен тем, что ее оскорбили, вовсе не означало, что добрая порция гнева не приходилась и на саму Вельму.
– Надо было не вы*боваться! – рыкнул Литвинов, смерив чародейку угрюмым взглядом.
– Даже если бы мы пошли вдвоем, нас бы все равно погнали, – снова встал на защиту Вельмы старший лейтенант, отвлекшись от телефона. – Пропись "спецотдел" в наших удостоверениях это бы обеспечила по любому, – добавил он.
Литвинов пропустил мимо ушей аргумент Усова, хотя старший лейтенант и тут был прав, ведь спецотделы по закону включали в себя чародеев, которым, как их спецотдел в полном составе смог убедиться, в церкви были не рады.
Вельма же, в свою очередь, пропустила мимо ушей слова самого Литвинова и, даже не подумав хотя бы сделать вид, что ей было стыдно за свои провокационные действия, с надменным видом выпустила пышное кольцо ароматного вишневого дыма, мол, не благодарите, что промолчала про члены, помады и блестки. Это был бы фурор, бл*дь! Да похлеще, чем если бы из ее шляпы вылез кролик и насрал бы настоятелю в карман! Или вообще, упаси Господи, на голову!
Тряхнув головой, Литвинов с чувством сплюнул в туман. Мысли о личном кролике Вельмы нагнали на него аппетит, но нужно было возвращаться в участок. Само дело об убийстве, увы, себя не раскроет, а пожрать можно будет и в участке, предварительно заказав что-нибудь.
Дежурный сержант на КПП лениво цеплял советский дождик, который его коллега (а также коллега до его коллеги) не удосужился повесить раньше, ограничившись лишь парой облезших шаров, криво повешенных над стопкой серых бланков для оформления того, что никто и никогда на памяти Литвинова не оформлял.
– Майор Литвинов!
Литвинов, витавший где-то между кроликом (тушеным, разумеется) и трупом священника, не обратил внимания на то, что его кто-то звал и не прошел дальше первого гадюшного туалета, расположенного сразу за КПП, лишь потому, что чародейка, вилявшая задом впереди него, вдруг резко остановилась.
Литвинов, в которого в свою очередь впилялся Усов, разумеется, пытавшийся его обогнать, дабы быть рядом с чародейкой, неохотно повернул голову в сторону ободранных стульев, приблизительно его ровесников. Честное слово, в их участке не было ни одной новой вещи! Ну, или хотя бы не сломанной!
– О! Олег Иванович! – Дежурный спрыгнул с еще одного ободранного стула и высунул голову в окошко. – К вам посетитель! – Дежурный засунулся обратно и принялся лихо листать журнал. – Эмм… Ряжский… Эмм…
– Валентин Петрович, – закончил за дежурного незваный посетитель в дорогой темной одежде и с кожаным портфелем.
Литвинов потер подбородок, успевший покрыться легкой щетиной, и смерил худощавого мужчину оценивающим взглядом. Необъяснимо, хотя и ожидаемо, он ему не понравился. Майору ведь вообще никто не нравился, и лишь избранным удавалось пробить его железный купол.
– Я адвокат, – между тем продолжил Ряжский, скользнув взглядом по Вельме. – Меня нанял…
– Да я понял, – перебил Литвинов, также обратив взгляд, только мысленный, на чародейку.
В принципе не чувствительный ко всякой фигне, майор мог смело поставить себе зачет, а то и подать заявку на какую-нибудь медаль, ибо ему открылось абсолютно неизведанное: майор ощутил… Точно он не понял, что, но что-то. В смысле от чародейки. Она что-то делала, и отчего-то Литвинов был уверен, что это было чем-то большим, чем штатное сканирование.
"Что за х*й?" – мысленно спросил он.
Чародейка не ответила, и затягивавшаяся пауза на ряду со взглядом адвоката, снова обращенного на Литвинова, стала раздражающей, но еще большим минусом в копилку Ряжского стало то, что именно он посмел ее нарушить.
– Я постараюсь ответить на ваши вопросы касательно отца Димитрия, но вряд ли на все. К сожалению, я также вынужден уведомить вас, – его взгляд вновь метнулся к Вельме, а рука с длинными пальцами в кожаных перчатках с глянцевым отливом ловко юркнула в портфель, откуда достала какой-то лист, – что настоятелем Мефодием была подана официальная жалоба.
– На каком основании? – подал голос умничка Усов, так гордившийся своим высшим юридическим образованием.
– Здесь все написано, – сухо ответил Ряжский, небрежно передав лист подошедшему к нему старшему лейтенанту. – Так у вас есть вопросы? – справился он. – Простите, а то я спешу, – тут же добавил адвокат, не обращая внимание на явно читавшего по слогам Усова.
Литвинов, так и не дождавшийся ответа от чародейки, с четким осознанием того, что в свете жалобы на Вельму его день стал существеннее дерьмовее, жестом пригласил адвоката следовать за ними.
Ряжский устроился на диване, и майор, занявший свое место за столом, откровенно не знал, что с ним было делать. В смысле, на какие вопросы адвокат мог ответить? Да ни на какие! Однако кое-кто его мнение не разделял.
– Чай или кофе? – очень вежливо справилась у адвоката Вельма.
– А есть у вас чай с мелиссой? – заинтересовался Ряжский.
Чародейка изящно обвела пальцем одну из откровенно сто лет не мытых чашек и по кабинету быстро распространился аромат мелисы.
– Благодарю, – расцвел Ряжский, принимая плывущую к нему чашку.
– Как давно вы представляете интересы церкви? – спросила Вельма, сделав себе кофе.
Литвинов, чьи мысли теперь были очень далеки от любых кроликов, поправил кобуру на плечах и закурил. Раз уж Вельма, х*й знает по каким причинам, взялась подлизывать адвокату, то, может, что-то и могло выгореть.
– Последние… ммм… – Ряжский задумался. – Лет двенадцать.
Чародейка пристроилась за столом Усова, который тот ей уступил.
– Отец Димитрий был проблемным? – с непроницаемым видом спросила Вельма.
– Отец Димитрий был… – Ряжский закинул ногу на ногу и отпил чая. – Обычным. – Адвокат улыбнулся. – Самым обычным, – добавил он.
– То есть грешным? – уточнила Вельма. Ее стройные ноги давно были в такой же позиции, что и у адвоката, и она грациозно покачивалась на кресле Усова, что только укрепило уверенность Литвинова в том, что она что-то делала. В смысле, пускала чары.
– Настолько близко я с ним знаком не был, – уклончиво ответил адвокат, догадавшись, что она имела в виду обстоятельства, при которых был обнаружен труп священника. – Но официальных жалоб на него не поступало.
– А не официальных? – спросил Усов.
– Настоятель Мефодий о подобных меня не уведомлял, – ответил Ряжский.
– Много вообще в церкви прихожан? – спросила Вельма.
– Не буду врать: лучшие ее дни, как и многих других церквей, давно позади, но постоянных сотни три будет.
– Три сотни? – присвистнула Вельма. – А говорите лучшие дни позади! – как-то игриво укорила она.
– Поверьте, я знаю, о чем говорю, – мягко улыбнулся Ряжский, поскрипывая кожаными перчатками, которые не снял.
Литвинов тихонько фыркнул и, прищурив глаза, перевел взгляд с вдруг игривой Вельмы на адвоката, ставшего ее очередной жертвой, и уже, наверное, фантазировавшего, как уложит ее в постель.
Чисто из любопытства: если бы не Усов, тоже почуявший неладное, чародейка и с адвокатом бы потрахалась, как в свое время с Лавлинским? Между ними явно произошел некий контакт, хотя по скромному мнению майора Лавлинский все же был симпатичнее Ряжского. Правда, проигрывал молодому старшему лейтенанту, но то не суть.
Невидимая рука (предположительно принадлежавшая Вельме) ощутимо, если не сказать п*здец больно, потянула Литвинова за левое ухо. Майор скрипнул стулом и, угрюмо прикусив фильтр сигареты, попытался отбиться.
"Руки не распускай!" – мысленно рыкнул он, само собой не поймав невидимую руку чародейки, но зато погладив свое пострадавшее ухо.
– Мы хотим осмотреть комнату батюшки, – уже вслух сказал Литвинов.
– Это исключено, – ответил Ряжский, взглянув на майора. Причем, и во взгляде, и в интонации четко проступила буква закона, которую адвокат в интересах церкви, разумеется, был готов вывернуть наизнанку, лишь бы не впустить посторонних в комнату священника, да в церковь в целом.
– А что с телом? – спросил Усов.
– Тело можете вскрывать, – великодушно ответил Ряжский. – Я об этом уже распорядился.
– Какая щедрость! – не сдержался Литвинов, укрепившись в мнении, что церковь охотнее пустит под нож десяток своих слушек, чем даст нормально работать над делом об убийстве их священника. Причем, убийства не человеком, а чародеем, что было очень странно.
– Не принимайте близко к сердцу, – как ни в чем не бывало, ответил Ряжский, поднимаясь с дивана. – В комнате отца Димитрия вы все равно ничего не найдете. Используйте лучше время и силы на более результативные действия. Всего доброго, господа. И спасибо за чай. – Адвокат оставил чашку на диване и, подарив чародейке улыбку, был таков.
– Какого х*я это было? – сразу же напустился на Вельму Литвинов, скомкав жалобу, переданную ему Усовым. Что б он ее суку в глаза не видел! В смысле жалобу, а не чародейку.
– Брось, Олег! – отмахнулась Вельма. Развернувшись в кресле Усова, она достала сигареты и закурила. – Ты же не думал, что все будет так просто?!
– Ты чародейка или кто? Могла бы и…
– Могла бы! – перебила Вельма. – Но, что бы я не узнала, мы не смогли бы пришить это к делу! Не в этот раз, Олег! Да и вряд ли я бы вообще что-то нашла, – добавила она, мистически погружаясь в дым сигарету. – Нужно искать девочку, – задумчиво протянула чародейка, высматривая что-то в потолке. – Ту, чья помада на пенисе священника. Она последняя видела его живым. И она же, вероятно, видела убийцу.
Литвинов, которого снова охватили не абы какие подозрения, обменялся взглядом с Усовым, как обычно готовым прийти на помощь чародейке во всем, чтобы ее дурная голова не задумала.
– Она сама может быть убийцей, – резонно возразил Литвинов. – Или быть уже такой же дохлой, как и священник.
– Вряд ли, – снова задумчиво протянула Вельма, переместив взгляд на чашку, с которой пил адвокат.
– Звучит как план, – оживился Усов.
– Вот ты планом (имеется в виду план – наркотическое вещество, слэнговое название марихуаны – прим. автора) и займись! – Усов в непонятке выгнул брови. Не с того поколения он был, чтобы такое знать. И высшее образование ему в этом помочь, увы, не могло. – Подергай своих телок-метелок, – раздраженно сказал Литвинов. – Может, кто, что слышал про склад наркош.
– Дурная работа, – прокомментировала Вельма.
– К самим наркошам не суйся, – продолжил Литвинов, без всякого стыда пропустив ее слова мимо ушей.
Да, присутствие именно "Единорога" в организме священника было не подтверждено, да и в случае его подтверждения сей факт вовсе не указывал на кражу со склада, ведь в принципе так уж весь наркотик, включая улицы, изъять было невозможно. Плюс существовали дубликаты, то есть подделки, но все же попытать удачу талантами Усова, в смысле, умением флиртовать со всякими полезными телками в разных отделах и ведомствах, стоило. Вдруг что-то всплывет. Ну, а если нет, то по крайней мере влюбленная физиономия старшего лейтенанта не будет мозолить майору как левый глаз, так и правый.
– Лады! – Воодушевленный тем, что будет работать с Вельмой, Усов подал ей руку, но вместо ответного жеста получил ключи от машины, которую чародейка телепортировала к участку.
– Мне кое-что надо сделать.
Усов на секунду-другую скис, но быстро взял себя в руки.
– Окей. Тогда до вечера? – Его уверенная интонация взвизгнула шинами и бесконтрольно скатилась в вопросительную, где и заглохла.
– Ага! – Вельма встала и, поправив шляпу, кинула на Усова весьма выразительный взгляд, после чего исчезла.
Наверное, она ему что-то сказала мысленно, от чего Усов прямо-таки расцвел новыми оттенками любви, от чего, в свою очередь, чуть не блеванул Литвинов, но к его счастью старший лейтенант быстро свалил, забрав с собой все вышеупомянутые оттенки.
Литвинов откинулся на спинку расшатанного кресла и заложил руки за голову. Надо было работать, а работать было не с чем. Майор пробежал взглядом две папки с предыдущими убийствами, по которым тоже не было сдвигов. Оба тела так и были не востребованы для погребения и все еще лежали в морге, а сам Литвинов из-за гавканья полковника не мог выписать разрешение на погребение за счет бюджета. Времени, правда, для этого прошло маловато, но все же с тех тел было мало проку, а продвижек в расследованиях так и не появилось.
"А теперь еще и священник повис", – невесело подумал майор. Ох, чуял он, что это дело ему особенно аукнется!
Сдвинув папки подальше от глаз, Литвинов полез в свой любимый нижний ящик, в котором со времен ссоры с Вельмой снова появилась бутылка. Не водки, правда, а коньяка, но тоже ничего было.
Взяв чашку Вельмы, Литвинов допил остатки ее кофе и плеснул немного коньяка. В том самом ящике, в котором пряталась бутылка, также лежали их с Усовым наработки по мороку. В свое время они побывали у Вельмы дома, после чего девственно непрочитанными ею снова вернулись в отдел.
Закурив, Литвинов разложил их перед собой. Его косые и кривые каракули перемешивались на забрызганных кофе листах бумаги с аккуратным почерком Усова, кратко указывая имена жертв, места обнаружения тел, а также номера дел. Некоторые из них были старыми, некоторые – более свежими, и все они в принципе подходили под морок, но проблема была в том, что их было слишком много.
Листая записи с начала, Литвинов, откровенно говоря, засомневался, что чародейка что-то смогла бы найти в них. Может, разве что, в тех, что были посвежее, в смысле, трупов, похороненных хотя бы за последний год или два, которые она могла, например, по-тихому извлечь из могил, понюхать там… Ну, или как-то еще прощупать на предмет чар, оставшихся в них. Она же говорила, что сильные чары, а морок был из разряда именно таких, оставляли следы. Значит, что-то можно было выудить.
С другой стороны, нужно ли было это делать, если Литвинов и так знал, кто выпускал смертоносный морок?
Не поленившись развернуться, Литвинов сбил пепел в ненавистное ему растение, сожравшее его телефон. Выпив коньяк одним глотком, майор плеснул себе еще и перекинул сразу несколько листов, особенно внимательно остановившись на последнем.
– Ах, ты ж бл*дь… – неожиданно выдохнул он.
Чародейка неторопливо перешла дорогу с тыльной стороны участка, куда не выходили окна 311-го кабинета, и, обогнув здание бывшего общежития, нырнула в шашлычную. Еще каких-то полчаса назад, Гера бы раз сто сглотнула слюну, попав в плен сногсшибательных запахов, витавших в шашлычной, но после чародейского вторжения в ее мысли, она испытывала только нарастающую мигрень.
– Примите мои искренние извинения, – сказал Ряжский, когда Гера села к нему за стол. – Я не хотел вторгаться в ваше личное пространство, но ваша защита не оставила мне выбора.
Гера чуть приподняла шляпу, предательски натиравшую ей лоб, и смерила адвоката, стильно одетого во все черное, более чем оценивающим взглядом.
Еще в церкви чародейка почувствовала некие волны, которые, собственно, и не дали ей вовремя преобразиться в подобающий вид убогой скромницы, но тогда Гера не придала этому значения, а зря, ведь эти же волны настигли ее и в участке, где совсем не скромно потарабанили в дверь, то бишь в голову.
– Попробуйте шашлык, – как ни в чем не бывало, продолжил Ряжский. Ему как раз подали порцию энного, и ему просто нетерпелось предложить его Гере. – Он просто восхитителен!
– На кого вы на самом деле работаете? – спросили Гера, даже не взглянув на шашлык. Она бы с большей готовностью повелась бы на обещания Литвинова бросить пить, курить, матюгаться и лезть в драки, чем поверила бы, что адвокат в деле об убийстве священника оказался чародеем типа случайно. И по херу, что по его собственному утверждению он представлял интересы церкви двенадцать лет, что, кстати, в данный момент по просьбе Геры самым тщательным образом проверял Антон.
– Вы знаете ответ, – улыбнулся адвокат, будто Гера выдала какую-то шутку. – Хотя лично мне больше нравится называть это партнерством, – добавил он, погрузив кусочек шашлыка в рот. – Ммм… Бесподобно! – причмокнул он.
– То есть партнерство с Абросимовым подтолкнуло вас вписать мое имя в жалобу еще до того, как я переступила порог церкви? – Чародейка выразительно выгнула бровь.
– Как и сказал ваш коллега, даже если бы вы соответствовали всем правилам приличия и вошли в церковь вообще старухой, настоятель все равно спустил бы на вас всех собак. Ваша работа в отделе ведь не является тайной, и имя ваше не засекречено.
– Вы еще и подслушивать умеете! – язвительно усмехнулась Гера. – Красота! Может, мне стоит подать жалобу на вас?!
– Вы, кстати, можете обратиться в профсоюз по поводу жалобы от настоятеля, мол, что это дискриминация, на что, конечно же, всем плевать, но…
– Вы просили, – жестко перебила Гера, – сохранить ваш секрет и не говорить моим коллегам, кто вы. Я так и сделала. Вы просили встретиться с вами, и я и здесь пошла вам на встречу. Так чего вы хотите? Кроме как поведать мне занимательную историю о том, как чародей записался в друзья к церковникам. Они, кстати, знают кто вы? – не без издевки спросила чародейка.
– А! Вот и первые признаки шантажа! – Дожевывая шашлык, Ряжский довольно потер ладони. – Прав был Теодор: вы, Гертруда, легких путей не ищите!
– Легкие пути обречены, – сказала чародейка, начиная раздражаться. У нее были дела и поважнее, чем слушать какой-то пустой треп. Например, все же побывать в комнате священника. – И все же вы не ответили: чего вы хотите?
– Что-то назревает, Гертруда, – загробно понизив голос, сказал посерьезневший Ряжский.
– Ого! – очень натурально выкатила глаза чародейка. – Да вам бы книги писать! Ну знаете: о женском, о футболе…
Ряжский улыбнулся и отодвинул от себя шашлык.
– Вы же заметили, что настоятель не особо проявил заинтересованность в раскрытие дела? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Уверен, что заметили. А знаете почему? – Ряжский положил локти на стол и подался вперед. – Потому что в убийстве замешаны чары, о чем ему известно. Только за последний месяц трижды собирался Поместный собор2, а послезавтра должен состояться Архиерейский собор3.
– К чему вы клоните? – перебила чародейка.
– Приближается годовщина, – нисколько не обидевшись, ответил Ряжский. – Убийство священника чародеем тот самый венец, которого так ждала церковь. Прибавьте сюда происшествие с генералом, и вы получите идеальную формулу законного, если не сказать священного, беспредела.
Гера потерла переносицу и, сдвинув обратно на лоб шляпу, посмотрела в окно. Годовщина начала переворота, о которой говорил Ряжский, и правда приближалась. И так уж сложилось исторически, что, несмотря на то, что всем уже давно было насрать на жертв переворота, каждый год в тех или иных городах происходили провокации. В основном их, конечно же, устраивали бравые ребята из рядов очистителей, но исходя из слов Ряжского, церковь, имевшая свой зуб на чародеев, собиралась благословить горящий факел очистителей.
В принципе ничего нового в этом не было, однако упоминание Ряжским генерала прямо намекало на его интерес в предстоящих делишках. Как жертва чар Карташов мог поддержать церковь вполне официально и даже под овации своих овец в погонах, что было бы даже эффектно, если бы не одно "но": следы очистителей вели к генералу – влиятельному чародею, успешно выдавшему себя за человека.
Следы те, правда, всплывшие во время расследования убийства домохозяйки-шпионки, были мутноватыми и само собой доказать что-либо не представлялось возможным, но для чародейки и ее отдела, принявшего во время того расследования на себя весь удар, доказательства были не нужны. И да, учитывая все это, праздники предстояли еще те.
– Вижу, вы уже составили правильную картинку не столь далекого будущего, – отметил Ряжский, вырвав Геру из задумчивости. – Нашего любимого генерала туда определили? – Чародейка перевела на адвоката взгляд. – Вижу, что определили. Это очень хорошо, ведь кто предупрежден, тот вооружен.
– По сути, – Гера приняла свой обычный равнодушный вид, – вы загрузили меня флудом4, а заявления о том, что что-то назревает встречается в "желтой" прессе минимум раз в неделю, так что придержите коней, господин Ряжский. С одними только бомбами-вонючками предсказателем, достойным памятника, вам не быть. Приходите, когда у вас будут факты. Где меня найти вы знаете.
Чародейка вышла из шашлычной и, приподняв воротник не по сезону легкого плаща, пошла прочь. Ряжский, конечно же, догадался, что его слова ее обеспокоили, но если бы Гера каждый раз в подобных ситуациях говорила "Да! Вы правы как никогда!" она бы как минимум перестала себя уважать.
Дойдя до какого-то перекрестка, чародейка закурила. Теребить Антона раньше времени она не хотела и, скрыв лицо под тенью шляпы, телепортировалась к церкви. Тут, конечно, работало чистое упрямство, ведь на самом деле Гера не считала, что в комнате священника можно было что-то найти, но с другой стороны, как следователь-оперативник она не могла не проверить.
Накинув чары невидимости, от которых по телу то и дело пробегали ледяные мурашки, Гера методично исследовала не только комнату убитого священника, но и каждый угол за ее пределами. Как она и ожидала, результата не было: ей не удалось отыскать даже порножурнала с потертыми страницами, не говоря уже про мобильный телефон. Зато мигрень стала еще сильнее, чему виной были не только ее собственные чары невидимости, но и остаточные следы чар Ряжского.
Подставив лицо мелким каплям дождя, Гера сделала несколько глубоких вдохов и, сверившись с наручными часами с потрескавшимся циферблатом, пошла по направлению к кладбищу.
Вообще выбор места для встречи с последующим сексом был более чем странным. Впрочем, чародейка не осуждала священника. В конце концов, у каждого были свои предпочтения. Однако вопросы все же вызывала сама встреча: она была оговорена заранее, или же кладбище стало конечной точкой встречи с прелестной ночной бабочкой, пойманной в божий сачок заранее и в другом месте?
В принципе, Гера допускала, что Литвинов мог оказаться прав, и девушка действительно была уже мертва, но вот в том, что она и была убийцей, чародейка не верила. Ну, а тело, так или иначе, могло что-то поведать. Главное было его найти. Или же ее, в смысле, живую девушку – свидетеля, куда получше трупа.
Еще раз сверившись с часами, чародейка свернула на аллею, но к месту убийства не пошла, а просто остановилась и повернулась лицом к затуманенной улице. Что-то подсказывало Гере, что священник не первый раз встречался с проституткой. Значит, девушка (или даже девушки) должна была работать неподалеку. Проблема заключалась в том, что рабочее время таких девушек еще не наступило. Хотя… Девочку можно было снять и днем, но для этого нужно было знать, где прелестные создания по примеру вампиров прятались от дневного света.
– Черт! – выругалась чародейка.
В третий раз сверившись с наручными часами, Гера стала перед выбором: самостоятельно искать девушку, то бишь шариться по всем закуткам района и сто процентов не попасть на скромное празднование в морге, или же запустить примитивные чары поиска, оттолкнувшись при этом от более чем подходящих для этого следов шпилек, и отправить следом патрульных, что вообще было целиком и полностью по их части?
Чары можно было даже и не использовать. Под покровом темноты вечно серого города туманов, лишенного злым роком всяких красок, священник мог легко попасть на кладбище незамеченным, чтобы встретиться с прелестной ночной бабочкой, но вот последняя вряд ли так уж могла пройти незамеченной. Девушку на шпильке с красной помадой кто-то должен был видеть.
Остановив выбор на чарах поиска и патрульных, Гера благополучно отчалила на шопинг, единственной целью которого была скупка алкоголя.
Выбор был не из простых, а время бежало быстро, но, тем не менее, чародейке удалось явиться в морг аж на целых пятнадцать минут раньше и не с пустыми руками.
– Колоритный наборчик получился! – Татьяна Сергеевна заворожено осмотрела разношерстные бутылки, аккуратно расставленные на одном из столов для вскрытия. На соседнем столе продуманно покоился достойный выбор закусок и, разумеется, сигарет.
– Чувствую, утром будет очень плохо, – сказала Эля.
– Если мы доживем до утра, – заметил Антон. Литвинова тоже хотели позвать, но Вик, хранитель майорской чистоты после лечебных процедур Геры, категорически запретил звать Литвинова и вообще использовать при нем слово алкоголь. С этим спорить никто не стал, и порция майора плавно перешла к старшему лейтенанту.
– А я-то думал, Антоша, что ты оптимист, – в свою очередь, заметил старый чародей, в котором ни с того, ни с сего предпразднично пробудилась склонность к шалостям.
– Скажу вам как сотрудник морга, – Татьяна Сергеевна храбро выступила вперед, – после смерти мы окажемся в хороших руках. Завтра дежурит Яблонский, а у него золотые руки.
– С такой-то фамилией… – пробормотал Антон.
Гера, чья мигрень почти отцепилась от нее на улице, засмеялась, и великая пьянка в морге началась.
К десяти вечера кампания была уже хорошо поддатой. Кроме, разве что, Вика, который тайно был рекордсменом в смешивании дорогого ликера, дешевого вина и баночного пива средней паршивости. Черт, даже у Геры уже прилично так двоилось в глазах. А какие шикарные мысли ее посещали!
Оперевшись на локоть на одном из столов для вскрытия, Гера неуверенным движением поднесла к губам сигарету и перевела взгляд с Антона на Элю. Она бы с удовольствием раскатала на языке соски-горошинки рыжей девушки и проникла бы в нее пальцами, а после языком, но прежде отсосав у старшего лейтенанта. Потом, когда все тот же старший лейтенант возбудился бы, глядя на ее сексуальные игры с Элей, чародейка бы оседлала его и прыгала бы на нем до упада. Ну, а после…
Гера сморщила нос и неохотно повернула голову со съехавшей на бок шляпой в сторону грохота.
– Кто… вот это тут… оставил? – еле ворочая языком, выдала Татьяна Сергеевна. Решив лихо взять поворот к закускам, она снесла и стол с ними, и табуретку под ним, на которой лежали какие-то папки. Последние, разумеется, упали, и из них посыпались фотографии, которые Татьяна Сергеевна, рискуя и самой оказаться на полу, попыталась собрать.
– Ай, Танюша! – весело причмокнул Вик и поспешил судмеэксперту на помощь.
– Может, пойдем домой? – промямлил Антон, пристроившись к чародейке бочком.
Гера отдала ему сигарету и, спрыгнув со стола, хмуро склонилась над рассыпанными фотографиями.
– Почему я их не видела? – требовательно спросила она, разом выдохнув весь выпитый ею алкоголь.
– Шшш… Ччч… Что? – не поняла Татьяна Сергеевна, глядя откровенно сквозь чародейку.
Гера не стала ничего объяснять и чарами вскрыла все морозильные камеры. Две из них содержали нужные ей трупы, и она по очереди осмотрела их.
– Твою ж… мать! – выругалась она.