Моросивший дождь серебряной россыпью ложился на лобовое стекло, дворники на котором едва успевали его смахивать. До Нового года оставалось чуть больше недели, а город, казалось, пытался поставить какой-то антизимний, а заодно и антипраздничный рекорд, и задавливал улицы таким густым туманом, что, невзирая на многочисленные уличные фонари и подсветки празднично украшенных магазинов, машины едва ползали по дорогам и повсеместно попадали в совсем не праздничные ДТП.
Белый Nissan LEAF на удивление легко скользил сквозь туман, который на самом деле вовсе не был атмосферным явлением, как считали люди, а был остаточным следом чар еще со времен переворота, настолько въевшимся в улицы и подворотни, что в виде тумана он стал неотъемлемой частью не только этого города, но и многих других городов по всему миру.
Машина, круто моргнув синими полицейскими сигналками, сбавила скорость и мягко свернула в арку дома, и, ненадолго осветив фарами двор, остановилась.
Чародейка, благодаря которой туман и был не помехой на дороге, томно взглянула на водителя. Это было уже четвертое свидание, которое они устраивали со старшим лейтенантом Антоном Усовым, надеясь довести его, как любили говорить американцы, до… Да хоть до какой-нибудь базы, но каждый раз что-то шло не так, как было задумано.
Перед первым свиданием… Это, кстати, даже было комично. Короче, полковнику Звягинцеву пошла не в то горло долька апельсина, которой он закусывал в конце тяжелого рабочего дня коньячок, и чародейке, получившей экстренный сигнал по средствам женских криков, долетавших даже в туалет на самом верхнем этаже участка, где она наводила красоту, пришлось бросить все, включая кавалера, ожидавшего ее внизу, и спасать всеми любимого Николая Константиновича от совершенно тупой апельсиновой смерти.
Понятное дело, что коварная долька апельсина с ее помощью вышла со скорость света, но вот коньяк, которым на свою чародейскую голову Гера решила повторно успокоить нервы полковника, заходил медленно, и свидание из-за уважения все к тому же полковнику пришлось окончательно перенести.
Второе свидание сдвинулось лучше, но у одних милейших людей, живших над квартирой старшего лейтенанта, неожиданно прорвало батарею, и ему пришлось срочно мчаться на место происшествия, в то время как самой чародейке отправляться на поступивший ночной вызов на убийство.
Третье свидание после еще одного вызова на убийство вышло достаточно спонтанным, от чего и имело все шансы на успех, но было испорчено Виком, с чего-то решившем, что и Гера, и Антон добровольно подписывались на участие в ежегодной благотворительной акции типа "накорми бомжа", только с более красивым названием.
Накормить они накормили, но настроение было уже не то. И вот ради уже четвертого свидания чародейка, самую малость пребывавшую в раздраженном нетерпении, пошла на беспрецедентные меры.
Нет, она не сняла шляпу. И нет, она не надела нижнее белье. Она надела ботфорты на высоком каблуке, позаимствованные у прекрасных соседок. А еще она надела юбку. Причем, не форменную ментовскую, а красивую такую, черную, с запахом и высокой посадкой, подчеркивавшей талию, но не сильно короткую, а такую, чтобы было немного места для фантазии. И, судя по тому, что вместо ресторана Антон завез ее в укромный дворик, Гера не прогадала, ведь в том укромном дворике, в уютной машине старшего лейтенанта с такими мягкими и приятными на ощупь сидениями ее, наконец-то, ждал секс.
Жаль только, что на пустой желудок, но зато как романтично!
"А пожрать и потом можно будет", – подумала Гера, рассматривая в свете приборной панели повернутое к ней лицо старшего лейтенанта.
Медленно и очень нежно Антон коснулся рукой ее щеки, а в следующую секунду он уже сидел на заднем сидении с удобно устроившейся у него на коленях чародейкой, решившей чуток форсировать события.
В машине как-то сразу стало жарко, и старший лейтенант, охотно отвечавший на ненасытные поцелуи Геры, решил незамедлительно помочь ей избавиться от белой рубашки, в то время как она, будучи также личностью многозадачной, занималась ремнем на его брюках.
"Скорей, скорей!" – мурчала про себя она. – "Кролик заждался!"
Какого именно кролика Гера имела в виду – того, что предположительно жил в ее шляпе, или же того, который напряженно стоял у старшего лейтенанта в штанах, и которого она не очень удачно обозвала именно кроликом (хотя, может, и удачно, с учетом того, какими кролики были любвеобильными и плодовитыми) – судьба, или лучше было сказать злой рок, утаила и от Геры, и от Антона по одной простой причине: рация в машине старшего лейтенанта затрещала простуженным голосом Литвинова.
– У нас 105-й… Кхе-кхе… – прокашлял майор. – Лен… Кхе-кхе… Ленсовета, 12.
Чародейка сдавленно выдохнула и, очень некультурно выругавшись, неохотно отстранилась от Антона, выражение лица которого напоминало то, которое было бы у любого нормального мужика, чей пенис мало того, что обозвали кроликом, да еще и не дали возможности доказать, что в работе он был как минимум львом. Ну, или тигром.
105-м обозначали особо жестокие убийства, и не отреагировать на такой вызов, тем более с учетом того, что за последние полторы недели он был уже не первый, не мог ни явно опечаленный кролик старшего лейтенанта, ни виновница столь странного прозвища, то бишь очень раздраженная и неудовлетворенная чародейка.
По указанному майором адресу находилась Церковь Рождества святого Иоанна Предтечи или, как ее еще называли, Чесменская церковь.
Территория вокруг нее была оцеплена в радиусе 50-ти метров, а сама церковь, выполненная в псевдоготическом стиле, была зловеще окутана туманом, особенно холодный оттенок которому придавали установленные прожекторы, и пока чародейка, громко стуча каблуками, шла к желтой ленте, ее провожали как тихие освистывания, так и недоброжелательные взгляды полицейских и разного рода зевак, собравшихся поблизости места преступления.
Гера, привыкшая и не к такому, не обратила на это внимание. Ее гораздо больше интересовала человеческая голова, насаженная на крест над колокольней.
– Покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов, и получите дар Святого Духа, – вещала во всеуслышание голова. – Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное.
Литвинов тупо топтался у входа в церковь, то ли ожидая, что голова сама свалится ему в руки, то ли надеясь, что она хотя бы заткнется.
Его откровенно штормило и пошатывало, и вообще майор выглядел не очень: расхлестанный, небритый, румяный, кашляющий, одним словом – заразный.
– Подарочек… кхе-кхе… на католическое… кхе-кхе… рождество, – сипло сказал он, подошедшему к нему Антону, хотя лихорадочный взгляд его был прикован к чародейке.
Гера даже не взглянула на него и молча взмыла вверх. Такой расклад между ними наблюдался с тех пор, как она узнала о похождениях майора в Ростове и в Румынии, и именно это стало одной из причин появления у старшего лейтенанта рации, ведь ко всему прочему Литвинов в припадке сучности (ну, или кобелизма) умудрился похерить свой мобильный, и, так как чародейка игнорила его, посредством рации майор еще больше, чем прежде наседал на Антона.
Геру это не волновало, как и не волновало ее то, что Литвинов болел и с особым дружелюбием заражал всех, кого мог, на что чародейке при каждом удобном и не очень удобном случае жаловался дежурный в их участке, в свою очередь получавший гневные жалобы ото всех жертв, включая начальника районной полиции.
Болезнь Литвинова для чародейки новостью не была, ведь она была одной из первых, кто ощутил ее начальные симптомы. Метка в принципе включала в себя защиту от болезней, но гораздо более серьезных, чем элементарная простуда, и Гера, прикрыв на всякий случай Антона, предпочла не вмешиваться, наивно предположив, что майору хватит мозгов закинуться хотя бы парацетамолом Ан-нет! Он даже и не подумал этого сделать и продолжил свое геройское отмачивание ног и всего прочего, пребывая со своей верной подругой винтовкой то в одной бессмысленной и, главное, абсолютно безрезультатной (не считая, конечно же, простуды) засаде около дома генерала Карташова, то в другой.
– Как дела? – как всегда бодро поинтересовался Карим, энергично щелкая камерой. Так как никто из людей-криминалистов летать не умел, и от предложения Карима помочь им освоить этот несложный трюк криминалисты единогласно отказались, именно чародею-лаборанту и выпала честь собирать улики на крыше колокольни.
– У меня или у него? – с невозмутимым видом уточнила Гера, кивнув на чмокающую синими губами в перерыве между своими изречениями голову. В некоторой степени чародейка находила ее забавной, как и чары, которые были на нее наложены, но в тоже время голова раздражала Геру, так как, во-первых, дико воняла, а во-вторых, именно она простуженным голосом Литвинова испортила ей все планы на вечер.
– У него точно все плохо, – между тем усмехнулся Карим, которого, очевидно, не смущала ни вонь, ни то, что голова вдруг обратила на него свой невидящий взор.
– Покайтесь, – выплюнула она, включив энный повтор, – и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов, и получите дар Святого Духа. Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное.
– Я же сказал! – еще шире усмехнулся лаборант.
– Тело нашли? – спросила Гера.
– Ищут.
– Эй! Тут помощь нужна! Человеку плохо! – громко раздалось снизу, но чародейка не обратила на это внимания. Внизу стояла труповозка, куда смело можно было обращаться в подобных случаях.
"Гера, Литвинову плохо", – следом за криками снизу раздался в голове тревожный голос Антона.
Чародейка отвела взгляд от ровного среза головы и лениво взглянула вниз. То, что майору было плохо, причем, по жизни, было широко известным и неоспоримым фактом, который к ней не имел никакого отношения, хотя и отдавал чародейке, связанной с майором не только ментально, но и через метку, в некотором роде физически, аккурат под ложечку.
– Запакуешь?
– Запакую. – Карим оставил камеру висеть на ремне на шее и достал из кармана элегантного твидового пальто большой пакет для улик. – Татьяна Сергеевна небось уже заждалась в морге очередной подарочек, – весело хихикнул он.
Чародейка вздохнула и плавно спустилась вниз. Столпившиеся патрульные расступились перед ней, будто она была какой-то мессией, и торжественно явили ее взору распластавшегося на земле Литвинова, намертво державшего во рту дымящуюся сигарету, которую при всем опыте не смогли вытащить даже милейшие парни из труповозки.
Поправив шляпу, Гера присела на корточки и ладонью коснулась щеки майора. К слову, он был не в отрубе, а просто в состоянии полной температурной флегмы, и на его румяных до невозможности щеках можно было смело жарить яичницу.
Температура была, наверное, за сорок, в растертом манжетам пальто носу жарко булькали сопли, а с правой стороны туловища, облепленного насквозь мокрой от пота рубашкой, явно что-то тоже происходило.
Короче, плох был Литвинов, и сердобольная чародейка в остроконечной шляпе сжалилась над ним.
Запах вишневых сигарет четко и лаконично размешивал все другие запахи, как ложка сахар в чашке с горячим кофе. Последним, кстати, тоже пахло, и Литвинов непроизвольно сглотнул.
Он понятия не имел, где находился, и на чем таком мягком лежал, но точно знал, что рядом сидела чародейка, а раз она сидела рядом, то все было либо очень хорошо, либо очень плохо.
Второй вариант майору казался более правдоподобным, так как ему на самом деле было очень даже неплохо по сравнению с предыдущим плохо. Разве что, отсутствие рубашки и обуви несколько напрягало майора.
Хладнокровно оценив дырки на носках, Литвинов зачем-то пошевелил пальцами на ногах и перевел взгляд на грациозно сидевшую на стуле чародейку, невозмутимо потягивавшую из одноразового стаканчика кофе.
– Привет… – выдал он, пытаясь придать голосу уверенное звучание. Все-таки, раз Вельма была рядом с ним в столь непростую для него минуту (вероятно, послетемпературного тупняка) и даже смотрела на него, то момент был более чем подходящий для попытки хотя бы сделать вид, что между ними все было в порядке. Однако в горле оказалось суше, чем в пустыне, и его голос, и без того песочный, хрипло ушел метра на два вниз, придав слову вопросительное звучание.
Чародейка шумно втянула воздух. Янтарные вкрапления в ее глазах проступили очень ярко, и к Литвинову подплыла бутылка воды.
Ее молчание, как и фокусы-шпокусы, конечно, были не тем, что он ожидал, но, рассуждая на удивление ясно, Литвинов посчитал это хорошим предзнаменованием. Все-таки тяжело было вот так… с ней… не общаться. В смысле, не то, чтобы он с ней не общался, то есть не пытался общаться после той сочной пощечины, которую от нее получил, но… Короче, можно было бы уже и помириться, что ли.
Спустив ноги с низкой койки, Литвинов сел и, открутив бутылку, начал жадно пить, параллельно осматриваясь. Похоже, что Вельма заботливо притащила его в больницу. Нет бы домой к себе или к нему, а впрочем…
"Хоть не в морг", – констатировал про себя майор, вновь окинув чародейку оценивающим взглядом.
А что это такое на ней было надето? А! Они ж с Усовым все не теряли надежду культурно перепихнуться после официального жратвоприема в каком-нибудь типа ресторане с возмутительно завышенными ценами и не менее возмутительными маленькими порциями!
"Ну, да! Ну, да!" – хмыкнул про себя Литвинов, рискнув предположить, что ни жратвы, ни перепиха у Вельмы не было, ведь она самоотверженно посвятила вечер работе и немножко ему, бедному майору, словившему какую-то очень злую бациллу.
Мда… Удачно угораздило майора заболеть! А все из-за проклятого Карташова, что б его!
Мысль оборвалась и Литвинов, разинув рот, вытаращился на Вельму, успевшую не только допить свой кофе, но и, сексуально цокая каблуками, отчалить со стула по направлению выхода.
– Может, хватит, а? – мгновенно вышел из себя Литвинов, кинув взгляд на пистолет, лежавший вместе с кобурой и одеждой на потертой тумбочке у койки. Честное слово, майор готов был пустить его в ход, лишь бы эта ху*ня закончилась!
Чародейка остановилась и, обернувшись, смерила Литвинова очень нехорошим взглядом с намекающими на неприятности янтарными вкраплениями.
Майора это не испугало и, зажав бутылку так, словно та была гранатой, он встал на ноги и грозно направился к Вельме.
– Хватит уже! – повторил он, остановившись в двух шагах от чародейки, пышущей невинно завуалированной под шляпу угрозой.
– Хватит? – удивленно переспросила Вельма, сверкнув глазами. – Ты знаешь такое слово? Может, знаешь и слово "нет"? – продолжила она. – Или "личное"?
Литвинов насупился и разогнал желваки. Сказать, что ему так уж было стыдно за то, что он сунул свой майорский нос в жизнь Вельмы, причем, вопреки ее желанию, он не мог.
Вообще, вспоминая те свои действия, в смысле поездки в Ростов и Румынию, что в принципе было для Литвинова, человека не очень мобильного, из ряда вон, майор приходил к выводу, что все то было каким-то наваждением, которое он не мог объяснить.
Да, рыть он начал осознанно, но далее… Так ли он управлял всем? Или же кто-то невидимый направлял его, сделав тем самым Литвинова неким инструментом, который должен был просветить Вельму, а когда этого не произошло, все тот же невидимый сделал это сам, сдав майора с его новыми познаниями чародейке?
Впрочем, в данный момент Литвинова это вовсе не волновало, ибо он был зол и твердо намерен положить конец тому неудобству, что доставляло ему поведение Вельмы. И пох*й, что, имея полное право на него злиться, чародейка могла превратить его в козла или в отбивную!
– Перестань! – со всей строгостью, на которую только был способен, приказал Литвинов. – Что сделано – то сделано! Хочешь ты того или нет, но теперь ты знаешь правду! Так что давай…
– Что? – перебила Вельма, вызывающе вздернув подбородок. – Поблагодарить тебя? Попросить сопроводить меня к семье, чтобы поговорить по душам?
– А почему нет? – так же вызывающе кинул ей Литвинов, распаляясь все больше в связи с непробиваемым упрямством чародейки, ну никак не понимавшей, что он не семью ее хотел перетирать, а помириться с ней.
– Почему? – Чародейка сунула руки в карманы не по сезону тонкого плаща. – Дай-ка подумать… – С самым серьезным видом она задумчиво облизала губы, чуть подкрашенные темно-вишневой помадой. – Может быть, я не такая толстокожая, какой меня считают, и не горю желанием услышать, что такое проклятое отродье, как я, не хотели знать? Что я вообще не должна была родиться? Такое тебе в голову не приходило?
При любых других обстоятельствах Литвинова бы глубоко тронула внезапная откровенность Вельмы, причем откровенность по факту, а не с драматичными бабскими соплями, но конкретно в тот момент майор был решительно настроен двигаться дальше по личному минному полю чародейки.
– Нах*й тогда ты это носишь? – спросил он, ткнув пальцем аккурат в то место на груди Вельмы, где из-под белой рубашки выглядывал золотой медальон.
Лицо чародейки осталось опасно неизменным. Она вытащила руку из кармана, и зловеще натянула ниже свою остроконечную шляпу, которую Литвинов ей же и подарил на пару с Усовым. Янтарь в ее глазах зловеще полыхнул, и майор уже приготовился к худшему, но Вельма лишь повернула голову чуть вправо.
– Вик! – негромко позвала она. – Он весь твой!
Дверь тут же открылась, и в комнату спешно вошел старый чародей – тяжелая артиллерия, к которой Вельма не постыдилась прибегнуть, дабы избавить свою дражайшую персону от общества пренеприятнейшего майора, то бишь Литвинова.
– Ай, Олежа! Олежа! – сразу же запричитал Вик. – Ну, как же так, а? – всплеснул он руками. – Вот и что бы ты делал без Герочки?!
– Х*ерочки! – рыкнул Литвинов, гневно запустив бутылкой в то место, где еще секунду назад стояла Вельма.
Вик не дал бутылке упасть и расплескать остатки воды, и с помощью чар отправил ее в безопасное место. По ходу, старого чародея нисколько не задело, что Вельма вот так просто свалила, и он уже вовсю предвкушал, как будет воплощать в жизнь то, ради чего его и позвали.
– Давай, Олежа, одевайся! – Вик засуетился около тумбочки с одеждой Литвинова. – Ты, наверное, голодный! Я тебе супчик сварю!
– Не хочу я супчик! – капризно огрызнулся Литвинов, принимая от Вика свою рубашку, к слову, очень несвежую и плохо пахнувшую.
– Олежа, я не спрашиваю, хочешь ты супчика или нет, – учительским тоном ответил старый чародей и, собрав кобуру и пальто Литвинова, придвинул к нему ботинки. – Тебе, между прочим, еще и аппендицит удалили! А это, мой дорогой, не шутки!
– Что мне удалили? – взревел Литвинов, выкатив глаза и, следуя своей неподражаемой логике, схватился за свое мужское достоинство, то бишь член.
– Аппендицит. Это такая совершенно не нужная гадость, – терпеливо пояснил Вик. – Давай, Олежа, одевайся!
По поводу того самого "что", то бишь аппендицита, Литвинов ревел еще с час, и даже овощной супчик Вика не смог остановить поток его возмущения. Он-то думал, что Вельма его в нормальную больницу притащила, а оказалось, что ей взбрело в голову уложить его на койку подпольной клиники, да еще и отдать его, беззащитного и ох*енно сексуального, в распоряжение мясника Айзека (гея, между прочим), очевидно, вторым именем которого было Удалю Аппендицит и все прочее, что плохо лежит или торчит. А Литвинов, между прочим, был еще молод, и все его лежавшие и торчавшие части были ему и самому нужны, даже если они находились в плохом состоянии!
Неугомонный Вик, принявший близко к сердцу произошедшее с Литвиновым, окопался в его шкафу, где бесстрашно вступил в бой с одеждой. Сам же Литвинов, несмотря на дурное настроение, тоже успел совершить подвиг, и даже не один: он не только тщательно вымылся, побрился и расчесался, но и обрезал ногти на ногах.
Прошлепав босиком на кухню, Литвинов достал из холодильника бутылку водки, а из шкафчика стакан, в котором сидел большой таракан. Вытряхнув последнего в раковину, Литвинов сел за стол и плеснул себе пол стаканчика. Супчик – супчиком, а водка все же была калорийнее.
– Пффф!
Водка, что называется, не пошла и, забрызгав все на расстоянии приличного плевка, Литвинов вытаращился сначала на стакан, а потом на бутылку. Неужели водка пропала? Он же ее только купил!
– Вот сука! – выругался Литвинов, вспомнив вежливую продавщицу, которая втюхнула ему до слез паленую водку. – Бл*дь такая! – буркнул он и потянулся к сигаретам. – Кхееее!
От первой же затяжки в груди будто бомба взорвалась, и Литвинов исключительно усилием воли не дал бронхам (а то и легким) вылететь изо рта. Тут-то до него и дошло, где была зарыта собака.
– Она это специально сделала! – рычал он, истерично вышагивая по кухне взад-вперед. – Чтобы извести меня, бл*дь! Окончательно!
Резко свернув по направлению к коридору, который вел в комнату, Литвинов, вне себя от ярости, схватился за открытую припотолочную кладовку, и начал подтягиваться. Причем, хорошо так подтягиваться. Более того, до этого он успел неплохо поотжиматься, а еще ему необъяснимым образом хотелось бегать. Ну, в смысле, как на тренировке. Можно было даже и с грузом прожитых лет.
Вик, сидевший за столом, посмотрел на Литвинова с неким одобрением: пить не мог, курить тоже, зато спортом начал заниматься. Чем не повод был для одобрения?
– Олежа, – миролюбиво начал старый чародей, отложив в сторону пару новейших носков, которые он героически нашел в шкафу, – это наверняка временный побочный эф…
– Специально! – перебил Литвинов, не столько сексуально напрягая мышцы, сколько смешно дергая ногами. – Специально! – повторил он. – Я это знаю! Она мне так мстит! – с чувством выплюнул Литвинов в заключение своей гневной тирады.
– Олежа! Ну будь справедлив! – Вик решил зайти с другой стороны. – Ты ведь и правда поступил нехорошо. Герочка просила и тебя, и Антона не делать…
– Ага! – снова перебил его Литвинов. – Вот только Усову сиськи ее достались, а мне аппендицит!
Он спрыгнул на пол и подошел к столу. Где-то в глубине души Литвинов знал, что Вельма не сделала ему ничего дурного, по крайней мере, намерено, но курить-то хотелось страшно.
– Олежа, вам надо помириться! – Вик разложил носки на столе и выразительно посмотрел на Литвинова. – Будь мужчиной и изв…
– Думал об этом! – в третий раз перебил Литвинов, оперевшись руками на стол. – Но если я ее за волосы схвачу, она ж меня точно кончит! – с самым серьезным видом добавил он.
Вик открыл рот, чтобы, видимо, прояснить Литвинову некоторые моменты, которые тот не дал ему высказать, но передумал и обреченно вздохнул. В конце концов, если в свои почти сорок один Литвинов считал, что примирение с женщиной предполагало таскание ее за волосы, то кем таким был старый чародей в свои слегка за шестьдесят, чтобы с ним спорить!?
– Мужчиной… Мужчиной… – озадаченно пробормотал Литвинов, глазами пожирая пачку сигарет. – Вик, а у тебя деньги есть?
Казалось, темнота опустилась на город так давно, что была уже глубокая ночь, и чародейка очень удивилась, обнаружив на наручных часах с треснувшим циферблатом подползавшую только к семи стрелку.
На кухне дотушивалась кислая капуста, а в холодильнике томился свеженький винегрет, но после лечения майора, которое она провела совершенно осознанно и добровольно, у Геры не было никакого аппетита. И, время от времени икая его токсинами, она просто смотрела в окно на затянутое туманом здание городского вокзала. Хорошо, что Айзек согласился заняться аппендицитом, а то Гере было бы совсем скверно, ведь все, что так или иначе относилось к Литвинову, имело поразительное свойство вызывать не только икоту, но и тошноту.
В принципе у Геры был выбор: она могла избавить себя от икоты и не пропитываться у себя дома запахом тушившейся капусты, а нежиться в объятиях Антона, но сыпавшая библейскими проповедями голова, не говоря уже про Литвинова, порядком притупила желания чародейки, и она не стала даже возвращаться на место преступления, где старший лейтенант оставался курировать поиски тела той самой головы.
Икнув особо сильно, Гера убрала руку от медальона, который непроизвольно теребила, и перевела взгляд от окна на свою шляпу, энергично шевелившую исправленным после боевого помятия кончиком.
Такой способностью, а именно подавать сигналы, когда поблизости намечалось чаровмешательство, Гера наградила шляпу недавно, чтобы разгрузить себя в плане прибавившихся обязанностей по защите всяких сомнительных личностей и отслеживанию потенциальных угроз в режиме 24/7.
Кончик шляпы описал настойчивый круг, и чародейка ослабила защитное поле, пропустив незамысловатую вазу, расписанную детской рукой, с пышным букетом ромашек.
Считать содержавшееся в них послание для Геры не составило труда и, выгнув бровь, она задумчиво прислушалась к характерным бухающим звукам в подъезде, доносившимся сквозь входную дверь даже в комнату.
– Открой дверь? Серьезно? – Чародейка прислонилась к дверному проему и скрестила руки на груди. – Это все, на что хватило твоей фантазии?
Литвинов, очевидно, стараниями Вика, вылизанный, как любимый котеночек, да еще и им же доставленный точно по адресу, разве что, без подарочного бантика, мужественно выпятил грудь вперед.
– Я еще пахлаву принес, – прямо с гордостью сказал он и потряс фирменным бумажным пакетом с некоторых пор любимой Герой кондитерской "Восточные сладости", на которую ее навела Микка, и которую майор умудрился запомнить.
Чародейка смерила прямо образцового Литвинова с его новой аурой покорности задумчивым взглядом. Откровенно говоря, его поступок, в смысле его приключения в Ростове и в Румынии, произвели на нее сильное впечатление.
Катаясь по вечерам в полупустых вагонах метро, Гера обдумывала его открытия, с переменным успехом пытаясь унять злость. И нет, злило чародейку вовсе не то, что она узнала из воспоминаний Литвинова, и не то, что он пошел против ее воли, а злил чародейку сам Литвинов, мужик крутой во всех смыслах, но не нашедший в себе смелости, чтобы все самому ей рассказать, просто посадив за стол и плеснув в стаканчик водки.
Собственно, отсутствие водки и честности со стороны Литвинова, к которому Гера смогла проникнуться крепкими дружескими чувствами, причем, взаимными, и стало решающими аргументами в пользу того, что происходило между ними с тех пор. И если бы майору не стало плохо, Гера, невзирая на нытье Вика, мусолила бы Литвинова и дальше, но Его Величество Аппендицит привел свои аргументы, и лед в сердце добрейшей чародейки тронулся. Все-таки майор был хорошим человеком и не имел в мыслях ничего дурного.
Отступив, Гера без лишних слов пропустила своего незваного гостя в коридор. Литвинов вошел и занял неуверенную позу, немного глупо держа в руках бумажный пакет из кондитерки. Аура его по-прежнему прогнозировала покорность, на которую намекал и бурчавший желудок майора.
Вик, наверняка, накормил его своим фирменным овощным супчиком, но с вероятностью в сто процентов вечно голодный Литвинов тем самым супчиком уже пописял, и не исключено, что у дома чародейки.
Впрочем, отчасти Гера наговаривала на майора в плане вечного голода. Когда он болел, то вообще практически ничего не ел, и Вик до такой степени наседал на нее своими жалостливыми "Олежа из-за тебя голодает!", что чародейка почти начала в это верить.
Тут, правда, стоило отметить, что не последнюю роль также сыграли и некоторые вещи, которые Гера видела в воспоминаниях Литвинова о войне, но то уже была история не для вечера примирения.
– Есть хочешь? – спросила чародейка, рассматривая здоровый румянец на щеках майора. Не зря все-таки ей икалось: токсинов она вытянула с него столько, что ему можно было брить яйца и смело отправлять в детский сад на радость няничкам.
– Хочу, – скромненько ответил Литвинов.
Ел он с аппетитом, если не сказать жадно, и Гера, отщипывая пахлаву, с интересом ожидала дальнейшего развития событий, ведь по мере насыщения аура майора приобретала все более и более решительные оттенки.
– Извини.
Гера ополоснула руки после сладкой пахлавы и, взяв полотенце, повернулась к Литвинову. Рядом с ним стояла чашка с чаем, который он сделал себе по сверхсекретной армейской методике: сначала раздавил ложкой лимон с сахаром, потом кинул пакетик с чаем и только потом залил кипятком.
– Я не должен был делать то, что сделал, – добавил он и кратко заключил: Я козел.
Чародейка отложила полотенце и, подкурив сигарету, пробежала по Литвинову очередным задумчивым взглядом. Будь у нее шоколадная медалька, она бы съела ее, а фольгу отдала бы майору за то, что, скрепя зубами от недостатка никотина, он с непоколебимым видом чистосердечно признал, что был козлом.
Однако, какой бы петух не клюнул его в мошонку, вынудив тем самым мало того, что попереться в Ростов, так еще и попереться в Румынию, было одно большое, жирное "но", которое Гера не могла не принять во внимание: кто-то очень сильно подсобил майору в его внезапной одержимости раскопать ее прошлое.
Сделав глубокую затяжку, Гера села за стол и протянула Литвинову свою сигарету.
– Ты же понимаешь, что тебя вели за ручку? – На стол перед Литвиновым опустилась та самая фотография, которая в свое время очень "порадовала" чародейку в баре. – Что каждый твой шаг, – продолжила она, – каждый сантиметр пути, который ты прошел, был продуман не тобой?
Даже если бы Гера не получила анонимное фото и, нарушив, к слову, свой личный кодекс, не побывала в голове Литвинова, а узнала бы обо всем напрямую от него, она бы ни за что не поверила в то, что на ее майора свалилось мегавезение, и что в кротчайшие сроки он раскрыл дело более двадцатилетней давности, отыскав его исток не где-то там на районе, а в другой стране.
Кто-то вел Литвинова. Причем, с помощью чар. И этот же кто-то, не получив желанного результата, в смысле не дождавшись, чтобы майор сам рассказал о своих находках Гере, снова взял все в свои руки и подкинул чародейке обновленную фотографию из той партии, что также анонимно ранее попала к ней в руки. И вот это Геру нешуточно беспокоило.
Если кто-то посмел управлять Литвиновым, то ничего хорошего это в принципе сулить не могло. Достаточно было вспомнить Антона, из которого Гера лично извлекла капсулу с жидкими чарами, которые попали в него в обход ее метки.
Литвинов жадно вцепился в сигарету и, пару раз кашлянув, запыхтел, как новенький паровоз.
– Приходило в голову, – пыхнул он, удовлетворительно прищурив глаза.
Чародейка подкурила другую сигарету и пододвинула к себе фотографию. Чары из нее давно выветрились, но сама фигура Литвинова казалась Гере окутанной теми чарами, что сопровождали его в Румынии, будто фотограф намеренно запечатлил их для нее.
"Гера, ты где?" – прозвучало в голове. – "Ты с Олегом?"
"Да, малыш", – мысленно ответила чародейка, посмотрев на Литвинова. – "Что у тебя?"
"Мы нашли тело".
К счастью или, к сожалению, для промерзших патрульных тело, чья голова до недавнего времени атмосферно украшала колокольню церкви, обнаружилось на соседствующем с ней кладбище.
Возможно, это произошло бы раньше, но туман, собственно, как и страх, существенно стопорили поиски на каждом шаге, и только благодаря усердию старшего лейтенанта Усова, мечтавшего как можно скорее порадовать чародейку, поиски тела не были отложены на утро.
С удовольствием кусая фильтр дымящейся сигареты, Литвинов грел руки в карманах чистейшего бежевого пальто и плелся за Вельмой, кидая грозные взгляды на патрульных, не скрывавших свою зависть в связи с его цветущим внешним видом, в то время как сами они готовы были последовать его недавнему примеру и свалиться в лужу от той самой заразы, которой майор их и наградил.
"Слабаки!" – позлорадствовал про себя Литвинов, стрельнув глазами на чародейку, как и всегда сравшую на мнение окружающих.
Не то, чтобы сам Литвинов не срал на то, что думали окружающие, но то, как это делала Вельма, доставляло ему особое удовольствие, тем более в свете того, что они с ней помирились. Ну… Вроде как.
– Как заново родился! – с улыбкой поприветствовал майора Усов, проводив прошедшую мимо него чародейку влюбленным взглядом.
– Твоими молитвами, – буркнул Литвинов, ни сколечко не клюнув на доброжелательность старшего лейтенанта.
По его личному мнению Усов был только рад тому, что Вельма не общалась с майором и, соответственно, не рад, что она начала общаться.
Литвинов даже не исключал, что голодный в сексуальном смысле мозг Усова обвинял его, то есть майора, в преднамеренном заражении и последующим "кхе-кхе-кхе" с целью разжалобить молодую чародейку, славившуюся в узких кругах своей добротой и отзывчивостью даже к таким козлам, каким был Литвинов.
Тут, конечно, майор утрировал, причем, сильно, но к мягкому комплементу со стороны своего старшего лейтенанта все равно отнесся отнюдь не со слезами радости в связи с их крепнувшей дружбой.
Перекатив сигарету на другую сторону рта, Литвинов прищурил левый глаз и, наконец, уделил свое внимание телу, которое уже вовсю вытянув шею через едва заметную желтую ленту осматривала Вельма. Это очень ему не понравилось. В смысле тело, чья голова и так порядком задолбала его своими тупыми речами про грехи.
– Пожалуйста, скажи, что убийца нормальный чародей! – став рядом с чародейкой, чуть ли не взмолился майор. Ему хватило одного взгляда на тело, чтобы почувствовать неизбежно приближавшиеся к его горлу челюсти начальства.
– Что нормального может быть в чародее, который такое делает? – резонно отметил Усов. Как и чародейка, он не пересекал желтую ленту, чтобы не затоптать улики, а вот Литвинов так и норовил влезть туда, как свинья в огород.
– Чувство юмора, – мрачно ответила Вельма, с непроницаемым видом рассматривая под ярким светом прожектора обезглавленное тело священника с вываленным членом, красноречиво покрытым губной помадой красного цвета.
Опустевший участок с сонными дежурными, едва ли начавшими украшать любимое КПП еще советской мишурой, выглядел уныло, и только из-за двери 311-го кабинета с особой энергией бил яркий свет трудолюбивых умов и никогда не спящей буквы закона.
Вращая в руках зажигалку, Литвинов наблюдал за склонившейся над его столом чародейкой. Ее, в отличие от распустившего слюни Усова, пялившегося исключительно на ее зад, интересовали материалы дела последнего убийства, но за неимением на тот момент таковых, она сосредоточенно перебирала предыдущих два убийства, которые с вероятностью в 99% собирались стать глухарями.
Литвинова же в свою очередь интересовала грудь чародейки. Не в смысле сиськи, а выглядывавший из-под рубашки медальон, будто так и дразнивший майора некой загадкой.
В лучших традициях характера Литвинова, его радость по поводу примирения с Вельмой быстро отошла на второй план, и в майоре уверенно начала просыпаться подозрительность. Уж больно легко все прошло с ней. Слишком легко.
В тот вечер, когда Вельма обо всем узнала, она ударила его так, что у майора часа два пекло щеку и еще и глаз дергало. Далее были ее мастерские выкидоны с молчанием и редкими фразами "да, майор", "нет, майор". Теперь же перед ним была добрая версия чародейки, не только не бросившей его подыхать в луже, но и накормившей так вкусно, что Литвинов буквально со слезами на глазах думал про пачку пельменей, лежавшую у него дома в морозилке.
Подкурив сигарету, Литвинов перевел взгляд на лицо Вельмы и мысленно вернулся к ее словам в госпитале. Она выдала себя. Выдала, что думала о том, что выяснил Литвинов про ее семью.
Впрочем, майора бы куда больше обеспокоило, если бы Вельма об этом не думала, но все же что-то в ее поведении было не таким, как обычно. Причем, уже какое-то время.
Литвинов выпустил дым через нос и скользнул оценивающим взглядом по Усову.
Неее… Дело было не в нем.
Вик? А причем тут вообще был Вик?!
Хотя… Старый чародей умел зудеть, но все же нет.
Может, дело было в Карташове? Если у него и были какие-то мстительные планы, то внезапное покушение на него переиграло все.
С другой стороны, Карташов был чародеем, и преград для него не существовало, так что он мог что-то делать. Например, слать Вельме трупы котят или щенят. Птенцов замерзших, может.
Литвинов до боли сжал челюсти. Если бы тогда на крыше он выстрелил лучше и убил бы Карташова, то вопрос безопасности Вельмы вообще не стоял бы ни на какой повестке.
Впрочем, вариант с генералом майор также откинул. Если бы тот что-то делал, чародейка реагировала бы незамедлительно, а уж об этом бы точно знал или Вик, или Усов, или вообще весь разнесенный ею город, и, значит, знал бы и Литвинов.
Майор задумчиво затянулся. А может, дело было в той х*йне, что осталась в ней после морока? Литвинов вспомнил, как шевелились синии линии, оставленные мороком на ее теле и непроизвольно подался вперед, прямо неприлично уставившись на чародейку.
– Что? – спросила Вельма, заметив его взгляд.
– Где? – на автомате выдал Литвинов.
Чародейка чуть прищурила глаза, задумчиво втянув носом дым, которым ее щедро окутывала сигарета майора, и у него возникло внезапное чувство, будто Вельма видела его насквозь.
– Есть… кхе… мысли? – Литвинов кивнул на папки и отодвинулся, скрипнув удивительно живучем креслом, только лишь благодаря чуду до сих пор не рассыпавшемуся под ним.
Чародейка вздохнула и вновь опустила взгляд на нераскрытые убийства автомеханика и сотрудника ботанического сада. Она лично подтвердила присутствие следов чар на местах преступлений, а также на телах, но за неимением хоть каких-то улик даже ее хваленая интуиция не позволила делам пойти дальше стола майора, в чем полковник Звягинцев, прекрасно информированный о том, что между Литвиновым и Вельмой произошла ссора, преспокойно обвинил самого Литвинова. В смысле, и в ссоре, и в отсутствии продвижений по делам.
Вельма приоткрыла губы, но звонок телефона не дал ей ответить. Литвинов уже даже не пытался отыскать свой смартфон и с раздражением посмотрел на Усова, принимавшего теперь большую часть звонков, так как рации типа той, что верой и правдой ныне служила майору, были далеко не у всех звений правоохранительной системы.
– Тело благополучно воссоединилось с головой, – окончив разговор, поведал Усов. – С ними пока работает Карим, так что результаты предварительного осмотра будут только утром, а результаты полного вскрытия к вечеру.
Литвинов очень недружелюбным взглядом смерил старшего лейтенанта, разве что не выпрыгивавшего из штанов от радости, что работать было не с чем и можно было вернуться к соблазнению чародейки.
Может, где-то в глубине души майору и хотелось подгадить мечтателю Усову планы, но, увы и ах, работать реально было не с чем, и Литвинову пришлось смириться с тем, что кому-то ночью будет хорошо, но точно не ему.
Едва получив разрешение уйти, выраженное сухим кивком майора, Усов засуетился вокруг чародейки, открыто поощрявшей его поведение.
"Видать, и у самой зудит", – подумал Литвинов и отвел от нее взгляд.
– Подкинуть тебя домой? – любезно справился Усов.
– Нет, – буркнул Литвинов, сделав вид, что не заметил взгляда Вельмы и вообще вдруг озаботился своей кобурой с любимым Макаром.
Докапываться, почему нет, Усов не стал, впрочем, как и чародейка, сделавшая свои выводы, и вместе они такие счастливые типа и вдохновленные предстоявшем трахом направились к выходу.
"Олег!" – Литвинов вскинул взгляд на остановившуюся в дверях Вельму. – "Ты мне, кстати, должен еще одно извинение", – мысленно добавила она, коварно сверкнув глазами.
После того, как закрылась дверь кабинета, майор еще с минуты две, наверное, просидел с видом глубокой задумчивости и, только когда сигарета обожгла ему пальцы, он пришел в себя.
Сходив в автомат за кофе, Литвинов сделал несколько глотков и, подкурив новую сигарету, улегся на диван, на котором так любила тусоваться Вельма.
Ловко она так его подловила, решив воспользоваться поцелуем, который сама и организовала, чтобы легче было влезть ему в голову!
"Ладно! Извинюсь!" – недолго думая, решил Литвинов.
Вик занял ему две тысячи, четыре сотни из которых ушли на сладости и сигареты. Букет ромашек Литвинову по-дружески организовали бесплатно, так что майор до ожидаемой со дня на день зарплаты, мог позволить себе купить чародейке какую-нибудь мелочь типа мягкой игрушки.
И нет, не потому, что его вдруг накрыло чувство вины, что он не устоял перед ее губами, а просто чтобы уже окончательно поставить точку в той истории, а также чтобы спокойно продолжить заниматься не менее важными делами. Например, устранением Карташова. И под устранением Литвинов имел в виду именно устранение. Смерть, короче.
И никакие флешки, которыми в свое время была озабочена Вельма, никакие взорванные госпитали, никакое подполье, никакие мотивы, связи и прочее значения не имели. Карташов был угрозой для чародейки и для всех тех, кто был ей дорог, поэтому задача для Литвинова была предельно простой: уничтожить.
Как? Вопрос был хорошим, ответ на который Литвинов в компании винтовки с полной пулями-красавицами с жидкими чарами а-ля от Вика обоймой, безуспешно искал в течении не одной ночи, проведенной на ледяном чердаке высотки, расположенной через один дом от того, в котором жил Карташов, ни разу даже, сука, не появившийся в окне.
Покушение на генерала подняло много шумихи: СМИ наперебой сыпали известиями о его мучительной кончине от рук чародеев, но МВД быстро взяло ситуацию под контроль, оперативно изъяв все видео, включая любительское. На местные каналы было оказано нужное давление и уже на следующее утро ведущие новостей со стеклянными глазами и наигранным ужасом в голосах грамотно вещали о вопиющей выходке чародеев-радикалов, жертвами которой стало несколько приближенных к генералу служащих, а те его подчиненные, что лишь пострадали, охотно рассказывали о мужестве генерала, бесстрашно спасавшего других, в то время как он сам был ранен.
Примечательно, что ни одна скотобаза в погонах, включая отдел внутренних расследований, в котором работало больше всего любителей теорий заговоров, не провела параллель с тем, что подобное чародейское облако, которое самым подлым образом атаковало генерала поздним вечером, ранее уже шалило в городе и почти отправило на тот свет одного оперативника, причем, чародея, а точнее – чародейку.
И вот на этом самом месте, в смысле, загадочном чародейском облаке и начиналось то, что активно взрывало мозг Литвинова, наличие которого очень многие ошибочно ставили под сомнение, считая майора грубым и тупым дуболомом.
– Облако… – пробормотал Литвинов, пуская дым в потолок.
Чародейское облако, поглотившее в тот вечер дом генерала, было не чем иным, как мороком. Доказать это майор не мог, но чутье, опираясь на единственные кадры происходившего в тот вечер, которые успели показать СМИ, подсказывало, что он не ошибался.
Вик, единственный, с кем Литвинов в то время мог консультироваться по этому вопросу, не мог подтвердить, что это был морок, хотя так же, как и Литвинов, видел тот экстренный выпуск новостей. Он говорил, что чар было много и по одному внешнему виду определить их, как правило, было невозможно.
Тем не менее, Литвинов стоял на своем и всячески подбивал старого чародея обсудить этот момент с неразговарившей тогда с майором Вельмой, загадочным образом связанной с мороком, часть которого мало того, что осталась в ней, так еще и весьма активно отреагировала на происходившее в тот вечер, ползая под кожей на ее руке и будто желая поздороваться со старшим братом.
Этот факт, который Литвинов видел собственными глазами, очень даже намекал на то, что тот морок, в захват которого в свое время попала чародейка, и тот морок, который атаковал Карташова, был делом рук одного и того же лица, и при любых других обстоятельствах Литвинов бы уперся в стену, ломая голову над тем, кем же было то самое лицо, которое, очевидно, было чародеем, но… Но! Литвинов не безосновательно считал, что никакого покушения на Карташова не было, что на самом деле генерал сам и выпустил тот морок (возможно, даже случайно в порыве гнева), и что тот морок, который чуть не убил Вельму (к слову, сразу после того, как она убила типа любимицу генерала Октавию), также был выпущен им.
Генералу и чародею по совместительству не составило бы труда организовать сброс вызова на их отдел, как в свое время поступил Лавлинский, сбросивший на них дело Самойловой.
Доказать эту теорию Литвинов также не мог, но в принципе он и не хотел что-либо доказывать, он просто хотел, чтобы Карташов сдох, причем, желательно от рук майора. И ног тоже, ибо Литвинов по собственному опыту знал, что лежачих били.
Еще одним очень важным моментом оставался конверт, подброшенный Вельме. Исходя из слов чародейки о том, что Литвинова при помощи чар буквально доставили к ее семье, а также то, что одна фотография из конверта, на которой изначально была только церковь, появилась у Вельмы уже с Литвиновым на ней, указывало на то, что тот, кто подбросил конверт и поспособствовал находкам майора, был одним лицом, то есть чародеем, который по неведомым майору причинам очень хотел, чтобы Вельма узнала правду о своем прошлом.
Чародейка не спеша прошлась по комнате. У Антона она была всего один раз, и его двухкомнатная квартира в новеньком доме оставила у нее приятное впечатление. Сейчас же ее обстановка совершенно не интересовала Геру и, скользнув взглядом по направлению спальни, она повернулась к Антону.
У нее было много разных мужчин и много разных женщин, и каждый первый раз, особенно, когда желание зашкаливало, был по-своему волнительным, ведь ожидания так часто не совпадали с реальностью.
Аура Антона трепыхала, как флаг на ветру, и тепло его тела чародейка ощущала даже на расстоянии. Это возбуждало Геру, но особых сексуальных подвигов от старшего лейтенанта она не ждала. Не потому, что она считала, что доставить удовольствие могли только мужчины постарше, которые, как правило, ее и привлекали, или же женщины, которые не понаслышке знали обо всех тонкостях эрогенных зон и стимулирующих оргазм прикосновений, а потому, что это просто было видно невооруженным взглядом.
По этой причине Гера и не торопилась, подбирая наиболее грамотный подход к получению оргазма. Иначе было никак, ведь она любила идти до конца, и оставлять желания неудовлетворенными было совершенно не в ее стиле.
Чародейка сняла плащ и положила его на черный кожаный диван, стоявший позади нее. Антон в неком подобии транса повторил за ней и снял курточку. Правда, бросил он ее прямо на пол, но не суть.
Игриво сверкнув глазами, Гера взялась за юбку. Тут уже и она не стала замарачиваться и, сбросив ее с себя, просто оттолкнула ногой. Антон облизнулся, ощупывая взглядом едва прикрытый белой рубашкой лобок чародейки, но, не зная, за что хвататься – за свитер шоколадного цвета или за ремень на элегантных брюках – рассеянно забегал руками где-то между ними.
Чародейка облегчила ему выбор, отдав предпочтение свитеру, который просто вдруг исчез с торса старшего лейтенанта. Похвастаться суперкубиками на прессе Антон не мог, но бицухи, как и грудные мышцы, у него были что надо, и теперь уже настал черед чародейки облизнуться.
Поманив к себе Антона, Гера избавилась от своей рубашки. Шляпу, конечно же, она оставила. Ну, на тот случай, если вдруг без должного присмотра из шляпы надумает в самый ответственный момент выпрыгнуть кролик и испортить тем самым все веселье. Нет, нет, нет! Шляпа, кролик и ботфорты надежно остались при чародейке!
Антон остановился ровно на том месте, с которого соски чародейки наилучшим образом упирались в него, а рукам было максимально удобно лечь ей на талию. Он жадно впился в губы Геры и его руки быстро переместились с ее талии на ягодицы, но чародейка только чуть-чуть побаловала его и, отстранившись, присела на диван. Ее попка мгновенно прилипла к кожаной обивке, но Гера не обратила на это внимание и опытно взялась за расстегивание ремня старшего лейтенанта.
Освободив из плена брюк и сексуально обтягивающих боксеров возбужденный член, Гера без промедления взяла его в рот. Минет делать она любила, и член старшего лейтенанта с обоюдным удовольствием заходил то за щеку, то глубоко в глотку, то просто нежился ее губами. Однако в данной ситуации чародейка преследовала не только цель получить удовольствие самой и при этом не обделить удовольствием Антона, но и также снять с него лишнее напряжение, вызванное слишком длительным желанием, чтобы далее можно было уже и спокойно трахаться.
Извержение произошло четко по плану, и, сглотнув сперму, Гера немного пососала яички тяжело дышавшего Антона, смотревшего на нее так, словно это был его первый в жизни минет, причем, шикарный до слез.
Впрочем, отчасти это так и было, ведь у старшего лейтенанта прежде не было чародеек, тем более таких, как Гера.
Довольно причмокнув, она откинулась на спинку дивана и широко развела ноги. С нее прилично натекло на диван, но это ее не беспокоило. На то диван и был кожаный, чтобы подобные мелочи без особых усилий удалялись с него самой обычной влажной тряпкой. К тому же по плану у чародейки было еще много разных выделений и не только на диван.
Убедившись, что Антон заворожено, смотрел туда, куда нужно было, Гера без стыда начала поглаживать свой клитор. Это было приятно. Очень. И так она могла делать до наступления оргазма, но цель Геры была не в этом. В смысле, в оргазме, разумеется, но только в том, который она хотела получить благодаря Антону, для которого и проводились все ее действия: чародейка показывала ему, что она хотела и как хотела.
Будто снова впав в некий транс, Антон опустился на колени. Наклонившись, он обхватил руками грудь чародейки и по очереди попробовал на вкус ее соски, ставшие от возбуждения твердыми.
Чародейка прикрыла глаза, ускорив движения по клитору, а тут и язычок старшего лейтенанта подоспел. Дразниться и играть было не в стиле Антона, и он сразу же принялся за работу. Последняя, к слову, быстро принесла свои плоды, и Гера несдержанно застонала, получая долгожданный оргазм, за которым последовал еще один, только уже благодаря трению члена Антона.
Далее разгоряченная парочка, избавившись от остатков элементов гардероба, включая даже шляпу чародейки, плюнувшей на всяких кроликов, переместилась в спальню и продолжила заниматься сексом. Правда, оргазм Геру больше не посетил, но она не стала на этом заострять и, выдавив из старшего лейтенанта предел его возможностей, довольно уснула в его объятиях.
Проснувшись около четырех утра, чародейка несколько минут рассматривала спавшего Антона. Вообще, она несколько удивила саму себя, потратив столько усилий на него. Малыш, конечно, был милым, и очень нравился ей, но обычно Гера избегала такого, и когда хотела потрахаться, то просто трахалась, а не получив удовлетворения, шла трахаться с другим или другой. А тут она и терпеливой была, и внимательной, и снисходительной. Может, даже и самую малость планку понизила.
"Наверное, старею", – констатировала Гера, нежно припав губами к щеке Антона.
Осторожно, чтобы не разбудить его, чародейка вылезла из-под одеяла и, собрав свои вещи, телепортировалась к себе домой. Приняв душ и надев более повседневную одежду, Гера наспех съела оставшуюся от Литвинова пахлаву и телепортировалась в восточный район города.
Туман недружелюбно зашипел, но чародейка не обратила на него внимания и, подкурив сигарету, не спеша прошла квартал. У еще закрытой булочной, обещавшей накормить всех и каждого настоящей французской выпечкой, чародейка остановилась и устремила взгляд на темные окна старинного дома, в котором по блату жил генерал Максимилиан Карташов.
Литвинов промерзал и пинал х*и в обнимку с винтовкой на чердаке одного из рядом стоявших домов, а она складировала окурки и бумажки от барбарисок здесь, у ни х*я не французской булочной.
Прислонившись к стене, Гера достала барбариску, настраиваясь на уже ставшее привычным сканирование. От Вика она знала, что Литвинов считал, что на самом деле никакого покушения на генерала не было: что Карташов, вероятно, в порыве гнева выпустил не что иное, как морок, сгубивший нескольких его подчиненных и еще нескольких покалечивший.
Более того Литвинов подозревал, что тот морок, который чуть не убил саму Геру (к слову, сразу после того, как она убила типа любимицу генерала Октавию), также был выпущен им.
В принципе это было логично, несмотря даже на то, что майор судил о тех чарах, что были в доме генерала, исключительно по краткому видео, показанному по новостям, которое впоследствии было изъято, как и многое другое, и намертво законсервировано где-то под грифом "Х", но… Но! Логика была той еще дрянью и порой выдавала отнюдь не логичные результаты. Хотя в одном все же Литвинов был прав: это был морок. Однако Карташов не имел к нему никакого отношения.
Гера прибыла на место практически сразу, как увидела экстренный выпуск новостей. Держась в тени и на безопасном расстоянии, она изучала малиновые чары ярости, разрывавшие под алым куполом красного кода, созданного чародейским спецназом, попавших в их захват людей на части. Помочь им было невозможно, и все просто ждали, когда крики жертв стихнут, а чары начнут слабеть.
Чародейка этого не ждала, и ее совершенно не интересовало в тот момент, был ли среди в агонии кричавших генерал. Ее интересовало, откуда морок пришел.
К сожалению, определить это было не так просто, ведь, во-первых, купол создавал ощутимые помехи в радиусе полутора километров, а во-вторых, даже если бы не было купола, чтобы взять след морока, к нему нужно было подойти поближе, чего, конечно же, Гера сделать не могла. Поэтому чародейке оставалось только ждать и надеяться, что ей откроется больше, чем остальным прибывшим на место происшествия чародеям.
Как и в тот вечер, Гера отодвинула рукав плаща и посмотрела на свою руку, на которой сейчас едва ли были заметны следы от морока, с которым в голубятне она познакомилась более, чем близко.
Тот морок, что чуть не убил ее, имел ту же структуру, что и атаковавший Карташова, но генералу он не принадлежал однозначно. Гера имела краткое удовольствие лицезреть его чародейское излучение в день пресс-конференции, когда вскрылось, что он и был счастливым обладателем пули от Литвинова, но она точно могла сказать, что ментальный фон был совершенно иным, и приписывать морок Карташову было бы такой же ошибкой, как и утверждать, что яблоня плодоносила клубникой.
Так вот и возник вопрос: почему? Почему морок неизвестного происхождения, в смысле, неизвестно чей, чуть не убивший Геру, что по ее мнению было случайным стечением обстоятельств, оказался у дома Карташова?
Видимых связей, включая географические, в двух происшествиях не было, поэтому было важно определить, откуда морок пришел. Ну, или на худой конец, хотя бы проследить часть его пути, но, попав к дому генерала только спустя сутки, Гера пришла к выводу, что никакого пути не было: морок бы выпущен непосредственно у дома Карташова, то есть абсолютно осознанно и намеренно.
Гера поправила рукав и, перекатив барбариску за другую щеку, вернула взгляд на темные окна. То, что морок, чей бы он не был, целенаправленно был спущен на генерала, ее не волновало. Она и сама фактически оказалась в ситуации, требовавшей в целях безопасности себя самой и своих близких устранить Карташова. И в принципе Гера могла бы даже за попытку и "спасибо" сказать таинственному чародею, явно имевшему зуб на генерала, да еще и отметить, что совершенно не держала зла за то, что сама чуть кони не двинула. Однако не опять, а снова было "но": часть того морока, причем, вполне живого, была в ней, что как бы связывало ее с тем чародеем. И вот это уже Геру волновало.
– Привет, Арчи!
Парадемон вынырнул из тени и по-собачьи взвизгнул, обвиваясь вокруг ног чародейки, уловившей его типа тайное присутствие еще на кладбище, когда она осматривала обезглавленное тело священника, один вид которого поверг Литвинова в состояние полного сопротивления предстоящего вазелинового напора начальства.
Черт! Бедному полковнику Звягинцеву придется неслабо обновить свой словарный запас, а вместе с тем и коньячный, чтобы выдержать тот же напор, только от другого начальства, не говоря уже о том, чтобы скрыть от прессы вызывающий факт сексуального контакта служителя церкви. Пока не подтвержденного, конечно же, сексуального контакта, но в любом случае вызывающего, что в свою очередь сулило чародейке, как минимум хорошую мигрень.
Арчи передислоцировался Гере на плечо и тихонько взвизгнул. Чародейка погладила ближайший клок чистейшей тьмы, из которой состоял парадемон, вероятно, по приказу Абросимова присматривавший за ней. Ничего милого в этом не было, ведь Гера была лучшим активом чародея, успешно выдававшего себя за человека много лет: она была наживкой.
Гера не утруждала себя попытками вникнуть в суть личной войны Абросимова, как и не искала причин нелюбви к ней Карташова. В то, что все дело было в Октавии, которую она убила, Гера не верила потому, что генерал ни в одной из возможных реальностей не мог произвести впечатление того, кто мог любить, быть привязанным, преданным или хоть что-то в этом роде.
По ее мнению все было гораздо проще: она нарушила какой-то очень важный план Карташова, частью которого была Октавия. Вот и все. И пока Литвинов только собирался сделать предложение руки и сердца своей любимой винтовке, а генерал, х*й знает как не задетый особо мороком, героем отсиживался дома, Гера продумывала план убийства, мягко говоря, идущего в разрез со всеми ее принципами.
– Знаю, – тихо ответила чародейка после повторного, более настойчивого повизгивания Арчи. Чары парадемона проникали глубже, но даже они не засекали активности в доме, кроме самого обычного человеческого сна.
Это вовсе не означало, что Карташов действительно мирно спал без всякой защиты чарами. Защита, конечно же, была, хотя и не из чар. Гера предполагала, что комната генерала была обшита высокачественным свинцом, что, скорее всего, и позволило ему избежать действия морока, сосредоточившегося на тех, кто сразу попался ему на пути, то есть охране генерала, сон которой она с Арчи и улавливала сейчас.
Однако подтвердить присутствие свинца Гера не могла, да и не стремилась, так как вечно там сидеть Карташов все равно не мог. Так что рано или поздно они встретятся. Ну, а далее… Далее будет видно, останется она здесь, или же пойдет дальше своей дорогой.
Литвинов сонно поерзал по дивану. Он так и уснул, кровожадно и методично рисуя в уме сцены убийства ненавистного ему генерала, и родная кобура с Макаром подло надавила ему ребра. Однако в целом Литвинов недурно-таки выспался. И это на выдавшем все виды диване, который, очевидно, не зря он не дал выбросить Вику, когда тот только пришел в отдел.
Старый чародей тогда все причитал по этому поводу, да сам незаметно прикипел к дивану. Сидя на нем, он часто потом говорил о своих планах после выхода на пенсию. Хотелось, видите ли, ему то ли мир повидать, то ли свою первую любовь отыскать, но Вик, тем не менее, все еще был здесь, что лишь доказывало простой жизненный факт: мечты окрыляли, но корни серой повседневности были сильнее, как и лень.
Со свойственной ему непосредственностью, Литвинов почесал пах, блаженно принюхиваясь к странному аромату кофе, которого в прокуренном лично им кабинете просто не могло быть.
Зевнув во весь рот с нечищеными зубами, Литвинов открыл глаза. Сначала ему показалось, что он снова был в госпитале, ведь над ним стояла чародейка, но тут же Литвинов вспомнил, что, во-первых, быть в госпитале снова у него совершенно не было причин. В смысле, он был здоров как бык. Во-вторых, если бы он даже и был в госпитале, то чародейка вряд ли выглядела бы такой довольной. Ну… Разве что она сама его туда и отправила, что тоже было маловероятным, ведь они с ней помирились. Вроде.
Часто заморгав, Литвинов смерил Вельму понимающим взглядом. Видать, малыш Усов неплохо вдул ей, вот она и сверкала вся, и даже стаканчиком кофе для своего старого майора разжилась.
– Только посмей испортить мне настроение! – пригрозила ему Вельма, по-прежнему сверкая, но при этом строго изогнув брови.
– И тебе доброе утро! – несколько обиженно выдавил Литвинов, в планах которого вот вообще не было портить кому бы то не было настроение. По крайней мере, намеренно и пока кто-нибудь не испортил настроение ему.
Вельма вернула брови в обычное положение и протянула ему стаканчик с кофе, который только благодаря ее стараниям оставался горячим. Подозрительно хмыкнув что-то, понятное только ей, она прошла к окну.
– Отдай!
Литвинов в недоумении замер со стаканчиком у рта. Это она ему говорила или окну?
– Отдай! – повторила чародейка чуть настойчивее.
Омерзительное растение, успевшее заработать себе репутацию хищника, бесстрашно позарившегося на усы полковника Звягинцева, вильнуло колючими побегами, как целка-патриотка, и х*й знает откуда выплюнула чародейке в руки…
– Бл*дь! Мой телефон! – не сдержал эмоций Литвинов, мысленно поставив растение вторым номером после Карташова в своем дедлисте.
– Вещи, Олег, – Вельма открыла ящик стола и, достав зарядное устройство, поставила телефон на зарядку, – должны иметь место, а не валяться где попало, – поучительно сказала она.
Литвинов смерил чародейку своим фирменным угрюмым взглядом и демонстративно громко отпил кофе. Она была моложе его почти в два раза, но при этом смела поучать так, будто в два раза была старше, но майор не стал ввязываться в перепалку, хотя и очень хотел. Надуется еще и снова не будет с ним разговаривать.
– Доброе утро!
Литвинов отвел взгляд от Вельмы и снова отпил свой кофе, даже и не подумав отвечать вошедшему в кабинет Усову, который разве что слепому не показался бы оттраханным на все сто.
А он еще думал, что Вельма светилась. Ни х*я! Это старший лейтенант светился, как новогодняя елка. Хоть в горшок сади да детям на праздник отправляй. Пускай радуются.
Усов между тем нисколько не обиделся на молчание майора и просто протянул ему небольшой бумажный пакет с двумя пончиками внутри.
"Заботливый какой!" – про себя съязвил Литвинов, но слюну сглотнул. Жрать то хотелось.
– Ты кушай, кушай, Олег! – муркнула Вельма, осваиваясь за его столом. – На нас внимания не обращай! Мы всего лишь пришли поработать! – вовсе ни на что не намекая, добавила она.
"А может не дотыкал ее?" – угрюмо подумал Литвинов, искоса взглянув на Усова.
Впрочем, это не было проблемой майора. Если в чем-то Вельма и была права, так это в том, что надо было поработать. Исходя из этого, Литвинов развернул бумажный пакет и с чувством впился зубами в сочный пончик. Чем не работа?
– Надо попасть в морг, – сказала чародейка, ловко перебегая пальчиками с одной кнопки клавиатуры на другую.
– В свое время все туда попадем, – чавкнул Литвинов, чье настроение начало балансировать между нормальным и дурным. Причина у этого, кстати, была вполне естественной: майору давило на клапан.
– Я позвоню. – Усов схватился за телефон.
– А я пойду отолью.
Чародейка брезгливо сморщила нос, но Литвинов даже бровью не дернул. Поставив стаканчик с недопитым кофе на пол, он взял из бумажного пакета второй пончик и торопливо потащился в туалет.
– Товарищ полковник! – отчеканил майор, встретив Звягинцева в том же туалете.
Не ответив на приветствие, полковник смерил Литвинова очень странным взглядом.
– Вот так, майор, – он кивнул на пончик, – приходит старость.
– Не понял…
– Когда жрешь, сидя на толчке, – пояснил Звягинцев, сам державший под мышкой газету.
– Так точно… – глубокомысленно выдал Литвинов. Что-то он не понял, что хотел этим сказать полковник: чтобы он отдал пончик ему?
Звягинцев пошевелил усами и, сделав только ему известные выводы, удалился из туалета, оставив майора тет-а-тет с его пончиком.
Литвинов пожал плечами и, сунув в рот пончик, зашел в кабинку. Пока струя мирно полировала толчок, майор строил планы на вечер. Нет, не как бы себе даму найти, а как попасть в магазин и купить пару-тройку жизненно необходимых вещей. Например, рыльно-мыльные принадлежности.
Он часто ходил небритым, но отращивать бороду отнюдь не собирался. Лезвия у него еще были, а вот пена для бритья закончилась. А еще ему нужны были носки и зубная щетка, само собой к ней зубная паста, еще туалетная бумага и что-то еще, но то уже по месту будет видно.
"Можно и водочки", – подумал Литвинов, дожевывая перед зеркалом пончик.
Умывшись кое-как, майор пошел обратно в кабинет, но у двери, из-за которой лился смех чародейки, остановился.
– Вот же бл*дь! – выругался он себе под нос. Вот за что ему была та парочка, а? За что? А за то, что сквозь пальцы смотрел на внеуставные щенячьи приставания одного своего старшего лейтенанта к другому старшему лейтенанту! Карма, мать ее так, в действии!
По честному дав Усову две минуты, Литвинов решил-таки вломиться. В конце концов, это был его кабинет, и он, как начальник, находил возмутительным то, что ему в принципе приходилось задумываться, а можно ли ему вообще войти.
Вообще-то, на самом деле Литвинов решил вломиться потому, что после смеха Вельмы услышал голос Вика, но то была не суть.
– Вик, тебе делать не фиг? – вместо вежливого приветствия выдал майор. Старый чародей, давно привыкший к манерам Литвинова, расцвел улыбкой и принялся суетиться вокруг него.
– Олежа! Ну, смотри, какой ты помятый! – Вик оценивающе посмотрел на майорскую шевелюру, торчавшую после ночи в разные стороны, но более-менее прилизанную водой. – Надо бы тебя подстричь! – Вик попытался поправить ему волосы, но Литвинов увернулся.
– О! Как это мило! – насмешливо проворковала Вельма, катаясь в своей дурацкой шляпе на кресле майора.
– Займи рот сигаретой! – буркнул Литвинов, сердито посмотрев на Вика, невольно ставшего причиной того, что чародейка стала на верный путь порчи его, то есть майора, настроения.
– Боже! Вы опять ругаетесь! – всплеснул руками Вик.
– Мы не ругаемся, – засмеявшись, ответила ему Вельма. – Мы в морг собираемся.
– О! Я с вами! – Старый чародей, вмиг позабыв про помятость Литвинова, деловито принялся осматривать свой идеальный костюм в клеточку, дополненный белой рубашкой, жилеткой и страшно старомодной бабочкой. – У Танюши сегодня день рождения! Надо ее поздравить!
Литвинов сунул руки в карманы и обменялся достаточно кислым взглядом с Усовым. У последнего с главным судмедэкспертом была своя любопытная история, а у майора своя, причем, вполне положительная, но поздравления и все прилагавшиеся к ним любезности, а после водка и поцелуи… Это даже для душки Усова было слишком. Тем более, что он теперь был писюн, то есть мужик, занятой. В смысле, чародейкой.
– Надо, надо, мальчики! – заметив "энтузиазм" своих бывших коллег, настоятельно сказал Вик. – Невежливо будет! К тому же у Герочки скоро тоже именины, вот и потренируетесь!
Упоминание приближавшихся именин по ходу подпортило Вельме желание подтрунивать над Литвиновым, и она достаточно жестко телепортировала его и Усова, который сто пудов уже обдумывал что-то тошнотворно приятное для ее дня рождения, к зданию судебно-криминалистической экспертизы, окутанное сраным туманом.
Татьяна Сергеевна, пухлая женщина лет пятидесяти, к которой великолепная четверка пожаловала в кабинет, расплылась в улыбке.
– Виктор! Ну зачем? – смутилась она, принимая от старого чародея шикарнейший букет белоснежных лилий.
– Как зачем? – Вик зарделся и поправил свою бабочку. – Ради поцелуя разумеется!
– Старый развратник! – засмеялась Татьяна Сергеевна и чмокнула Вика в щеку.
– Слабенько, Танюша! Слабенько! – шутливо посетовал старый чародей.
– Еще не вечер! – хохотнула она и подмигнула Усову.
– Провоцируйте! Провоцируйте! – не хуже лилий в букете расцвел старший лейтенант, купивший по дороге торт, что, с учетом габаритов именинницы, по мнению Литвинова было явной ошибкой.
Впрочем, главное, чтобы именинница была довольна, а она была довольна.
Чародейка обошлась без купленных наспех подарков и неуместных поцелуев, и просто прошептала что-то седмедэксперту на ухо. Татьяна Сергеевна зачарованно округлила глаза и рот, а когда чародейка отстранилась, они обменялись такими взглядами, что Литвинову невольно стало страшно любопытно, что же такого прошептала Вельма, кстати, к его удивлению не оживившая в морге все трупы, чтобы те спели песенку "С днем рождения тебя!", а то и станцевали еще.
– Знаешь, за что я тебя люблю? – проворковала судмедэскперт.
– За что? – игриво спросила Вельма, стоявшая с ней в обнимку.
– За честность, – ответила Татьяна Сергеевна.
Вик захихикал, а судмедэсперт обратила свой взор на скромно стоявшего в сторонке майора.
– Я ж ваш лучший подарок, теть Тань, – просто, но со вкусом сказал Литвинов, само собой не тративший денег на всякий хлам, включая цветы, которые вообще были на вес золота. Ему ведь еще предстояло купить какой-нибудь хлам Вельме, так что уж извините. – Но целовать не буду, – на всякий случай добавил майор.
– Та боже сохрани, Литвинов! – под взрывной смех чародейки поспешила отмахнуться Татьяна Сергеевна с таким видом, будто и правда поверила в то, что майор собрался ее целовать. – Мне своих болячек, что ли, мало?!
– Тю! Та я… – хотел возмутиться Литвинов, но тут заржал еще и Усов. И даже Вик, извинительно качая головой, захихикал, как подросток подшофе (в состоянии легкого опьянения – прим. автора).
– Ладно, милые мои! – Татьяна Сергеевна кивнула вопросительно заглянувшей в кабинет Эле. – Давайте теперь я вам сделаю подарки! Правда, я сильно сомневаюсь, что они вам понравятся!
В манипуляционной комнате, где непосредственно и проводились вскрытия, стоял тошнотворный сладковатый запах. На своей памяти Литвинов еще не разу не ощущал его в подобных местах, и ни грамулька съеденных им пончиков не шевельнулась у него в желудке.
Вельма, вилявшей походной вырвавшаяся вперед, спокойно миновала вскрытое тело какого-то бедолаги, над которым корпел еще один бедолага, только живой, и остановилась у стола с телом толстого мужчины.
– А где голова? – спросила она, с жадностью присущей следователю рассматривая тело толстяка.
– Карим все еще с ней развлекается, – ответила Татьяна Сергеевна, занявшая на пару с Виком место по другую сторону стола.
Литвинов, теребивший в кармане пальто пачку сигарет, раздраженно покосился на Усова, преданно пристроившегося возле чародейки. Вообще-то, там хотел стать он. В смысле, не возле чародейки, а с той стороны стола, а так ему пришлось выбирать между стороной, демонстрировавшей половые органы, и стороной с отсутствующей головой.
Разумеется, Литвинов выбрал последнюю и с хладнокровным видом посмотрел на ровный срез, успевший прилично потемнеть.
– Причина смерти, думаю, очевидна, – отметил майор.
– Спешишь с выводами, – возразила Татьяна Сергеевна. – Голова была отделена от тела посмертно. Думаю, что этого божьего раба задушили, причем в самый ответственный момент. – Судмедэксперт кивнула на половые органы, красноречиво окрашенные красной губной помадой.
Припомнив все подробности обнаружения тела, Литвинов нахмурился и потер шею, которую кусало как горло черной вязаной водолазки, так и прежнее предчувствие клешней начальства.
– Все верно, – усмехнулась Татьяна Сергеевна, будто прочитав его мысли. – Личность подтвердилась. – Скользнувшая в манипуляционную вместе со всеми Эля любезно подала ей папку. – Знакомьтесь: отец Димитрий. – Татьяна Сергеевна – Он же Сергей Павлович Лисичкин, 63-го года рождения, уроженец Самарской области, а точнее – города Жигулевск. Последние семь лет служитель Церкови Рождества святого Иоанна Предтечи. В обход правил был объявлен в розыск утром где-то за час до вашего прихода, так как не явился на службу и не был обнаружен в своей комнате. Короче, – судмедэксперт протянула папку Вельме, – не мне вам рассказывать, как церковники умеют добиваться своего.
– Х*йня! – выругался Литвинов, взъерошив волосы. Худшего дела перед праздниками, когда было принято под елкой заливаться всеми алкогольными напитками разом и просить у х*евого бородатого деда хоть минутку покоя, было не придумать.
– Что еще можете сказать? – спросила Вельма, чей взгляд принял приблизительно такое выражение, какое могло быть только при встрече с тем самым х*евым бородатым дедом, очевидно, чем-то ей в детстве не угодившем.
– Поститься отец Димитрий не любил, – ответила Татьяна Сергеевна, неодобрительно посмотрев на тело.
– Очевидно, – вставил Усов, тот еще поклонник всяких смузи из брокколи.
– Выпить, думаю, он тоже был горазд, – усмехнулась Татьяна Сергеевна, – но это сможет подтвердить или же опровергнуть анализ крови, содержимое желудка и состояние печени нашего батюшки. – Судмедэксперт потерла руки в предвкушении.
Литвинов задумался и как-то по-новому взглянул на труп: когда-нибудь и он окажется на его месте. В смысле, в морге на таком же самом столе, и его печень будет рассказывать патологоанатому обо всех прожитых годах и бутылках.
Чародейка странно посмотрела на Литвинова, и майор, кашлянув, вернулся к реальному трупу.
– Ну, а с карандашом что? – Майор кивнул на потроха батюшки, и Татьяна Сергеевна расплылась в многообещающей улыбке.
– Литвинов! Побойся Бога! Ну какой же это карандаш?! – Она сместилась влево и чуть ли не обласкала взглядом член трупа. – Как для его возраста пенис в очень даже хорошем состоянии! – проворковала она, натягивая резиновые перчатки, которые подала ей Эля.
Судмедэксперт с самым радостным видом обхватила пенис и не без усилий в связи с трупным окоченением приподняла его, чтобы взять мазки поданым следом за перчатками специальным набором.
Вот тут вдруг как-то Литвинову, чья поразительная фантазия сопроводила сей процесс немыслимым скрипом, стало как-то не по себе, и он обменялся выразительным взглядом с Усовым, чья не менее поразительная фантазия, видимо, устроила ему такое же звуковое шоу, что и майору.
Даже Вик не остался равнодушным к действиям своей любимицы Татьяны Сергеевны и с видом "меня здесь нет" принялся рассматривать рукав своего пиджака. Вельма же по ходу нашла это забавным и улыбнулась.
– Красивый цвет, – отметила она.
– Очень! – подтвердила Татьяна Сергеевна, рассматривая красный оттенок помады, удивительно послушно легший на ватный конец палочки. – А блестки какие на одежде батюшки… Зашататься можно!
Литвинов искоса кинул вопросительный взгляд на Усова, но последний лишь вытаращил глаза и неоднозначно поводил бровями.
– А по существу что-то есть? – начал кипятиться майор.
То пенисы выворачивали, то какие-то цвета и блестки обсуждали… Как это могло помочь в расследовании, Литвинов не понимал. Такими темпами на их отделе повиснет еще один тупейший глухарь, и полковник, спавший и видевший х*евого бородатого деда, вручавшего ему свободный от звонков начальства денек, сожрет свой галстук, прежде задушив им Литвинова.
Впрочем, Татьяну Сергеевну это не волновало, и вот прямо по существу она послала майора в лабораторию, по дороге в которую Вик не отказал себе в удовольствии продолбать Литвинову мозг на предмет отсутствие такта.
– Думаешь, это все, что у него отсутствует? – поддела Вельма, уверенно вернувшись к своей старой тактике выбесивания майора.
– Слышишь, ты… – Литвинов резко вытащил из кармана руку и, эффектно взмахнув пальто, угрожающе ткнул в чародейку пальцем.
– Не слышу! – муркнула Вельма, с гадкой улыбкой закидывая в рот барбариску. Вильнув своей шикарной задницей, она юркнула в лабораторию. – Привет, Карим! Какие новости? Есть, чем меня порадовать? – спросила Вельма, остановившись у круглого аквариума, в котором уже едва шевелила губами голова священника.
– Зависит от того, что тебя радует, – усмехнулся чародей-лаборант, приглушив громкость офигенского старого касетного магнитофона, ревущего одну из его любимых песен "Highway to Hell" (песня группы AC/DC, 1979 год – прим. автора).
– А можно по существу! – фактически не прекращая кипятиться, вставил Литвинов. Он вообще еще хотел курить и жрать, а не выслушивать новую порцию помадок-блесток и прочих радостей новоиспеченного трупа, удручавшего майора по самые гланды.
Карим поправил очки и странно посмотрел на Вельму.
– На срезе четко видны остатки чар, – начал он. – Лезвие, которым голову отделили от тела было призрачным.
– Это как? – спросил Усов.
– Это вот так. – Чародейка вытянула руку в сторону и сжала появившуюся в ней косу с горящим серпом.
– Типа да, – подтвердил Карим.
– Татьяна Сергеевна сказала, что голову отделили от тела уже после смерти, перед этим задушив священника, – сказал Усов.
– Именно так, – снова подтвердил Карим.
– С чего такая уверенность? – спросил Литвинов.
– Было бы иначе, – чародей-лаборант кивнул на голову, – он не смог бы говорить.
Вельма перестала играться своей косой и посмотрела на Карима. В принципе и ей, и Литвинову, и Усову было очевидно, что голова священника, отделенная от тела, могла задрачивать всех своими проповедями лишь благодаря чарам, но что-то в словах лаборанта насторожило чародейку.
– Поясни! – вместо нее требовательно сказал Литвинов, предчувствуя, что ответ ему не понравится, как и Вельме.
Карим медлил с ответом, неоднозначно переводя взгляд с майора на Вельму, с Вельмы на Усова, и обратно по кругу.
– Ну! – гаркнул Литвинов.
– Похоже, что священника накормили "Единорогом".