Дине было любопытно посмотреть, как изменился город хоть она и боялась воспоминаний. Боялась, что они могут ранить. Но Дан крепко держал за руку и увлекал разговором, так что Дина расслабилась и увлечённо смотрела по сторонам. Да, эта Ялта мало походила на ту, которую она помнила. Кажется улицы стали уже, а кипарисы, платаны и акации, росли, будто сорняки, пробиваясь из-под асфальта. Город строился, напирал со всех сторон, вытесняя зелень. Парки и скверы казались крошечными, очерченные бордюрчиками и плиткой – человек старался обуздать природу, втиснуть в рамки из стекла и бетона. А она прорывалась. То там, то здесь. Выходила из клумб, тянулась к солнцу. – Смешно даже – говорила Дина Дану. – В моих воспоминаниях этот город огромный, просторный. Весь из солнца и моря. И горы вокруг казались раза в два выше. И улицы шире. – Память странно работает иногда, – согласился Дан. – Ты замечала? Есть истории, которые тебе рассказал кто-то, а ты помнишь их, как свои. Как будто с тобой произошло. Например истории, которые часто рассказывают в семье. С каждым разом ты все отчетливее воображаешь подробности и начинает казаться, будто ты сам там был. А ты небыл. Когда мой брат решил появиться на свет, это было среди ночи. Отец повез ее в роддом и у них сломалась машина. Вот просто заглохла на трассе. Представь? Ночь. Никого. Дождь лупит. И они на пустой дороге. – Не хотела бы я такого приключения, – пробормотала Дина. – Отец увидел в темноте фары и выскочил наперерез. Это была машина полиции, – Дан рассмеялся. – Роды принимал наряд патрульно постовой службы. Иногда, когда я рассказывают эту историю, то вижу все так, будто сам был там. Но нет. Я был у бабушки. Мне было семь и появление брата не слишком обрадовало. – Забавно, – рассмеялась Дина. – У меня другой эффект. Например, прошлогодние события… Я, знаешь, когда вспоминаю, то мне кажется это было не со мной. С кем-то другим. Дан улыбнулся вежливой улыбкой слегка растянув уголки губ – он не любил вспоминать то, что произошло прошлым летом. Может, еще через год или два. Но пока он предпочитал перевернуть эту страницу не перечитывая. Дорога от набережной шла вверх и улицы стали уже, как и тротуары, у края которых умудрялись парковаться автомобилисты. – А я вот иду, смотрю вокруг и удивляюсь, что вроде все другое. Другие вывески. Вместо магазина женской одежды, какой-то минимаркет, и пристройки новые и все… Но ноги сами ведут. И вон за тем поворотом дорога станет совсем крутой. Идём! Дина ускорила шаг, потому что вдруг нестерпимо захотелось быстрее увидеть дом, в котором она проводила почти каждое лето. Крутой узкий тротуар вильнул, и неожиданно выровнялся, открыв ровную улочку буквально в три дома за высокими глухими заборами. – Вот этот серый забор это тоже дом какого-то героического человека, – Дина провела рукой по металлической, нагретой солнцем поверхности ворот. – Они жили на севере. Он был военный. И там что-то такое совершил, что ему пожаловали домик у моря и перевели заканчивать службу на юг. У него был какой-то высокий военный чин. Так бабушка говорила. Забор гигантский, а дом сам маленький. Зато у них там большой сад. Хотя, может, мне он только кажется большим. Я помню мы как-то ходили в гости. К ним тоже приезжали внуки на лето. Мальчик и девочка. Близнецы. Но мы не дружили. Ужасно вредная была парочка. Девчонка взяла как-то играть мою куклу, а вернула с волосами, как мочалка! Ух, как я злилась! Дина сделала несколько шагов вперёд по узком тротуару и замерла перед темно-зеленой калиткой, которая едва видна была в заросшем плющем заборе. Ей пришлось встать на носочки, что бы в отверстия между толстыми прутьями увидеть дом. Его почти полностью скрывала листва старой яблони. Поздний сорт усыпал ветви и тянул их вниз своей тяжетью. Видна была острая крыша с балкончиком мансарды и тёмные окна. – Никого нет? – спросил Дан, останавливаясь и тоже заглядывая в крошечный двор. – Если бы были хозяева, можно наверное было бы объяснить все и зайти? Дина обернулась к нему, странно сузив глаза и сжав губы. Потом молча перешла на другую сторону узкой улочки на которой с трудом бы разъехались два легковых автомобиля. На стороне противоположной домам, как и много лет назад росли вечнозеленые кусты с гладкими мелкими листьями, несколько кипарисов и акаций. Дальше склон резко уходил вниз и виднелись только крыши домов с улицы ниже, и снова крыши, деревья, особняки, многоэтажные дома и где-то совсем немного – море. – Красиво, – сказал Дан, останавливаясь рядом с Диной. – Ты рассказывала о соседях. Да? А семья этого Серёжи? Дина оглянулась на дом. – Моя бабушка и его были подругами. Ещё с детства. И жили в одном дворе. В нашем, дворе. Ну, в моем, – Дина опустила голову, поддев носком белых кед камешек в редкой траве. – Муж Анфисы Геннадьевны сделал какое-то важное государственное открытие. Он был физик. Я не помню уже подробностей. Он был удостоин государственной премии и дома вот, в Ялте. Что-то у него там было со здоровьем от науки этой… – Светился в темноте? – пошутил Дан. Дина фыркнула. – Я не знаю. Он умер уже, когда мы сюда начали приезжать. У Анфисы Геннадьевны было двое детей. Старший пошёл в науку, как отец. Учился в Москве и потом вроде остался. Сейчас где-то за границей. А дочь пошла в медицину. Я её не помню почти. Они один раз приезжали к нам, в Севастополь. Мне лет пять примерно было. Серёже шесть. Мы, конечно, на ушах стояли! Полный дом взрослых. Постоянно куда-то ездили толпой всей. На пляжи, потом гулять. Какой-то цыганский табор, если честно. Родители были молодые, весёлые, потом вино же, юг… Дина рассмеялась и провела пальцами по жёстким пыльным листьям кустарника. – Отец у Серёжи тоже был медик. Не помню их специализации. Помню они очень идейные. А когда люди идейные, им не до детей, – Дина усмехнулась и вздернула подбородок, всматриваясь в далекие крыши. Потому что у неё тоже были очень идейные родители. – И они Серёжу оставляли бабушке. Прямо, как мои меня. И занимались своей интересной взрослой жизнью. Бабушки дружили, поддерживали друг друга и проводили вместе лето. И внуки вроде рядом и оздоровление. Солнце ползло за горизонт и тени стали длиннее. Дине даже показалось, что вечер вдруг стал слишком прохладным. – Мои родители сразу поняли, что не тянут. Я про то, что не тянут быть хорошими родителями. Потом папа любил писать на острые темы. А это для семьи не очень хорошо. Я даже думаю, что мама и нашла себе кубинского дипломата, потому что с ним как-то поспокойнее. Куба, конечно, далекова-то, но на этом острове свободы, семью консула никто не тронет. Если что. А папа мой несколько раз доходил до того, что звонили с угрозами. И маме, и бабушке. Дина поежилась и взяла Дана за руку. – Родители Серёжи старались бороться. Старались быть хорошими родителями. Они таскали его по городам, в которых работали. Потом у него обнаружился музыкальный талант и его бабушка отвоевала. Убедила, что ребёнку будет лучше здесь, с ней. И с музыкой. Дина потянула Дана за собой. Вечерело и пора было возвращаться. Тем более, что воспоминания вдруг стали тяжёлые, вязкие, как растаявшая жвачка на асфальте. Хотелось пошаркать ногой, очищая подошву и убежать. – Анфиса Геннадьевна умерла вскоре, после Серёжи. На сколько я помню. Я, знаешь, рванула лечить разбитое сердце на Кубу. И все это прошло как-то мимо, – Дина ускорила шаг. – И интересно, конечно, что с этим домом. И вообще… Но это же неправильно, да? Найти их родственников и сказать "Здрасьти, я Дина, как ваши дела?" Она заглянула Дану в глаза в поисках ответа и даже сняла солнцезащитные очки. – Я бы не парился, – ответил Дан. – Ну, если интересно тебе. Можно же узнать? Время прошло. Уже не так это все остро. – Я подумаю, – пробубнила Дина. – Я постараюсь их разыскать и отдать эту рукопись. Он все же в первую очередь сын… а потом уже мальчик, который мне нравился. – Нравился? – Дан потянул Дину за руку, заставляя обернуться. – Я думал у вас все было серьёзно? – Это был первый парень в которого я влюбилась, – выпалила Дина, чувсвуя охватившее ее волнение. – Который поцеловал меня. И… – И? – Дан остановился и сдвинул свои солнцезащитные очки на макушку. – Что? – Дина взмахнула руками. – Ты же знаешь, что ты не мой первый парень! – Серьёзно? – Дан примирительно улыбнулся и снова взял ее за руку, что бы медленно пойти вниз по узкой улочке лавируя между редкими прохожими. – Так поэтому тебя все это цепляет? Да? Потому что здесь маленькая Карамель стала взрослой Карамелью? – Хватит! – возмутилась она. – Это не смешно! И обсуждать это с тобой мне не нравится! – Я тоже не в восторге, что вдруг появился твой бывший, – Дан примирительно обнял Динину за плечи. – Но это прошлое. Оно есть у каждого и я стараюсь принимать твоё. Вот и все. Домой они возвращались уже в темноте. Дан не сводил взгляда с петляющей вдоль горной гряды дороги, а Дина устроившись на сидении рядом, все перебирала в памяти длинный день, полный ярких красок и эмоций. "Вы помните, Дина, тот кусок, где он пишет, как вы впервые потрахались, когда ваши бабки ходили на рынок? Это правда? Он не мог зайти к вам ночью, потому что ваша бабуля спала на соседней кровати и придумал сделать это днем. Вернее, утром. И вы потом вдвоём стирали простынь, потому что крови было многовато." Дина смотрела в темноту проносящуюся за окном, на яркие светоотражатели отбойников, а видела то утро. Голоса бабушек, удаляющиеся от дома, стук закрытой калитки. В открытое настежь окно лилась из сада утренняя прохлада и голоса просыпающегося города. Дина открыла глаза и какое-то время лежала, глядя на свои загорелые ноги на фоне белоснежной простыни и на подол ночной рубашки. Потом ей захотелось писать и она выскочила из комнаты. Ванная находилась на первом этаже небольшого домика. Между просторной кухней и коридором, ведущим в гостинную. Дина помнила блестящее от лака черное фортепино у стены. Картины на стенах в темно-зеленых с золотом, обоях. Кажется, там еще был диван, очень древний, с резной высокой спинкой из дерева. Та комната казалась очень торжественной. Там бабушки вечерами смотрели свои сериалы по телевизору, а утром после завтрака Сережа два часа играл… Дина столкнулась с ним как раз выходя из ванной. На губах вкус мятной зубной пасты, на плече полотенце, которое она собиралась повесить на веревку во дворе. Она пробормотала что-то и юркнула в дверь. Скатилась по круглым каменным ступенькам, пробежала в домашних тапочках по дорожке из ярких красных плиток. Полотенце было брошено на веревку для белья и Дина вернулась в дом. Поднялась на второй этаж в комнатку для гостей, которую делила с бабушкой и хотела заправить свою узкую кровать белым пикейным покрывалом. Такие, кажется, сохранились только в пропахших шариками нафталина шкафах древних старух. Дверь скрипнула. Дина обернулась и увидела его. Подсвеченного светом из узкого окошка кордиора. Его светлые отросшие волосы казались над головой нимбом, какой рисуют у святых. Серёжа шагнул в её комнату, так, словно это было обычно и он имел право на это. Впрочем, наверное, имел. Потому что вот уже несколько дней они не могли разлучиться, а проводили все время вместе. И, по какому-то волшебству, не иначе, пальцы их старались сплестись, а губы искали поцелуев. Только страх, что их могут разлучить, заставлял помнить об осторожности. В то утро, оставшись вдвоём в целом доме, они все потеряли. Серёжа шагнул к Дине с каким-то удивительным выражением лица. Он охватил её руками и поставил на кровать, из-за чего та скрипнула. И Дина, кажется, пискнула что-то. Потому что была, как в тумане понимая, что сейчас случится и в тоже время совершенно не понимая, что происходит. Он смотрела на неё снизу вверх, решительный и прекрасный, как принц, что пришёл сообщить своей принцессе, что дракон убит и сокровища завоеваны. Теперь же он планировал взять принцессу и причитающиеся ему пол царства. Он задрал на Дине лёгкую рубашку, глядя в глаза и она чувствовала одновременно жар и озноб. Ледяной страх неизвестного и сладкий огонь предчувствия. Музыкальные пальцы метнулись по её спине вверх, потом вниз, к резинке трусиков. Он ловко снял их и, словно в награду, покрыл поцелуями Динин живот, двигаясь вверх, к груди. И что бы не мешало ничего, сорвал с Дины белую сорочку. Провел нетерпеливо руками по ней, замершей перед ним совсем голой, в полосках незагорелой кожи от купальника. А длинные пальцы осторожно скользнули туда, в святая святых, хранилище девичьей чести. Дина замерла, чувствуя трепет и тяжесть, понимая, что облегчение дать может только он, светловолосый загорелый бог с глазами зелёными, как сердцевина фисташки. Она медленно опустилась на кровать, притянула его к себе, обнимая широкие плечи и целуя. Втолкнула горячий гибкий язык в его рот, желая, что бы он вторгся в неё, так же. Нежно и смело. И он сделал это. Проложив дорогу сначала пальцами, а затем, заполнив её пустоту своим естеством. Дина помнила боль и удовольствие. Сладкое и мучительное. Запретное и притягательное. Помнила, как лежала потом глядя в высокий белоснежный потолок комнаты и чувствовала счастье. И музыкальные пальцы, что гладили её прохладную кожу. И она обнимала его, загорелого прекрасного бога с копной светлых волос, что пахли морем. Да, писатель сказал правду. На простыне осталась кровь – свидетельство их соединения. И они с Серёжей побежали в ванну её отстирывать. Потом, когда бабушки вернулись с рынка, во дворе висело не только Динино полотенце, но и простыня. Кажется, она наврала что-то нелепое… Дина обернулась от окна к Дану. Внутри снова стояло какое-то неприятное чувство. Словно вернувшись в воспоминания о первом своём сексе она изменила ему. Может, не стоило лезть в это? Ялта, рукопись. Пусть бы лежали у писателя дома эти бумажки и вдохновляли его на новые сочинения? Ещё не поздно вернуть все. Заняться свадьбой и жить обычную жизнь. Да, да, Дина даже представила, как запакует рукопись в аккуратный почтовый конверт и отправит завтра же писателю. Вот только всплыло в сознании странное слово "Хозяйка" и что-то про поломанные пальцы. "Я просто прочитаю, – сказала себе Дина. – Мне нужно знать, что там нет ничего страшного."