Остаток того вечера я провел за ноутбуком в спальне для гостей. Так эта комната звалась официально, на самом деле никаких гостей у нас отродясь не бывало. Мы жили хоть и не в спальном, но, по словам Мари, в ужасно некультурном районе. В подъездах на каждом лестничном пролете валялись окурки, стены изрисованы маркером, в лифте вдавлены кнопки, а во дворе из-за припаркованных машин и загаженных тротуаров негде пройти. Маря стыдилась принимать у нас подруг, знакомых и своего кумира. Последнее особенно ее огорчало, ведь из-за этого она не могла осуществить свою давнюю мечту и переделать спальню для гостей в личную комнату Рубена, отблагодарив его за нашу собственную мансарду в его коттедже, которая еще без малого три года назад была просто моей спальней, или без толку пустующей комнатой.
Маря укладывала вещи. Я прекрасно слышал, как она хлопает дверцами шкафа и стучит ящиками комода, но мыслями был далеко, так далеко, что мои попытки отвлечься на подготовительные тесты пришлось отложить на потом. Осенью я планировал записаться на курсы переподготовки для преподавателей. Летние месяцы и последующие полгода переаттестации собирался поработать в детском развлекательном центре. Хорошая возможность вспомнить, как держаться с детьми, заодно избавиться от ненужного смущения и зажатости. Никто не будет всерьез воспринимать краснеющего и запинающегося учителя.
Мое решение вернуться к преподаванию стало главной причиной наших участившихся ссор. Это решение Маре никак не удавалось поколебать – даже спустя двадцатую ссору, даже после шестичасового марафона по ругани, – и как-то незаметно я вдруг больше обычного стал во всем виноват. Я пока еще не до конца осознал, что оно принесет больше перемен, чем кажется, и хотя эта мысль уже проклевывалась в мозгу, я не желал в нее углубляться.
Толку от меня в таком состоянии не было, и я позволил себе отвлечься. Прошвырнулся по соцсетям, где на моих страницах царила тишина гуще, чем на болотах, по привычке проверил почтовый ящик и не сильно удивился отсутствию новых писем. После ответа на мое резюме и приглашения на собеседование в будущий понедельник я особо ничего не ждал и не хотел видеть.
Обновилась информация о лихорадочных больных. Первую заметку внесли четыре часа назад: поступил еще один пациент. Вторую добавили в начале часа: врачам удалось выявить связь между заболевшими. Все они работают в небольшой фирме по разработке мобильных приложений для бизнеса. «Академия Код». Название мне ни о чем не говорило. Наверняка одна из тех бесчисленных мелких контор с одомашненными офисами в квартирах элитных стекляшек.
Комментариев даже под сотню не набралось, да и те по большей части были шутками: отравились «праздничным салатиком»; конкуренты заслали своего курьера с эко-пиццей; кто-то из девушек купил неудачные духи и замкнул провода в мозгах мужской половины офиса. И прочий идиотизм. Закинув свои пять копеек и разрядившись, люди спешили в соседнюю статью, где шло активное обсуждение более насущных проблем, таких как топливный дефицит. Спустя месяц перебоев появившийся было на заправках бензин снова начал исчезать. НПЗ нашего края в который раз собирались закрывать на ремонт, и нам опять грозил, как писали в статье, «бензиновый голод».
Позвонил Рубен. Отвечать не хотелось, но сбрасывать звонки не в моей привычке. По его мягкому опекунскому тону я понял, что с Марей он уже переговорил. Это не прибавило настроения. Привычка Мари обсуждать с моим братом наши с ней проблемы выводила меня из себя. Сколько раз просил так не делать, – всё без толку. Маря решительно не видела в этом ничего дурного. «С Рубеном я могу секретничать о чем угодно, с ним легко, как со школьным другом, и не нужно стесняться». Мне надоело раз за разом это слышать, и я перестал поднимать эту тему.
– Считаешь, из-за такой ерунды стоит ругаться? – спросил он после того, как зачем-то пересказал детали нашей размолвки, словно меня там не было, я только подошел и не в курсе событий.
– Нет.
Рубен помолчал в ожидании, пока я разверну ответ, расскажу, как все видится с моей стороны, в чем, по моему мнению, проблема, чего я хочу и на что обижен. А я сидел, пялился в монитор и в двадцатый раз перечитывал новость о каком-то политике, который обиделся на популярный журнал за статью о своей съемке в рекламе.
Рубен все ждал, однако у меня не было желания обсуждать брачные тяготы со своим неженатым братцем, у которого каждые шесть месяцев гостила новая подруга. И даже будь он примерный семьянин, вряд ли бы это что-то изменило между нами.
– Лучше не проводить выходные порознь. Это, знаешь ли, тревожный звоночек. Да и не стоит давать поводов для сплетен, сам понимаешь. У нас тут кружок тесный, а вдали от города любая, даже самая незначительная новость вызывает интерес. Когда узнают, что Маря приехала одна, вы потом от косых взглядов не отделаетесь.
Косые взгляды – мерная система семейного благополучия. Чем их меньше, тем ты априори счастливее.
Есть у меня такая дурная привычка, – скорее, даже особенность мозга: когда со мной разговаривают, я все слышу. Не получается сосредоточиться на чем-то третьем, выпасть из реальности. Могу только сделать вид, но все равно буду слышать каждое слово. Мои попытки отвлечься от наставлений Рубена, читая новости, ни к чему не привели.
– Ты меня слушаешь?
– Нет.
Рубен засмеялся.
– Игорек?
– Что?
– Дуй ко мне. Ты же знаешь, у меня программа поинтереснее будет, чем в кино, а меню – получше всяких кафе. Анфиса приедет. Она младшая сестренка моей бывшей коллеги Жанны, помнишь? Мы с Анфисой столкнулись на днях в магазине. Проказница узнала меня с первого взгляда, в отличие от твоего верного слуги. Первый раз в жизни застали врасплох! – смеялся Рубен. – Но не ставить же себя и ее в неловкое положение, правильно? Не хотелось обижать такую милаху. Ты бы видел ее улыбку… А какие глаза! Я был сражен в самое сердце. Да если бы она приняла меня за кого-то другого, я бы тотчас им притворился, лишь бы удержать ее и успеть обворожить. И вот представь, стоим мы посреди магазина, я смотрю на эту лапоньку, улыбаюсь и думаю: «Ну помоги же мне вспомнить, как тебя зовут, кисуля». А она знай себе щебечет без умолку, да с таким очаровательным озорством, что я в конце концов оставил попытки вспомнить ее имя и позвал выпить кофе. А там уже мы болтали, как старые друзья! И когда она с хитрыми глазками промурлыкала, почему я не спрашиваю о ее сестре, неужто забыл свою старую любовь, без пяти минут женушку, я сразу вспомнил, что передо мной сидит не кто иная, как Анфиса!
«Из-за которой и распался наш без пяти минут брак с Жанной», – думал я, прибавит братец, но нет.
– Она спрашивала о тебе.
– Неужели?
Рубен слишком увлекся воспоминаниями о приятном вечере с давней подругой и не уловил иронии в моем голосе.
– Ей очень хочется тебя увидеть. Все эти дни она так часто вспоминала о тебе, что я уже начал ревновать, – пошутил Рубен, который никогда никого не ревновал и понятия не имел, как проявляется это чувство и что оно значит. Женщины бегали за ним, а не он за ними. Его в жизни не бросали, не предпочитали ему кого-то другого. Если нужно было сделать выбор, побеждал он и только он. – Анфиса не простит мне, если ты не приедешь.
Нарисованная братцем картина только сильнее подтачивала мое желание провести эти и все последующие выходные как можно дальше от «Лесного янтаря».
В комнату вошла Маря. Порылась в комоде, нашла запасную зарядку для планшета и сразу ушла, не забыв прикрыть за собой дверь. Я вздохнул и перевел взгляд на экран ноутбука, где на фотографии с выкрученной яркостью супился обиженный статьей политик в сером костюме и безупречно повязанном галстуке цвета металлик.
– Чего вздыхаешь? Я же чувствую: хочешь приехать! Игорек, давай не дури. Не ссорься с женой, зачем ты ее расстраиваешь? Здесь вы мигом забудете о своем разногласии. Назад вернетесь счастливые и довольные, как из медового месяца, это я вам гарантирую.
– Я уже составил планы на эти выходные.
– Это какие? – удивился братец. – Маря ничего не говорила.
– Пересажу папоротник, – брякнул я первое, что пришло на ум, вспомнив об одиноком зеленом жильце на балконе.
Рубена это очень рассмешило. Мои слова вообще часто поднимают ему настроение.
Я глянул на часы и понял, что разговор пора сворачивать. Рубен от своего не отступится, он обладает хваткой и настойчивостью адвоката и привык биться до конца – одинаково в делах и спорах. Мне всегда было тяжело разговаривать с ним. Он из тех людей, которые не прилагают никаких усилий для отстаивания своей позиции. Даже если он не до конца разобрался, о чем речь, его спасает нерушимая уверенность в собственной правоте и талант красиво завязать словцо, переговорить любого. Имея на руках все козыри, я проигрываю, потому что не умею отстоять свое мнение. Никогда не умел. Не только Рубен, но любой, у кого подвешен язык, победит меня в первом же раунде.
– Сейчас закваска совсем другая, крепче и гуще. Нельзя просто так отмахнуться и сказать: ай, ладно, переживем. Если ты еще не понял, Игорек, твоя жена собирается уехать из города на все выходные. Ты не должен отпускать ее одну, это вредно для ваших отношений и ни к чему хорошему не приведет.
– Вредно для наших отношений.
– Именно. Не пускай это на самотек, иначе отдалитесь друг от друга, и никакой сердцевед вам не поможет.
Сердцеведами Рубен называл психотерапевтов. Слово «мозгоправ» казалось ему грубым, ведь с одним из них он давно водил дружбу. Рубену после расставаний удавалось сохранить со своими подругами теплые дружеские отношения. И когда они распахивали перед ним душу и жаловались, как сложно опять с кем-то сойтись, он в ответ протягивал визитку хорошего сердцеведа, чьими советами часто пользовался в своей работе.
– Не вижу ничего преступного в желании двух людей провести выходные порознь. Как будто никто так не делал до нас.
– В этом нет ничего дурного, но только если по обоюдному согласию.
– Мне больше нечего добавить, Рубен. Ты меня не переубедишь. Побереги силы для нового дела, когда оно у тебя там будет…
– В среду деловой ужин в «Де Марко», – немедленно сообщил Рубен.
– Я так и думал. Удачи тебе с ним. Но в эти выходные меня не жди. Добрых снов.
Я отнял трубку от уха, не обращая внимания, что она продолжает бормотать голосом Рубена, и отсоединился.
Завидовал ли я ему? Нет. Но избегал. Помладше был, – робел перед его решительностью и напором. Потом начал потихоньку отдаляться, и теперь уже так от него отрезан, что общего между нами только и осталось, что фамилия да отчество. Даже детских воспоминаний на двоих едва-едва наберется. Он жил и учился в элитной форинской гимназии, завоевывал кубки на спортивных состязаниях и разъезжал со школьными экскурсиями по всему свету, а я, хилый и болезненный мальчик, и шагу не мог ступить, не вывихнув лодыжку, поэтому мне строго-настрого запрещали любое перенапряжение. По словам родителей, младшенький у них с рождения не отличался крепким здоровьем, такой слабенький всегда был, такой крохотуля, ну как оставить его одного без постоянного ухода и заботы?