Амстердам, 15 сентября 1889 года
От Винка Эрих отправился прямиком в канцелярию, откуда хмурый Карл Брендон повёл его в хранилище вещдоков и долго гремел связкой ключей, отпирая железную решётчатую дверь.
– Инспектор приказал только показать, – угрюмо сообщил он, исподлобья поглядывая на внештатного судмедэксперта. – Навынос не дам.
– Не показать, – поправил дежурного Краузе, – а осмотреть и поработать.
Брендон глянул на Эриха подозрительно, но промолчал. У Карла постоянно был такой вид, будто у него только что отобрали любимую конфетку.
– Оба будете смотреть? – спросил он, выдвигая один из ящиков стеллажа.
– В каком смысле? – не понял Эрих. – Там что, не одно письмо?
– Два.
– А ну да, разумеется! – будто бы «вспомнил» Краузе. – Разумеется, оба! – поспешно добавил он.
– Одно нам отдал адвокат-жених. Второе мы нашли обыском у самой потерпевшей в доме. Как я понимаю, она его написала, но так и не отправила. Ван дер Берг его в глаза не видел.
– Любопытно, любопытно… И якорь тоже!
– Якорь на другом складе, он же весит фунтов тридцать!
– Что ж поделать. Я устроюсь вон там. – Эрих указал на маленький столик, притулившийся в углу хранилища. На столе стояла керосиновая лампа, а рядом – трёхногий табурет. – А вы пока мне его принесите.
Брендон поджал губы, но перечить не стал.
Вскоре Краузе разложил на столешнице два полученных документа, а Карл притащил-таки и поставил у ножки стола тот самый якорь, что полицейские изъяли на причале.
После того как дежурный удалился, Эрих приступил к детальному осмотру. Через какое-то время он раскрыл свой саквояж и извлёк из него обычную канцелярскую лупу.
Писем действительно оказалось два. Одно, неотправленное, которое нашли у Эммы де Беккер, датированное 12 сентября, и второе, от 14 сентября, что отдал полиции Симон и о котором упоминал Винк.
Текст второго был короче и лаконичнее.
«Beste Simon! – писала Эмма характерным наклонным почерком. – Ное triest het оок is от и hierover te informeren, maar ik vertrek morgen voor een lange reis. Incognito. Mijn vader weet er niet eens van. Ik verzeker и dat er geen andere man bij betrokken is. Het is gewoon mijn keuze, die ik heel bewust maak. Zoek me alsjeblieft niet! Ik verontschuldig me dat ik je avances niet rechtvaardigde. Tot ziens! Altijd van jou, Emma. 14.09.89»[1].
Первое письмо оказалось более красноречивым.
«Beste Simon! Er is zoveel opgestapeld de laatste tijd, er zijn zoveel dingen gebeurd dat ik een beetje in de war ben. Ik wil onze overeenkomsten op geen enkele manier vernietigen en ik ben bereid, zoals voorheen, met и mee te gaan tot het einde. Maar ik heb wat meer tijd no dig от mezelf op te lossen. Allereerst in jezelf! Jij hebt er niets mee te maken, net zoals elke andere man er niets mee te maken heeft! Het is alleen ik en de ongewone omstandigheden die plotseling mijn hoofd raakten. Ik weet dat je me niet laat beledigen, maar er is nog geen belediging. Ik moet alleen een paar dringende problemen oplossen en misschien een paar dagen weg. Neem het alsjeblieft niet allemaal ter harte. Alles zal beter worden, en we zullen weer van elkaars gezelschap kunnen genieten, zoals voorheen. En ik hoop dat het zal zijn na ons huwelijk. Altijd van jou, Emma. 12.09.89»[2].
– Интересно, почему же она его так и не отправила? – спросил Эрих сам у себя вслух. – Вроде бы ничего криминального и конкретного. Мало ли у кого могут возникнуть проблемы…
Краузе вооружился лупой и стал внимательно изучать оба листка. Минут через десять он закончил исследования и переместил своё внимание на якорь. Первым долгом Эрих с трудом взгромоздил якорь на стол. К кольцу довольно массивной вещи было привязано несколько метров верёвки. Краузе осмотрел её и отметил, что она вполне стандартная – обычная русская пенька. На самом же якоре его заинтересовала некая потёртость, расположенная на основном стержне, будто бы некто усердно обработал грубым напильником небольшой участок сантиметров в двадцать шириной. Присмотревшись, Краузе различил под царапинами, оставленными на металле, следы красной краски.
Он отложил якорь и некоторое время задумчиво смотрел на колеблющийся под стеклом огонёк керосиновой лампы.
– Меня нет, я же просил никого ко мне… – услышал Эрих, когда во второй раз за день вошёл в кабинет к «шефу». Винк сидел за столом, закопавшись в бумагах, и поднял голову, только когда Краузе скрипнул штиблетами по паркету. – А, это опять вы! – проворчал инспектор. – Ну заходите, только быстро. У меня нет времени!
– Как скажете, – смиренно отозвался Эрих и проворно устроился в кресле напротив. – Буквально пару соображений.
– Ну? – буркнул Винк.
– Я осмотрел вещдоки. Вас, кстати, ничего не удивило?
– Что там может удивлять? – Брови инспектора недовольно поползли вверх. – Письма как письма. Обыкновенная романтическая чепуха. Якорь как якорь.
– Возможно, возможно. – Краузе побарабанил пальцами по подлокотнику. – Но у меня создалось впечатление, что письмо, которое вам передал ван дер Берг, – подделка.
– Что? – Винк даже поперхнулся. – Симон подделал письмо? Но зачем?!
– Я не сказал, что его подделал Симон, – заметил Эрих. – Я сказал, что оно – не настоящее!
– И из чего следует такой вывод?
– Он косвенный, признаюсь, но… Давайте я вам продемонстрирую кое-что. Напишите какую-нибудь фразу на чистом листке.
– Какую ещё фразу?
– Прошу вас, это быстро. Например: «Politic onderzoekt misdaden»[3], – Эрих встал, перегнулся через стол и подхватил со стола перьевую ручку, протягивая её шефу.
– Чёрт-те что, – проворчал Винк, но просьбу исполнил, накорябав на листке требуемое.
– Теперь я, – заявил Краузе и подписал под фразой инспектора те же слова, но своим почерком.
– И что? – поинтересовался инспектор.
– Это не всё. Теперь попробуйте сымитировать мой почерк. Написать ещё раз, но так, как это сделал я.
– Детский сад!
– Прошу вас, Винк. Только не торопитесь, постарайтесь скопировать мой почерк один в один.
Инспектор закряхтел, машинально высунул немного язык, как это делают дети, когда сосредоточенно готовят уроки, и через пару минут стараний вывел пресловутую фразу «почерком Краузе».
– Похоже? – поинтересовался он, поднимая голову.
– Вполне, но дело даже не в этом.
– А в чём? Слушайте, Краузе, мне надоели ваши фокусы! Давайте уже…
– Дело в букве i. Вернее, в точке над ней!
– О чём вы толкуете, чёрт вас возьми?!
Эрих между тем извлёк на свет лупу и снова склонился над листком.
– Посмотрите сами, инспектор, – предложил он. – При естественном написании фразы и вы, и я ставим точку над i машинально, едва касаясь бумаги. Когда же вы пытались меня копировать, вы тщательно выписывали каждую букву, и в итоге точка у вас получилась большая и жирная. Полюбуйтесь сами! – Краузе приложил увеличительное стекло вначале к первой фразе, а потом к последней. Видите?
– И что?
– Во «втором» письме, которое получил Симон, все точки над i именно такие жирные! Я предполагаю, что некто писал его, копируя почерк того самого неотправленного письма. Кто-то подделывал почерк Эммы!
– Зачем?!
– Полагаю, для того, чтобы её особо не искали после неожиданного исчезновения.
– То есть вы хотите сказать… – В глазах инспектора промелькнуло некое просветление. Он взял лупу и некоторое время изучал исписанный только что листок.
– Второй момент. Он не такой очевидный, но всё же, – продолжил Эрих. – Оба письма подписаны абсолютно аналогично: «Всегда ваша, Эмма». Но если в первом случае подпись выглядит логичной – пара собирается пожениться, то во втором девушка фактически разрывает всякие отношения, но тем не менее почему-то подписывается «Всегда ваша»! На мой взгляд, уместнее было бы просто поставить своё имя под таким посланием. Мистификатор же просто перенёс подпись с первого оригинала один в один. Для убедительности.
– Хм, – сказал Винк и отложил лупу.
– Теперь про якорь…
– Ещё и якорь? – испугался инспектор.
– Да, на нём я обнаружил сточенную напильником надпись на сердечнике, нанесённую туда ранее водостойкой краской.
– Ничего удивительного, – буркнул Винк. – Обычный приём. С ворованных вещей часто убирают имя владельца, в данном случае там наверняка была маркировка судна, на котором и находился предмет.
– Согласен с вами, но с одной оговоркой. Вы всерьёз полагаете, что якорь украли?
– А почему нет?
– Украли очень тяжёлую и массивную вещь, чтобы таскаться с ней по городу?
– М-м-м… А вы что думаете?
– Я думаю, что его просто взяли. Понимаете, взяли, как сопутствующую штуковину, которая лежала под рукой. Взяли для соответствующих утилитарных целей. Но на всякий случай сточили название судна, по которому можно определить его принадлежность!
– И это, в свою очередь, означает… – Винк сделал паузу.
– Это означает, что убийство де Беккер произошло в каком-нибудь сухом рыболовном доке или в мастерской, в помещении, как-то связанном с судами.
– Почему не на самом судне?
– Потому что тогда не было бы никакого смысла тащить труп на пирс. Достаточно было бы просто сбросить его за борт.