Схлоп с поминальной трапезы направился к Дундарию.
После недолгого раздумья и Мокша последовал за ним. Но вскоре услышал, что и за ним кто-то идет. Обернулся. Свей настороженно на него глянул:
– Можно мне с вами? – спросил он.
Дружинник кивнул. Так они и шли. Впереди невысокий пещерник в волчьей наброске. Наброска сооружалась просто – в выделанной шкуре в центре прорезалось отверстие, чтобы только прошла голова. Шкура набрасывалась и перехватывалась в поясе кожаной полосой.
За пещерником двигался Мокша огромной тенью в своём меховом плаще, сзади торопился успеть за ними Свей, пригибал голову под невысокими переходами с одного терема в другой.
Дундарий жил на чердаке, как и положено домовому. А он был старый, больной домовой, который кряхтит по ночам за стенкой от сквозняков, шумит ворчливо на разгулявшихся мышей и призраков, присматривает – спокойно ли спится хозяину, а может, чересчур спокойно, пошебуршиться-покуражиться мог, а с непослушников по ночам сдергивал одеяло.
Забравшись на самый верх княжеского дома, Мокша толкнул низенькую дверь к Дундарю и с сомнением взглянул на Свея – пройдёт ли? Парень-то – здоров будь! На голову выше Мокши, а дружинник на малый рост не жаловался. Но Свей лишь согнулся пониже и прошёл, сильно ему хотелось у Дундария побывать.
Дальше потолок резко уходил вверх – башенки на тереме князя высоки. Длинный полутёмный чердак освещён и расчищен от хлама лишь в углу, справа.
Схлоп вошёл первым и уже восседал в центре стола как долгожданный гость. Он замахал руками, обрадовавшись, обнаружив, что и Мокша пришёл, но тут же осёкся. Следом протискивался в дверной проём Свей. Пещерник даже дар речи потерял на мгновение.
– Вы дверью не ошиблись? – хмуро выговорил он Мокше, привстав со своего сидения у печной трубы.
«Молодняку здесь не место», – хотел сказать он и замолчал, встретив тоскливый взгляд парня. «Горе-то на душе у тебя неподъёмное, охо-хо-хо. А коль смерть матери и отца видел, уже и не молодняк», – подумал пещерник. И вслух сказал:
– Дундарий, принимай гостя, чего мешкаешь? Детишкам соку берёзового, – внушительно посмотрел он на пятисотлетнего домового, тот понимающе кивнул. А Схлоп зашипел Мокше в ухо: – Нет, ты, знать, точно поганок объелся. Сердце кровью обливается на парня смотреть! А как напьется с горя княжич – глаза выпучит… Князь нас по головке не погладит!
Мокша засмеялся.
– Ничего, Схлоп, пускай с нами побудет, сам попросился. Там ему, думаю, совсем тошно, всё напоминает отца и мать. Садись, Свей, здесь у Дундария, почти как у князя в хоромах.
Маленький домовой, суетился и не находил места от радости, видя своего любимого гостя, которого ещё мальчишкой нянчил, когда Игорь наезживал в гости к отцу. Он то не знал, куда и как его удобнее усадить, то подкладывал свои любимые подушечки под бок княжичу, то пододвигал ему на круглом небольшом столике ножку куропатки, которую отобрал у Схлопа, буркнув:
– Сахлопивур, мои извинения.
Свей хмыкнул, следя за домовым глазами, и почувствовал, что боль понемногу уходит куда-то глубже, будто прячется. Нет, он не зря сюда пошёл.
Схлоп принялся обстоятельно рассказывать Дундарию, как он третьего дня на охоту ходил:
– Я тогда бобровую запруду нашёл. Думаю, наловлю, шкурок соберу да выменяю в Древляне на бочку новую под яблоки мочёные. Очень я их люблю. Яблочки мелкие, сочные, на зубок. А тут буря. Ветер поверху пока воет, но деревья уже трещат… Ты, Дундарь, моё почтение, в лесу пропадёшь. Тебе дом подавай с печкой да с овином, молоком полакомиться не прочь. Что ты, к примеру, будешь делать, если буря налетела?
– На дереве схоронюсь, – буркнул Дундарий, немилостиво сверля взглядом разговорившегося пещерника.
– Эк! Если леший ещё пустит!
– А хлебушко ему прихвачу, белка съест или бурундук какой, он и подобреет, – рассудительно ответил домовой, скрестив короткие ручки на груди. Он сидел на каменном выступе возле трубы, самое тёплое место так никому и не отдал, подумав: «Им точно жарко будет, уж я сам как-нибудь». И сейчас жмурился в тепле сонно как кот.
– А если в дерево молния попадёт, или ветром этим и свалит? Пропадёшь, пропадёшь ты, Дундарь, в лесу.
– Не пропаду, Сахлопивур, уцеплюсь, обмотаюсь словом охранным и продержусь.
Возле трубы, выходящей из нижнего помещения, на старой медвежьей шкуре стояла еда в глиняных чашах: и на полу, и на шкуре возле Схлопа, и на круглом, маленьком столике возле Свея. Княжич сидел на невысокой лавке, стоявшей вдоль ската крыши. Перед ним висели пучки трав, березовые веники.
Чердак был большой, но домовой выбрал себе закуток возле трубы. Здесь он сушил разные травы, веники для бани, летом тут воняло вялеными жабами, зато никогда не водилось комаров и гнуса – стоило Дундарю шикнуть заклинание, и комаров словно ветром сдувало.
Мокша лениво ковырялся в чашке с грибами. Грузди – это хорошо, но не в таком же количестве! Он не привык есть много, а в дороге и подавно не всегда удавалось. Схлоп тем временем продолжал:
– … а вокруг деревья трещат, ветер вековые дубы будто тростиночки пошевеливает, я, знай, поторапливаюсь, уж так я бочку захотел. Я как если чего захочу, то вынь да положи. Всё равно своего добьюсь. Да мы и не в такие бури хаживали, что нам непогодь…
– Непогодь тебе. Тогда сосну повалило на берегу, – сказал Дундарий, – я её ещё маленьким росточком помню.
Мокша задумчиво посмотрел на Схлопа. Услышав его слова: «… и не в такие бури хаживали», он отчётливо вспомнил, что не давало ему покоя. Точно так же совсем недавно сказал Корча лешак. А вот то, про что он сказал, занимало Мокшу больше всего.
– А что Дундарий, – сказал он, – неужто здесь на Онеже когда-то драконы были, или это Корча мне так, для словца сказал, когда его ходами позволил до Онежи добраться? Так и сказал, что будто бы в его ходах и с драконами хаживали?
Дундарий, привалившись к тёплой трубе, не сразу ответил. Лишь закивал головой. Зажглась ещё одна лампа на потолке. Мокша заинтересованно наклонился вперед – дед колдует, значит, что-то покажет.
– Вооон туда глянь-ко, – проговорил Дундарий, показывая короткой, крепкой ручкой в самый тёмный угол, который сейчас был освещён той самой лампой, которая зажглась последней. – Как ты думаешь – что энто там? – с ехидцей вопросил хитрый дед.
Свей привстал, вытянув шею и глядя в угол. Дружинник уже пошёл туда.
– Да это же, – он обернулся к довольному домовому, – это же…
Он вдруг быстро нагнулся и, прихватив один из предметов, сваленных в кучу, не без усилия поднял его.
– Это коготь? – неуверенно произнёс он и вновь быстро взглянул на Дундария.
Тот важно кивнул.
– Нужная вещь, – проговорил он, – в хозяйстве без него никак. Только мало их у меня осталось.
Домовой улыбался, он видел, что все рты разинули, ждут не дождутся продолжения. Молчал, отщипывая от сдобного калача кусочки и жуя… снова отщипывая и жуя.
– Дундарий, ну скажи! – не вытерпел Свей. – Это чей же коготь-то?! Огромный такой. Мокша его с трудом поднял!
Дундарий хмыкнул.
– Да-а, были времена! – с чувством проговорил он наконец. – Это коготь чёрного дракона, но чёрных у нас больше нет. А вон там пониже, вон, Мокша, который посветлее будет… да…
Мокша выдернул другой коготь, который казался ещё больше прежнего, но был, действительно, светлее окраской. Свей уже топтался рядом.
– Дундарь, как же так! Ты!.. – возмутился Схлоп. От возмущения его распирало. – Это что же… ты мне ни слова?! Драконы!!!
Коготь был величиной с Дундария. Серый, немного размочаленный на конце, он походил на обычный кошачий коготь.
Свей ошарашенно провёл по нему рукой. Какой же должен быть сам зверь, если у него такого размера когти? Дракон… Только в сказках он слышал про них, или то были не сказки?
– Дундарий, – он обернулся к домовому, – ты сказал чёрных уж нет, а этот… Этот есть? – недоверчиво спросил он.
Мокша не верил своим ушам, он подошёл, подхватил Дундария на руки и посадил на лавку.
– Рассказывай! – воскликнул он. – Значит, Корча не шутил, когда сказал, что здесь и драконы хаживали!
– Хаживали… Да они жили здесь, – важно произнёс домовой. – Только не думайте, что дракон – милая зверушка! Они очень древние. Очень, – Дундарий посерьезнел. – Раньше многие из них, говорят, были травоядными, с длинными и тонкими шеями, и не летали. Ну, вот они и повымирали. А вот некоторые, жутко злобные, летающие, те выжили. Мне сказывали, что схоронились они в пещерах, впав в спячку. А потом проснулись на нашу голову, – в сердцах воскликнул домовой. – Сколько мы от них натерпелись! Их ничто не берёт! Наша магия от них, словно горох отскакивает! Ты ему – замри! А он, гад, хвостом как даст, так если мокрое место останется, то это ещё хорошо, ещё подсобраться можно и вдарить гаду ползучему по уху! Это они не любят. Да. Только времечко-то шло, кроме нас, нежитей, в лесу ещё всякой твари немеряно стало, ну и пришлось им спесь-то поубавить. Даже здоровкаться начали некоторые, поумнее которые. Оказывается, у них и законы свои есть, и главный дракон. В общем, все как у нас, только держали они нас за тараканов запечных. Ползают под ногами всякие, дескать. Это уже мне потом ихний лекарь рассказывал, мы с ним обмен держали. Я, значит, ему жаб двурогих из Дальнего болота, их ему несподручно при такой величине ловить. А он мне коготки. Сбрасывают они их иногда, как ящерка шкурку или хвост.
Изумленные слушатели переводили взгляд с когтя серого дракона на Дундария. Свей же представил, что было бы, если эта махина-дракон, как в бабушкиных сказках, вдруг появился над степняками в небе тогда, да над той образиной, что появилась в небе из ниоткуда. И жёг бы огнём, жёг, жёг… Живы были бы все. Не было бы столько горя.
– Надо их просить о помощи! – воскликнул он.
– И я про то же думаю, княжич! – воскликнул Мокша. – Только боюсь, что это окажется лишь сказкой.
– Степняки бы больше к нам не сунулись, – задумчиво кивнул Схлоп.
– Как же отыскать их, Дундарий? – обратился Свей к домовому.
Тот пожал плечами.
– Нужен проводник к ним. Кто-то из тех, кого они знают, больно высокомерны они. Это и не мудрено при таком росте-то. То есть возрасте, – и опасливо взглянул на высоченного княжича.
Но тот не обратил внимания на простодушные слова Дундария и отвернулся к окну. Драконы так захватили его, что думал теперь он только о том, как бы быстрее добраться до них.
Небольшое оконце плохо пропускало свет. Закатные лучи солнца, уходящего за горизонт, ещё окрашивали застывшую реку, лес чернел глыбой вдалеке. Неширокая полоса поля от крепостной стены до опушки светлела в сумерках. И неясные тени замелькали вдруг там, где дорога уходила в чащу.
Схлоп присвистнул:
– Мокша, кажется, у нас гости.
Дружинник быстро подошёл. Прищурившись, он смотрел в оконце, как тени повернули вправо и потянулись вдоль леса, туда, где был овражек… и исчезли.