От героев былых времен
не осталось порой имен
Как и все мальчишки того времени я очень переживал, что мне не повезло родиться в какую-нибудь героическую и овеянную легендами эпоху! Мне казалось большой несправедливостью, что я вынужден влачить свои жалкие деньки среди самых обычных и ничем не примечательных обывателей, в то время как мои сверстники в годы Великой Отечественной войны совершали невероятные подвиги!
Еще будучи октябренком, я взахлеб зачитывался книгами о пионерах-героях Володе Дубинине, Лене Голикове, Марате Казее, Вале Котике, Зине Портновой и страшно расстраивался от того, что меня угораздило появиться на свет спустя лишь тридцать лет после Победы. «Как же так получилось – с грустью думал я, – что все самое по-настоящему великое прошло мимо меня?! Неужели я так и сдохну, не совершив какого-нибудь самоотверженного деяния, достойного памяти предков?!». От этих мыслей мне становилось очень грустно.
Но что оставалось делать маленькому романтику, который рос в невероятно скучное, мирное время и не имел возможности сбежать на фронт? Только читать о героях прошлого и завидовать их огромной посмертной славе! При этом я так хотел почувствовать себя взаправдашним несокрушимым воином и проникнуться ощущением пусть совсем не моего, но подвига, что доходило даже до смешного.
Однажды, узнав об обстоятельствах гибели в немецком плену русского генерала Дмитрия Карбышева, я, раздевшись до трусов, потребовал от одного из своих одноклассников, чтобы он немедленно начал обливать меня ледяной водой. Когда же он с удовольствием перевернул мне на голову ведро воды, я радостно и торжествующе кричал ему в лицо: «Врешь, фашистская морда! Не возьмешь!».
История с летчиком Алексеем Маресьевым, который много дней пробирался по заснеженному лесу в расположение наших войск и отморозил себе обе ноги, заставила меня по-пластунски проползти несколько сотен метров по школьным коридорам, чем я до смерти перепугал детдомовских учителей! Ну, а книгу, повествующую о том, как Николай Гастелло направил свой горящий самолет на танковую колонну врага, взрослые и вовсе постарались от меня спрятать: к наглядному воспроизведению такого подвига наш интернат оказался не готов!
Короче говоря, в ту счастливую пору своей жизни я был чрезвычайно милитаристски настроен и втайне желал какой-нибудь полноценной войны, на которой можно было бы отличиться. Мне мерещились всякие боевые картины, сильно распалявшие мое воображение! Вот я отважно поднимаюсь из окопа в атаку и увлекаю за собой перетрусивших поначалу бойцов, подозрительно похожих на моих одноклассников. Мало кто из этих ребят, конечно, вернется из боя, но я не могу отказать себе в удовольствии хотя бы мысленно принести их на алтарь какого-нибудь правого дела!
А здесь меня уже ведут в плен, на неминуемый расстрел, но я держусь необычайно твердо для своего возраста. Враги, пораженные моим мужеством, предлагают мне жизнь в обмен на признание их победы: «Ты храбрый и бесстрашный мальчик! – говорят они мне, – И мы хотели бы, чтобы все наши солдаты были похожи на тебя!». Но я с презрением отвергаю их льстивые дифирамбы в свой адрес. «Вы можете меня схватить и даже убить, – хладнокровно отвечаю я им, – но захвалить себя я вам не позволю!».
Был, правда, у нас один мелкий провокатор, который всячески пытался сбить меня с героического настроя, опошлить и принизить еще не совершенные мною подвиги. Помню, с каким негодованием воспринял я его утверждение о том, будто бы не смогу выдержать пыток противника, если таковым буду подвергнут.
«Да как ты смеешь говорить подобное?!» – чуть не задохнулся я от возмущения. Но он продолжал гнуть свою линию: «А что же ты, Головастик, терпел бы?! Вот представь, что тебе фашисты напильником начинают зубы один за другим медленно стачивать! Или загонять раскаленные иголки под ногти! Как бы ты отнесся к этому? Заговорил бы, как миленький! И выдал бы им все секреты, в том числе и те, которые не знаешь!».
Я сразу живо представил себе эту картину, и меня прямо-таки передернуло от такой безрадостной перспективы! Я даже скривился весь, как будто бы меня заставили съесть целиком самый кислый лимон! Вопрос действительно был не так-то прост, но я все равно надеялся, что мне хватило бы ума не попасть в плен. По крайней мере, в нашей детской игре в «войнушку» я бы никогда этого не допустил…
Надо вам сказать, что прежде, чем развязать в интернате эту самую войну, мы очень тщательно к ней подготовились. Несколько дней весь личный состав двух противоборствующих армий, которым еще только предстояло схлестнуться на поле боя, по моей настойчивой рекомендации изучал тактику военных действий на пересеченной местности.
Я также заставил ребят заготовить для будущей игры (которая нами игрой отнюдь не считалась – все было более, чем серьезно!) достаточное количество самого разного оружия, начиная от легких ивовых прутиков и заканчивая увесистыми дубинами, использовать которые мы решили только в крайнем случае (стоит ли говорить, что именно такой случай нам в первый же день и представился!).
Ну и, конечно, мы не могли не распотрошить туеву хучу библиотечных журналов, вырезая из них все, какие только возможно, ордена и медали, поскольку детдомовские сорванцы не шутя мнили себя выдающимися героями, а героев, по их мнению, следовало щедро и обильно награждать! Кроме того, мною была предложена целая система воинских званий, так что любой маленький солдат, при должном рвении, мог в перспективе стать генералом. Представляете, как сильно это мотивировало бойцов?!
Командиром первой армии я назначил, разумеется, себя. По-другому и быть не могло – абсолютно не склонный к повиновению, я и представить себе не мог, что кто-то будет мною командовать. Так уж повелось по жизни, что я совершенно не умел проигрывать и стремился верховодить всегда, везде и во всем. Моим же самым ярым и бескомпромиссным противником, как и следовало ожидать, стал мой старый недруг – Косой.
Итак, каждый выход на улицу использовался нами для игры в войну. Как сейчас вижу перед собой сосредоточенные лица своих маленьких бойцов, которые заняв назначенное им место в строю и замерев от чрезмерного усердия (дисциплина в нашей армии – превыше всего!) напряженно ждут от меня команды.
Как раз незадолго до этого мы ходили всем классом в кинотеатр и посмотрели там фильм, произведший на нас неизгладимое впечатление. Назывался он «Первая конная». Теперь я стою перед армейским строем, укрытым от глаз противника пышными кустами, и немного перефразируя одного из героев этой картины – красного конника, обращаюсь к бойцам:
«Видать, вроде того, что бегем мы?! А есть такая надея, что это нам ни к чему! В самый раз вдарить, когда они скопом идуть!.. Почему отступаем?! Они нас – да?! А мы их – нет?!.. Ежели у вас супротив Косого кишка тонка, ежели тонка?! Тады все! Тады точка!». Ребята страшно довольные тем, что я вот так запросто цитирую целые куски из полюбившегося им фильма, радостно скалят свои зубы в улыбке и с готовностью подыгрывают мне: «Веди нас, командарм! За тобой хоть в огонь, хоть в воду!».
Впереди, за деревьями уже маячат фигуры наших врагов. Я изо всей силы разрубаю прутиком перед собой испорченный кем-то воздух и ору, как оглашенный: «Шашки к бою, орлы! В атаку за мной, марш-марш!». Мы, все десять «красных дьяволят», стремительно обрушиваемся на соперника, и начинается жаркая рубка!
Здесь надо отметить, что при игре в «войнушку» у нас часто возникали споры, касательно того, каким образом считать свои и чужие потери. Все дело в том, что никто из детдомовцев не хотел умирать и на любые крики противника: «Ты убит!», как правило, отвечал: «Сам ты убит, мудила!». При более детальном разбирательстве выяснялось, что все солдаты враждебной армии такие же косые, как и их командир, а потому попасть в наших ребят из своих ружей не могли ни при каких обстоятельствах!
Так вот, дабы исключить раз и навсегда подобные споры, я предложил полностью переиначить правила игры. Отныне, чтобы точно быть уверенным в смерти или ранении своего противника, надо было хорошенько треснуть его палкой! Если человек продолжал биться, пусть даже и окровавленный, значит, он считался раненным. Ну а коли падал, как куль говна на землю, то тут уже, без сомнения, убит.
Но вернемся к нашей зарубе. Поначалу кто-то еще пытается аккуратно имитировать схватку, больше похожую на вальяжное фехтование галантных мушкетеров со шпагами, но вскоре, как всегда, после взаимных упреков и претензий, отбросив бесполезные прутики и вооружившись здоровенными дубинами, припасенными нами заранее, мы начинаем гвоздить ими друг друга по чему ни попадя!