Виктор привез Наташу к себе, а не в ее съемную квартиру. Она уже привыкла к стойким запахам красок и растворителя: они придавали жилищу Виктора индивидуальность и сразу же говорили, что за человек обитает в этих стенах. Художник дал девушке запасной ключ, но строго-настрого приказал не соваться в квартиру в его отсутствие без крайней необходимости. Каждый раз, приходя сюда в сопровождении Виктора, она любила разглядывать его холсты.
Наталья плохо разбиралась в искусстве, и даже старания Луизы Вениаминовны, пытавшейся помимо правил этикета привить своей подопечной хоть какие-то зачатки художественной культуры, пока не увенчались успехом: она по-прежнему не отличала импрессионистов от модернистов, а названия картин художников-классиков не удерживались в ее голове. Тем не менее картины Виктора Наташе нравились. В них не было «выпендрежа», как она называла игры художников со стилем и цветом: Виктор писал реалистично, не приукрашивая истину.
Его модели не всегда выглядели на портретах красиво, и даже хорошенькие жены «новых русских» не напоминали обложки глянцевых журналов – художнику удавалось ухватить внутреннее содержание натурщиц. У некоторых оно напрочь отсутствовало, и это легко читалось на портретах, другие прятали свою сущность под гримом, но стараниями мастера она все равно проступала на холсте, порой вызывая недоумение заказчиков.
Глядя на творения художника, Наташа вспоминала роман «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда – произведение входило в «обязательную программу», составленную для девушки Луизой Вениаминовной. Картины Виктора жили отдельно от заказчиков и частенько демонстрировали постороннему наблюдателю то, что сама модель желала бы скрыть!
Хозяин пропустил Наташу вперед и, не снимая пальто, прошел в студию, пока она замешкалась, стаскивая в прихожей сапоги. Войдя, девушка увидела, что художник установил посреди помещения мольберт.
– Что ты делаешь? – спросила она заинтересованно.
Неужели он собирается писать ее портрет? Эта мысль здорово польстила ей, и девушка, обойдя мольберт, встала перед ним. Сверху была накинута полупрозрачная ткань, и, так как Виктор не сделал попытки открыть холст, Наталья сама протянула руку и осторожно стянула тряпку. В следующую секунду она тихо вскрикнула и отступила назад: с картины на нее смотрела… она сама!
– Господи, когда ты успел? – пробормотала девушка. Никогда раньше ее не то что не рисовали – даже не фотографировали, если не считать старых детских снимков, сделанных весьма посредственным мастером. – Это… это и в самом деле я?
Ответ Виктора прозвучал словно выстрел:
– Нет.
Наташа перевела на него изумленный взгляд.
– Но ведь… – начала она растерянно.
– Она – не ты, – перебил художник. – Ты – это она.
Опять в своем репертуаре!
– А это не одно и то же? – спросила Наталья, разглядывая картину и, к собственному изумлению, начиная понимать, что имел в виду Виктор: на портрете и в самом деле была не она!
Девушка с картины невероятно походила на нее и все же отличалась. Каштановые волосы, собранные сзади в пучок, красиво обрамляли аккуратную головку. С треугольного личика, повернутого к зрителю вполоборота, чуть улыбались полные бледные губы, а большие темно-серые глаза смотрели с легким удивлением и интересом. И именно в выражении этих глаз таилось не Наташино выражение! Девушка знала, что обладает привлекательной внешностью, и часто подолгу разглядывала в зеркале свое отражение – никогда в жизни она не выглядела так, как на этом портрете! Потом она заметила тонкую нитку жемчуга на шее у «картинной» девушки, перевитую серебряной цепочкой с маленьким крестиком, глубокий вырез темно-синего платья и белую кашемировую шаль на плечах – Наташа никогда не носила ничего подобного, ведь даже она понимала, что девушка на портрете одета по моде девятнадцатого века!
– И что все это значит? – спросила она, когда первый шок прошел. – Кто она?
Виктор осторожно, едва касаясь холста, провел рукой по портрету, словно на ощупь определяя сходство с оригиналом. Наташа как завороженная следила за подрагиванием его тонких пальцев, когда они, касаясь сначала волос и лица изображения, медленно спускались к шее и ложбинке на груди, едва прикрытой воздушной шалью.
– Анна Антоновна Глинская, – произнес художник, растягивая слова, словно пробуя на вкус красивое русское имя. – Представительница древнего рода. Ее предками были русские цари – сам Иван Грозный приходился сыном женщине, носившей эту фамилию.
– Знаю Ивана Грозного, не дура! – надув губы, обиженно сказала Наташа. – Ну и чем же она знаменита?
– Да ничем особенным, – пожал плечами Виктор. – Просто эта женщина любила одного человека, декабриста Николая Васильевича Басаргина. Он был женат, и их любовь казалась невозможной. Тем не менее, когда Николай Первый приговорил Басаргина к двадцати годам каторжных работ, она отправилась за ним и жила на поселении недалеко от места, где содержался Николай. Они почти не виделись, только писали друг другу письма. К тому времени, как Басаргину позволили выйти на вольное поселение, Анны уже не было в живых: она подхватила воспаление легких и умерла в возрасте двадцати четырех лет.
– Красивая, – тихо проговорила Наташа. – И несчастная!
– Никто точно не знает, как она выглядела. В своих знаменитых «Записках» Басаргин даже не упоминает об Анне – возможно, ему было слишком тяжело вспоминать об этом периоде своей жизни… Не существует ни одного портрета молодой Глинской, есть только несколько не очень подробных описаний ее современников. По ним я и написал этот портрет.
– Ты сделал это… до того, как встретил меня? – спросила Наташа чуть слышно.
– Точно.
Итак, кое-что начинало проясняться! По неизвестной причине Виктор хотел, чтобы она выглядела как девушка на картине. Он увидел в ней Анну Глинскую, потому и заставил перекраситься, по-другому уложить волосы и слегка изменить форму бровей. Но зачем?
– Пора ответить на твой вопрос, – сказал Виктор, хотя Наташа и не высказала вслух своих мыслей.
Он зашел за перегородку и вновь показался оттуда спустя несколько мгновений с пачкой фотографий в руках. Художник сел на диван и выложил на журнальный столик три крупных черно-белых снимка. На одном из них Наташа увидела женщину средних лет, ухоженную, хотя и не красавицу. На втором был мужчина, чье лицо показалось ей смутно знакомым – кажется, это кто-то из шоу-бизнеса. Третье лицо невольно притягивало взгляд: мужчина под пятьдесят, с благородной сединой на висках, волевым подбородком и пронзительным взглядом карих глаз смотрел со снимка так, словно чувствовал собственное превосходство над всеми, кто находится по ту сторону камеры. Этого человека вряд ли можно было счесть красивым, но его надменное лицо казалось одновременно и привлекательным, и отталкивающим.
– Я точно видела этого мужика, – задумчиво проговорила Наташа, ткнув пальцем в один из снимков.
– Ипполит Туманов, – кивнул Виктор. – Известный режиссер – он часто мелькает в «ящике».
– А, точно! – вспомнила девушка. – В передаче этого, как его?.. Неважно! А двое других?
– Женщина – воротила строительного бизнеса, а мужчина – наш вице-губернатор.
– Толстосу-у-умы, – с уважением протянула Наталья. – И что?
– Хорошенько запомни эти лица, ведь тебе придется влезть в постель к каждому из них!
– И к тетке? – переспросила она, поежившись. Не то чтобы девушка была против лесбийской любви, но физиономия дамочки с фотографии ей очень уж не понравилась: в ней присутствовало нечто пугающее, а испугать Наташу еще надо постараться!
– Не волнуйся, – усмехнулся Виктор. – Ориентацию тебя менять никто не заставляет, но у нее есть любовник. Мальчика зовут Антон Шаповалов, он танцует в группе «Анкор».
Наташа знала эту группу – не столь знаменитую, как шоу-балет Аллы Духовой «Тодес», но тоже засветившуюся во многих телешоу.
– Так там же все молодые! – удивленно воскликнула Наташа. – А тетеньке-то полтинник, не меньше!
– Она предпочитает молоденьких, – хмыкнул Виктор. Наташа заметила, что слово «молоденьких» он произнес с особым ударением. – Так что, к Ольге Кутеповой – так ее зовут – подобраться проще всего через Антона. Он большой любитель женского пола, и тебя ни за что не пропустит! Следующий в списке – Ипполит Туманов. Он, правда, не по женской части…
– Голубой, что ли?
– Именно.
– Ну и как я, по-твоему, заберусь в его постель? Это сколько ж ему надо выпить, чтобы…
– Тебе и не придется, – прервал Наташу Виктор. – Туманов ищет героиню на главную роль в новом фильме. Ему требуется новое, неистасканное лицо… Вот такое, – художник кивнул в сторону картины. – Я знаю, что до сих пор он не сумел подыскать подходящую девушку.
Наташа поджала губы и посмотрела на портрет. Затем, переведя взгляд снова на Виктора, спросила:
– Почему ты уверен, что именно такую героиню ищет Туманов?
– Потому что он сам описал ее мне во всех подробностях. Я уверен, что не ошибся, изобразив Анну именно так. Значит, ты – настоящая находка для Туманова!
– Погоди-ка, я ведь не актриса! Как я буду играть в фильме?!
– Ну до этого не дойдет! Главное – он должен тебя выбрать… Теперь – самое важное: вице-губернатор Санкт-Петербурга по градостроительству, архитектуре и инвестициям.
– А что, есть еще эти… вице?
– Их несколько, но нам нужен этот, Рудольф Эдуардович Светлогоров. Делай что хочешь, но он просто обязан влюбиться в тебя!
– Он что, не женат?
– Очень даже женат, – невозмутимо ответил художник. – И его жена – бывшая модель.
– Ну ни фига себе! – вырвалось у Натальи, и она вскочила с дивана. – А я – кто?
– Ты – девушка с портрета. Из другого века, понимаешь?
– Это я-то из другого? Да я через слово матерюсь!
– А ты помалкивай больше, – посоветовал Виктор. – Следи за речью, как преподавательница твоя велит, и все будет в порядке.
– Как я могу соперничать с моде… Погоди-ка, а у тебя-то что за интерес?
– Не твоего ума дело! Ты выполняй задание: это все, что от тебя требуется. Я потратил кучу времени и денег, чтобы сделать из «плечевой»[2] путаны светскую даму…
– И теперь светская дама должна вести себя как эта самая путана? – усмехнулась Наташа.
– Абсолютно верно, – невозмутимо подтвердил художник.
Девушка надолго задумалась.
– Послушай, – сказала она наконец, – ты уверен, что здесь нет криминала?
– Совсем наоборот, – спокойно возразил художник. – Речь именно о криминале – как минимум о мошенничестве.
– А как максимум? – с содроганием пробормотала Наташа.
– Максимум тебе не дадут по причине юного возраста.
– Знаешь, я уже побывала за решеткой и не хочу туда возвращаться!
– Не волнуйся, все пройдет как по маслу, если будешь меня слушаться.
– Значит, только мошенничество? – уточнила девушка, пристально глядя в ледяные глаза нанимателя. – И больше ничего?
– Пока – нет.
Ответ не то чтобы успокоил Наталью, но она поняла, что ничего сверх этого вытянуть из Виктора не удастся. Естественно, девушка догадывалась, что художник не просто так взял над ней шефство – до настоящего момента самым трудным было выполнять его требования в отношении занятий, но она старалась не забывать, что получает деньги вовсе не за собственное перевоспитание! Похоже, Виктор вознамерился использовать Наташу «по назначению», подложив под парочку мужиков – что в этом такого? Он ведь нанимал проститутку, а не гимназистку, так почему же Наташе вдруг стало так мерзко? Художник не требовал ничего запредельного, ведь она – стреляный воробей, прошедший огонь и воду! Ей не должно быть дела до его истинных целей, ведь он платит, а остальное ее не касается.
Однако Наталью пугало странное выражение в глазах молодого человека, когда он показывал ей фотографии и рассказывал об изображенных на них людях: даже сидя в расслабленной позе, художник казался затаившимся в засаде тигром, поджидающим свою жертву, и девушка не сомневалась, что той не поздоровится!
Рудольф Светлогоров медленно ехал по заснеженному лесу на спине своего пегого Акелы. Странное имя для лошади, но ему нравилось: Светлогоров любил оригинальничать.
Эта его привычка проявлялась во всем, что он делал. Он ездил по городу на сером «Мустанге» пятьдесят девятого года выпуска, в то время как люди его положения предпочитали новенькие, прямо с конвейера «мерсы» или «Вольво» представительского класса. Они не знали, что на его «старике» установлен мотор от гоночного болида, а салон полностью соответствовал тому, что делали по заказу самого Фрэнка Синатры!
Имея загородный дом, Светлогоров предпочитал жить в пятикомнатной квартире в районе Спаса на Крови, переделанной из густонаселенной коммуналки. Потолки в хате были высоченные, и в трех из пяти комнат имелся камин.
Светлогоров, в отличие от других, любил верховую езду, а не теннис, считая беготню по полю с ракетками в мокрых футболках бесполезным времяпрепровождением.
Лишь однажды Рудольф нарушил свой зарок поступать «не как все» – когда женился на Регине. Она, несомненно, услаждала взор, но ее тупость в элементарных вопросах угнетала! Поэтому время от времени у Светлогорова чесались руки, и он, не сдержавшись, отвешивал жене пару-тройку оплеух, когда она уж очень донимала его своей глупостью. А что тут такого? Даже в Библии сказано «Да убоится жена мужа своего»!
У этой дуры есть все, чего душа пожелает: эксклюзивная косметика, лучшие фитнес-центры и загородные клубы, потрясающий автомобиль, а самое главное – постоянные развлечения. Рудольф охотно берет жену на презентации, показы мод, театральные премьеры и тому подобное, а от нее требуются сущие мелочи – быть в хорошей форме для выхода в свет и держать свой большой рот закрытым. У Светлогорова много врагов, и ему совсем не нужно, чтобы Регина наболтала лишнего кому не следует!
В последнее время она стала проявлять строптивость, а он этого не выносит: жена должна беспрекословно подчиняться супругу – таков его принцип!
Первая супруга Рудольфа, Маруся, соответствовала всем его требованиям, так почему же он ее оставил? Она была прекрасной женой Светлогорова-студента, затем – Светлогорова-госслужащего, но так и не смогла стать идеальной супругой для Светлогорова-политика. Ее не хотелось демонстрировать на людях, ведь Маруся, скромная и домовитая, не подходила для светских раутов. Она привыкла заботиться о доме, стряпать потрясающие обеды и ужины… Да вот только Рудольфа это мало интересовало: прошли времена, когда путь к его холодному сердцу лежал через голодный желудок!
В бытность Светлогорова «молодым специалистом», сосланным влиятельным папашей подальше от Северной столицы в силу некоторых обстоятельств, умение Маруси кашеварить с энтузиазмом и фантазией стало одним из важнейших факторов в ее пользу. Сегодня Рудольф мог позволить себе самые дорогие рестораны, и пирожки Маруси, терпеливо ожидавшей его на кухне, не возбуждали его воображения. Кроме того, Марусю выбрал отец, а не Рудольф, и это всегда мешало ему относиться к ней так, как заслуживала эта милая и отнюдь не глупая женщина.
Вторая жена, Полина, слыла одной из красивейших женщин на питерской сцене, и Светлогоров любил показывать ее окружающим, как дорогую шубу или автомобиль. Но она не пожелала мириться с ролью «витрины» известного политика, имея собственные планы. Полина отказалась бросить сцену и засесть в четырех стенах, это вывело его из себя, и он поднял на нее руку. Она ушла на следующий день, прихватив все его самые дорогие подарки, а через неделю подала на развод с требованием раздела имущества. Не будь Полина знаменита, Светлогоров разобрался бы с ней по-своему, как обычно делал с неугодными людьми, но ее имя было слишком известно, чтобы он решился на такое. Она получила все, чего требовал ее адвокат, но мысль о мести до сих пор не покидала Рудольфа.
Регина оказалась именно такой, какой выглядела – хорошенькой и глупой куклой. Поэтому ему доставляло особенное удовольствие заехать кулаком в ее холеное лицо, а потом с садистской радостью наблюдать за стараниями супруги скрыть следы побоев. Наверное, пришла пора дать Регинке отставку! Она не получит ничего, ведь перед свадьбой жених и невеста подписали брачный контракт – наученный горьким опытом предыдущего брака, Рудольф постарался обезопасить себя со всех сторон.
Он был не из тех, кто заводит любовниц – время от времени пользовался услугами профессионалок, но эти женщины, «проверенные» в самых высоких кругах, не могли ни на что претендовать, а потому не представляли опасности для его карьеры. Рудольф Светлогоров всегда женился на женщинах, которых хотел иметь рядом, и никто не смог бы упрекнуть его в развратном образе жизни… Во всяком случае, никто из живых.
Снег тихо скрипел под копытами коня. Светлогоров ехал шагом, погруженный в свои мысли, как вдруг какой-то шум привлек его внимание. Он вскинул голову и прислушался: из-за деревьев донеслось лошадиное ржание. Не гнушаясь битьем женщин, Рудольф тем не менее терпеть не мог жестокого обращения с животными – особенно с лошадьми, а в этом ржании слышались боль и ярость. Он пришпорил коня и устремился на звук вперед по узенькой тропинке.
Выехав из-за деревьев, Светлогоров увидел следующую картину: по дороге на бешеной скорости несся черный жеребец, к спине которого плотно припала маленькая женская фигурка в белом. Кажется, дамочка не могла справиться с конем! Она не кричала и не звала на помощь, но та ей, несомненно, требовалась, причем срочно.
Рудольф пришпорил Акелу, тот возмущенно заржал и встал на дыбы, а затем рванулся к главной дороге вслед за девушкой на взбесившейся лошади.
Нагнать наездницу стоило немалого труда, но скакун Светлогорова, элитный орловец, неоднократный победитель на скачках, окупал свое содержание: через три минуты он поравнялся с вороным наездницы, и Рудольф ухитрился перехватить поводья. Некоторое время он и женщина, по-прежнему припадающая к взмыленной спине коня, скакали рядом, постепенно замедляя темп. Наконец обе лошади остановились. Вороной принялся трясти головой, все еще возбужденный после бешеной скачки, и Светлогоров понял, что опасность миновала: конь успокаивался. Он взглянул на наездницу. Та осторожно распрямилась, издав приглушенный стон и с трудом разжав пальцы.
– Вы не пострадали? – спросил Светлогоров и осекся, когда на него из-под белой пушистой шапочки устремился взгляд все еще испуганных, серых, в рыжую крапинку глаз. Девушка оказалась очень молода, почти ребенок, но в ее фигуре не ощущалось подростковой угловатости. Она напомнила Рудольфу Снегурочку – в белой норковой шубке, с выбившимися из-под шапочки каштановыми локонами и свежим цветом лица. Ах, этот нежный розовый цвет, так несвойственный большинству дам – членов конного клуба! Светлогоров привык видеть здесь лица, иссушенные в соляриях, а эта девушка, казалось, никогда не была на ярком солнце: даже ее губы, лишенные помады, выглядели словно подернутые инеем.
– Все хорошо, спасибо, – ответила Снегурочка дрожащим голосом. – Только спина болит.
– Оно и понятно, – кивнул Светлогоров. – Вы с такой силой вжимались в седло!
– Естественно, ведь от этого зависела моя жизнь! – воскликнула девушка. Она уже оправилась от случившегося, и на ее бледных щеках заиграл морозный румянец. – Я не знаю, как вас и благодарить…
– Говорят, за спасение жизни не благодарят, – перебил ее Рудольф Эдуардович. – Но как получилось, что лошадь вдруг понесла?
Девушка опустила глаза.
– Я не хотела бы об этом говорить, – тихо ответила она. – Это всего лишь несчастный случай… Мне лучше вернуться на базу!
– Я провожу, – твердо сказал Светлогоров. – Возражения не принимаются: должен же я убедиться в вашей безопасности!