Ночь на восьмое декабря
Эрика Марию Барка вырвал из сна телефонный звонок. За секунду до пробуждения он услышал собственный голос, жизнерадостно произносящий:
– Шарики и серпантин.
От внезапного пробуждения тяжело колотилось сердце. Эрик не знал, что означают слова про шарики и серпантин, и понятия не имел, что ему приснилось.
Чтобы не разбудить Симоне, он выскользнул из спальни, закрыл за собой дверь и лишь после этого сказал в трубку:
– Эрик Мария Барк.
Комиссар криминальной полиции по имени Йона Линна спросил, достаточно ли он проснулся, чтобы выслушать важную информацию. Эрик стал слушать комиссара. Мысли все еще падали в темное пустое пространство, оставшееся после сна.
– Я слышал, что вы прекрасно разбираетесь в тяжелых травмах, – сказал Йона Линна.
– Верно, – коротко ответил Эрик.
Слушая комиссара, он принял болеутоляющее. Полицейский объяснил, что ему нужно допросить свидетеля. Пятнадцатилетний мальчик стал свидетелем двойного убийства. Проблема в том, что мальчик тяжело ранен. Его состояние нестабильно, он в шоке и без сознания. Ночью его перевели из неврологического отделения в Худдинге в нейрохирургию Каролинской университетской больницы, что в Сольне.
– Кто лечащий врач? – спросил Эрик.
– Даниэлла Рикардс.
– Очень компетентный специалист, я уверен, что она справится…
– Это она захотела, чтобы я вам позвонил, – перебил его комиссар. – Ей нужна ваша помощь, и как можно скорее.
Эрик вернулся в спальню за одеждой. Через жалюзи пробивались полоски света от уличных фонарей. Симоне лежала на спине; она посмотрела на мужа странным пустым взглядом.
– Я не хотел тебя будить, – сказал он вполголоса.
– Кто звонил? – спросила она.
– Какой-то полицейский… комиссар, я не расслышал, как его зовут.
– Что случилось?
– Мне нужно поехать в Каролинскую больницу. Надо помочь им с одним мальчиком.
– А сколько времени?
Симоне посмотрела на будильник и закрыла глаза. На ее веснушчатых плечах отпечатались складки простыни.
– Спи, Сиксан, – прошептал Эрик.
Эрик унес одежду в прихожую, включил свет и торопливо оделся. Какие-то лезвия металлически блеснули за спиной. Эрик обернулся и увидел, что сын повесил коньки на ручку входной двери, чтобы не забыть их. Хоть Эрик и спешил, он подошел к шкафу с одеждой, вытащил сундучок и стал искать чехлы для коньков. Надел чехлы на острые лезвия, положил коньки на коврик в прихожей и вышел из квартиры.
Часы показывали три часа ночи, был четверг, 8 декабря. Эрик Мария Барк сел в машину. Снег тихо падал с темного неба. Было абсолютно безветренно, и тяжелые снежинки сонно ложились на пустые улицы. Эрик повернул ключ в зажигании, и мягкой волной потекла музыка – Майлз Дэвис, “Kind of Blue”.
Город спал. Эрик быстро выехал с Лунтмакаргатан и поехал по Свеавэген, к Норртуллю. За снегопадом Бруннсвикен казался огромной темной щелью. Эрик медленно подъехал к больничному комплексу, покатил между больницей Астрид Линдгрен (там не хватает персонала) и родильным домом, мимо онкологической клиники и психиатрии, остановился на своем обычном месте перед нейрохирургической клиникой и вышел из машины. В окнах высокого здания отражался свет уличных фонарей. На парковке для посетителей – несколько машин. Дрозды возились в темных деревьях, хлопая крыльями. Эрик заметил, что шум с автострады в это время не слышен.
Он сунул магнитный пропуск в считывающее устройство, набрал шестизначный код и вошел в холл, поднялся на лифте на пятый этаж и пошел по коридору. Свет люминесцентных ламп блестел на синем линолеуме, как лед в канаве. Лишь теперь Эрик ощутил усталость после внезапного выброса адреналина. Сон был прекрасным, от него до сих пор осталось ощущение счастья. Эрик прошел мимо операционной, мимо дверей огромной барокамеры, поздоровался с медсестрой, и в его памяти снова всплыло то, что рассказал по телефону комиссар: мальчик весь изранен и истекает кровью, потеет, не хочет лежать, мечется и постоянно просит пить. С ним пытаются поговорить, но его состояние быстро ухудшается. Его сознание уплывает, пульс учащается, и лечащий врач Даниэлла Рикардс приняла твердое решение не пускать полицейских к пациенту.
У дверей отделения № 18 стояли двое полицейских в форме. Эрик подошел к ним; ему показалось, что на их лицах проступает беспокойство. Может быть, они просто устали, подумал он, останавливаясь перед ними и представляясь. Один из полицейских бросил взгляд на удостоверение личности и нажал на кнопку. Дверь с шипением открылась.
Эрик вошел и пожал руку Даниэлле Рикардс. Заметил напряженно сжатый рот, подавляемую нервозность в движениях.
– Налей себе кофе, – предложила она.
– У нас есть время? – спросил Эрик.
– С кровоизлиянием в печень я справилась.
Какой-то мужчина лет сорока пяти, в джинсах и черном пиджаке, постукивал по корпусу кофейного автомата. Взъерошенные светлые волосы, губы серьезно сжаты. Наверное, это муж Даниэллы, Магнус, подумал Эрик. Он его никогда не встречал, только видел фотографию у нее в кабинете.
– Это твой муж? – спросил Эрик, указывая на мужчину.
– Что? – Даниэлла как будто слегка удивилась.
– Я подумал – может, Магнус приехал с тобой.
– Нет, – усмехнулась она.
– Точно? Я могу у него спросить, – пошутил Эрик и направился к мужчине.
У Даниэллы зазвонил мобильный, и она, досмеиваясь, открыла крышку.
– Эрик, перестань, – сказала она, поднося телефон к уху. – Даниэлла.
Послушала, но ничего не услышала.
– Алло?
Даниэлла подождала несколько секунд, потом иронически произнесла гавайское “алоха”, нажала “отбой” и повернулась к Эрику.
Он уже подошел к светловолосому. Кофейный автомат шумел и шипел.
– Выпейте кофе, – предложил мужчина, пытаясь сунуть стаканчик Эрику в руки.
– Нет, спасибо.
Мужчина попробовал кофе и улыбнулся. На его щеках появились ямочки.
– Вкусный, – сказал он и снова попытался дать стаканчик Эрику.
– Я не хочу.
Мужчина отпил еще, глядя на Эрика.
– Можно одолжить у вас телефон? – вдруг спросил он. – Если это удобно. Я забыл свой в машине.
– И теперь вы хотите взять мой телефон? – сдержанно поинтересовался Эрик.
Светловолосый кивнул и посмотрел на него. Глаза у него были светлые, серые, словно полированный гранит.
– Можете взять мой еще раз, – предложила Даниэлла.
– Спасибо.
– Не за что.
Светловолосый взял телефон, посмотрел на него, потом поднял глаза на Даниэллу:
– Обещаю вернуть.
– Все равно только вы по нему и звоните, – пошутила она.
Мужчина рассмеялся и отошел в сторону.
– Нет, это все-таки твой муж, – сказал Эрик.
Даниэлла с улыбкой помотала головой, потом устало огляделась. Потерла глаза, размазывая по щекам серебристо-серый карандаш.
– Я взгляну на пациента? – спросил Эрик.
– Конечно, – кивнула она.
– Раз уж я все равно здесь, – торопливо добавил он.
– Эрик, я с удовольствием выслушаю твое мнение, а то я себя чувствую не очень уверенно.
Даниэлла открыла тяжелую дверь, и Эрик следом за ней вошел в теплую палату по соседству с операционной. На койке лежал худенький мальчик. Две медсестры перевязывали ему раны. Сотни резаных и колотых ран, буквально по всему телу. На подошвах, на груди и животе, на шее, на самом темени, на лице, на руках.
Пульс был слабый, но очень быстрый. Губы серые, как алюминий, мальчик весь в поту, глаза закрыты. Нос как будто сломан. Кровоподтек расползался темным пятном от шеи и ниже, по всей груди.
Эрик заметил, что у мальчика, несмотря на раны, красивое лицо.
Даниэлла начала было тихо рассказывать о состоянии мальчика и вдруг замолчала – в дверь постучали. Опять этот светловолосый. Он помахал им через стеклянное окошко в двери.
Эрик и Даниэлла переглянулись и вышли из послеоперационной. Светловолосый снова стоял возле шипящего кофейного автомата.
– Большая чашка капучино, – сказал он Эрику. – Вот что вам нужно, прежде чем поговорить с полицейским, который нашел мальчика.
Только теперь Эрик сообразил, что светловолосый – комиссар полиции, разбудивший его меньше часа назад. Его финский выговор был не так слышен по телефону, или же Эрик так устал, что не заметил его. Он спросил:
– С какой стати мне встречаться с полицейским, который нашел мальчика?
– Чтобы понять, о чем я буду его спрашивать…
Йона умолк: зазвонил телефон Даниэллы. Он вытащил его из кармана и, не обращая внимания на ее протянутую руку, бросил торопливый взгляд на дисплей.
– Это меня, – сказал Йона и ответил: – Да… Нет, он мне нужен здесь. Ладно, но мне на это наплевать.
Комиссар, улыбаясь, послушал, как протестует коллега, и добавил:
– Хотя я кое-что заметил.
На том конце что-то завопили.
– Делаю, как считаю нужным, – спокойно ответил Йона и закончил разговор.
С тихим “спасибо” он вернул телефон Даниэлле.
– Мне нужно побеседовать с пациентом, – серьезно объяснил он.
– Увы, – сказал Эрик. – Я согласен с заключением доктора Рикардс.
– Когда он сможет поговорить со мной? – спросил Йона.
– Пока он в состоянии шока, ничего не выйдет.
– Я знал, что вы так ответите, – очень тихо сказал Йона.
– Состояние все еще критическое, – пояснила Даниэлла. – Легочная плевра повреждена, тонкая кишка, печень и…
Вошел человек в запачканной полицейской форме. Тревожный взгляд. Йона помахал ему, пошел навстречу и пожал руку. Он что-то вполголоса сказал; полицейский прижал ладонь ко рту и посмотрел на врачей. Комиссар повторил полицейскому, что все в порядке, врачам надо знать обстоятельства, им это очень поможет.
– Да, ну, значит… – произнес полицейский и тихо откашлялся. – Нам по рации сообщили, что уборщик нашел мертвого мужика в туалете, в спортклубе в Тумбе. Ну, мы сразу на Худдингевэген садимся в машину, там надо свернуть на Далавэген и прямо к озеру. Янне, мой напарник, – он вошел, когда я допрашивал уборщика. Сначала мы решили, что это передоз, но я скоро понял, что тут другое. Янне вышел из раздевалки, у него все лицо было белое, и он как будто не хотел меня туда пускать. Раза три сказал “Ну и кровищи”, сел прямо на лестницу и…
Полицейский умолк, сел на стул и уставился перед собой, полуоткрыв рот.
– Не хотите продолжить? – спросил Йона.
– Да… Скорая приехала к клубу, мертвеца опознали, а мне велели известить родственников. У нас народу не хватает, ну и мне пришлось ехать одному. Потому что моя начальница, она сказала, что типа не хочет отправлять туда Янне в таком состоянии и что это понятно.
Эрик взглянул на часы.
– У вас есть время его послушать, – произнес Йона со своим протяжным финским акцентом.
– Этот, который умер, – продолжал полицейский, опустив глаза, – он учитель из гимназии в Тумбе, живет в новом районе, на горе. Никто не открыл дверь. Я позвонил несколько раз. Ну и… я не знаю, что меня толкнуло обойти весь дом и посветить фонариком в окно на задней стороне.
Полицейский замолчал. У него задрожали губы, он начал колупать подлокотник.
– Пожалуйста, продолжайте, – попросил Йона.
– Мне обязательно дальше? Потому что я… я…
– Вы нашли мальчика, маму и пятилетнюю девочку. Мальчик – единственный, кто до сих пор жив.
– Хотя я думал… я…
Он умолк, лицо у него было совершенно белое.
– Спасибо, что пришли, Эрланд, – поблагодарил Йона.
Полицейский коротко кивнул и поднялся, растерянно провел руками по испачканной куртке и ушел.
– Все было залито кровью, – заговорил Йона. – Чистое безумие, все израненные, их били, увечили, рубили, а девочка… ее разрубили надвое. Нижняя часть тела и ноги лежали в кресле перед телевизором, а…
Он замолчал и, прежде чем продолжить, цепко взглянул на Эрика.
– Такое ощущение, что преступник знал, что отец в спортклубе, – пояснил комиссар. – Проходит футбольный матч, а он – судья. Преступник дождался, пока он останется один, прежде чем убить его, начать разделывать, яростно разделывать, потом поехал к нему домой и убил остальных.
– Именно в таком порядке? – уточнил Эрик.
– Это мое предположение, – ответил комиссар.
Эрик провел ладонью по губам, чувствуя, что у него дрожат руки. Папа, мама, сын, дочка, медленно подумал он и встретился взглядом с Йоной.
– Преступник хотел вырезать всю семью, – констатировал Эрик слабым голосом.
Йона сделал неопределенный жест.
– Именно так… Есть еще один ребенок – старшая сестра. Мы не можем ее найти. Ее нет ни в ее квартире в Сундбюберге, ни у приятеля. Не исключено, что преступник ищет и ее. Вот почему мы хотим допросить свидетеля, как только будет можно.
– Пойду обследую его повнимательнее, – сказал Эрик.
– Спасибо, – кивнул Йона.
– Но мы не можем рисковать жизнью пациента, чтобы…
– Я понимаю, – перебил Йона. – Но чем дольше мы будем тянуть, тем больше времени будет у преступника, чтобы найти старшую сестру.
– Может, вам осмотреть место убийства? – сказала Даниэлла.
– Сейчас как раз осматривают.
– Тогда поезжайте туда и поторопите полицейских.
– Все равно это ничего не даст, – ответил комиссар.
– Что вы хотите сказать?
– Мы найдем там ДНК сотен, а может быть, тысяч человек.
Эрик вернулся к пациенту и встал возле койки, всматриваясь в бледное, израненное лицо. Тяжелое дыхание. Застывшие губы. Эрик произнес его имя, и в лице мальчика что-то болезненно сжалось.
– Юсеф, – тихо повторил он. – Меня зовут Эрик Мария Барк, я врач, я обследую тебя. Можешь кивнуть, если понимаешь, что я говорю.
Мальчик лежал совершенно неподвижно, живот поднимался и опускался неровными толчками. Эрик был совершенно уверен, что мальчик понял его слова, но снова впал в забытье, и контакт был потерян.
Когда Эрик через полчаса вышел из комнаты, Даниэлла и комиссар разом взглянули на него.
– Он выберется? – спросил Йона.
– Слишком рано говорить наверняка, но он…
– Мальчик – наш единственный свидетель, – перебил комиссар. – Кто-то убил его отца, мать, младшую сестру, и тот же самый человек, весьма вероятно, сейчас как раз направляется к его старшей сестре.
– Вы уже говорили, – напомнила Даниэлла. – Но, по-моему, полиции следовало бы заняться ее поисками, вместо того чтобы мешать нам.
– Разумеется, мы ищем ее, но поиски идут слишком медленно. Нам надо поговорить с мальчиком – он наверняка видел лицо преступника.
– Может пройти не одна неделя, прежде чем мальчика можно будет допросить, – проговорил Эрик. – Я хочу сказать, нельзя же невероятными усилиями вернуть его к жизни – и тут же сообщить, что вся его семья мертва.
– А под гипнозом? – спросил Йона.
В помещении стало тихо. Эрик вспомнил, как снег падал на Бруннсвикен, когда он ехал сюда. Как он кружился между деревьями над темной водой.
– Нет, – еле слышно прошептал он.
– Гипноз не поможет?
– Я не могу, – ответил Эрик.
– У меня отличная память на лица, – сказал Йона с широкой улыбкой. – Вы известный гипнотизер, вы могли бы…
– Я обманщик, шарлатан, – перебил Эрик.
– Не верю, – ответил Йона. – К тому же сейчас гипноз необходим.
Даниэлла покраснела и улыбалась, уставившись в пол.
– Я не могу, – выговорил Эрик.
– Вообще-то сейчас я отвечаю за пациента, – громко сказала Даниэлла. – И мысль о гипнозе меня не слишком привлекает.
– А если вы сочтете, что для пациента это не опасно? – спросил Йона.
Эрик понял: комиссар с самого начала решил для себя, что гипноз – кратчайший путь, идея с гипнозом не только что пришла ему в голову. Йона Линна просил его приехать в клинику лишь для того, чтобы попытаться уговорить его загипнотизировать пациента, а вовсе не как эксперта по шоковым состояниям и тяжелым травмам.
– Я обещал себе, что никогда больше не буду заниматься гипнозом, – произнес Эрик.
– Ладно, я понимаю, – сказал Йона. – Я слышал, что вы были лучшим. Но, черт возьми, я обязан уважать ваш выбор.
– Мне очень жаль.
Эрик посмотрел в окошко на пациента и повернулся к Даниэлле.
– Ему дали десмопрессин?
– Нет. Я решила погодить с этим.
– Почему?
– Риск тромбоэмболических осложнений.
– Я следил за обсуждением, но не думаю, что риск действительно есть. Я все время даю десмопрессин своему сыну, – возразил Эрик.
Йона тяжело поднялся со стула.
– Я был бы вам благодарен, если бы вы порекомендовали другого гипнотизера, – сказал он.
– Но ведь мы не знаем, придет ли пациент в сознание, – ответила Даниэлла.
– Но я рассчитываю, что…
– А чтобы его можно было погрузить в гипноз, он должен быть в сознании, – закончила она, усмехнувшись краем рта.
– Когда Эрик обратился к нему, он услышал, – заметил Йона.
– Не думаю, – пробормотала Даниэлла.
– Да нет, он меня услышал, – подтвердил Эрик.
– Мы должны спасти его сестру, – настаивал Йона.
– Я уезжаю домой, – тихо сказал Эрик. – Дайте пациенту десмопрессин и подумайте о барокамере.
Он вышел. Идя по коридору и потом спускаясь в лифте, снял халат. В холле было несколько человек. Двери открыты, небо чуть-чуть прояснилось. Выворачивая с парковки, Эрик потянулся за деревянной коробочкой, лежавшей в бардачке. Не отрывая взгляда от дороги, подцепил пальцем крышку с пестрым попугаем и дикарем, выудил три таблетки и торопливо проглотил их. Утром ему надо поспать пару часов, прежде чем разбудить Беньямина и сделать ему укол.