«Надо отстаивать свои принципы!» – подумал Ландаун.
«А зачем человеку такие принципы, которые надо отстаивать?» – отозвался кто-то внутри него.
«Ого! – подумал Ландаун, – Похоже, это Шизофрения».
А Шизофрения продолжала:
«В словосочетании „свои принципы“ принципиально только слово „свои“. Ибо принципы меняются по мере взросления человека, полового созревания, продвижения по службе, изменения финансового положения и т. д. Но убеждение в своей правоте – это самая хроническая из человеческих болезней».
«И что же теперь – обходиться без принципов? Или принимать принципы чужие?»
«Чужие принципы ничуть не лучше – они же все равно для кого-то свои. Почему бы не завести принципы, которые отстаивать не надо?»
«Да бывают ли такие?» – усомнился Ландаун.
«Например, если твой принцип гласит, что небо голубое, то кто станет с тобой спорить, а тем более драться?»
«И какой прок от такого принципа? Только Шизофрения могла до этого додуматься».
«А какой прок от других?» – Шизофрения обиделась и замолчала.
А Ландауну стало грустно.
.Понедельник – день традиционно тяжёлый, даже для тех, кто принципиально не употребляет спиртное. Сама мысль о необходимости идти на работу делает ноги ватными, а голову тяжелой. Поэтому, встретив Вахита Шарипова, Ландаун не отличался разговорчивостью, но Шарипов справился и сам.
– Проведи сейчас опрос на тему, в чём и в ком страна нуждается больше всего…
(«Неужели в советах Вахита Шарипова?» – от этой мысли Ландауна качнуло)
– …что угодно назовут, но не сердцевину российских бед…
(«Пить надо меньше», – поддержал мысль Ландаун)
– …нехватку профессиональных менеджеров.
(Ландаун удивился и начал прислушиваться)
– …Но дело в том, что старая номенклатура, как не умела руководить, так и не научилась, а менеджеры, проходившие выучку за рубежом, не подходят для российской действительности…
(«Это тупик!» – почувствовал Ландаун)
– …Для управленцев нового поколения и новой формации нужна новая действительность без поборов и чиновничьего произвола, а так же массовый средний класс собственников и предпринимателей.
«Не будь поборов и чиновничьего произвола – мы и без менеджеров проживём», – легкомысленно заключил Ландаун и тут же устыдился своего легкомыслия и спросил:
– А где же мы возьмём новых менеджеров? Если своих нет, а за границей не выучить – мы их родим, что ли?
– Ты, что ли, с дуба рухнул? – вскричал Вахит Шарипов, – Я тебе серьезные вещи говорю.
Но Ландауна уже понесло:
– Точно! Мы их родим, мы выведем новую породу менеджеров! Я сам займусь этим вопросом. Скрестим марчендайзера с имиджмейкерицей и промоутерицу с супервайзером. Сейчас же организуем отлов. Но свежая провинциальная кровь не помешает. Это придётся самому. Жена простит, всё-таки государственный интерес…
Вахит Шарипов махнул рукой и хотел уйти, но Ландаун уже вцепился ему в хлястик мёртвой хваткой бульдога.
– …Поскольку учить их бесполезно, сделаем ставку на смышлёность и умение ориентироваться в нестандартных ситуациях. Только…
Вахит Шарипов вырвался и ушёл.
– …Только что же делать, чтобы мои маленькие менеджерчики не тянули одеяло на себя, а представляли интересы народа? Они должны тяготиться властью, богатством, славой. Есть два вида людей, которые самодостаточны и не хотят быть никем другим: крестьяне и учёные, точнее исследователи. Значит, ребятишек надо выпустить на землю и дать исследовать мир, дать взрасти без влияния социума, самоорганизоваться в новое общество.
– Только ударившись головой можно вообразить такое! – это вернулся Вахит Шарипов. – Будет вам, Ландаун!
– И то верно, – вздохнул Ландаун. – Вырастим мы новых менеджеров, а куда денем старых? Неужто снова Ноев потоп?
Когда Валерий Ланин был большим начальником, он предложил Ландауну возглавить одно из подразделений своей конторы. Ландаун, не долго думая, согласился.
– Пойдём, отметим назначение? – подмигнул он товарищу.
– Извини, не могу. Времени нет. Сейчас совещание, потом договор подписываем, потом…
– Понял, понял. А завтра?
– Знаешь, с утра планёрка, до обеда надо успеть в администрацию…
– Слушай, я одного не пойму, – удивился Ландаун, – у тебя столько подчинённых, почему у тебя никогда нет времени?
– Некогда над этим задумываться. Побежал. Приходи завтра на работу.
«Всё-таки странно», – озадачился Ландаун после ухода Ланина. Он вспомнил старую шутку: «Если вы всё время работаете, когда же вы думаете?» И философскую мудрость вспомнил: «Не доверяйте людям, у которых не хватает времени». Как же так? Лучшие люди страны поставлены в такие условия, когда им некогда думать, когда им нельзя доверять. «Поражу пастыря, и паства рассеется» – так, кажется, в Евангелии?
«Да, – решил Ландаун, – преступление здесь налицо. Но кому оно выгодно?»
Кому выгодно, что мы проводим часы в приёмных, а дни и недели в беготне за справками, разрешениями, согласованиями? Кому выгодно так регламентировать любой пустяк, что нужен отдельный специалист для ублажения регламента?
«ОНИ крадут наше время! – понял Ландаун, – Система направлена именно на поглощение времени, и не чиновники её создали. Чиновники просто живут в ней. Но кто такие ОНИ?»
Ландаун взял трубку и позвонил Ланину:
– Я не приду. Бери другого человека. Мне надо кое с чем разобраться…
Женщина гуляла с собакой, а Ландаун, сидя на скамейке, думал: «Как же так? Мы заводим собаку, чтобы она любила нас, а за эту любовь освобождаем от всех мирских забот – добываем ей пищу, кормим, поим, гулять выводим для отправления естественных надобностей, даже половых партнёров находим по объявлениям. И при всём том считаем, что человек – венец творенья, царь природы и т. д. Да ведь тогда всё наоборот должно быть: за любовь царскую животные его холить и лелеять должны, как детёнышей своих. Если Бог мир сотворил и человека в нём царствовать назначил – так всё должно быть».
И пошёл Ландаун со своей мыслью к биологам-звероводам. И наехали на него биологи:
– А ты есть станешь то, чем волки своих детенышей кормят?
– А чем белки? – возразил Ландаун.
И пошёл он к детям, и сказали ему дети:
– Нам машинку отец дал – она ездила, а мы разобрали – она ездить перестала.
Ландаун подумал: «Ого! Значит, мы испортили тот мир, что вручил нам Творец, поэтому и всё наоборот получается. Какую же деталь мы сломали? Наверно, самую важную».
И пошёл он к собаке – может, она знает, что испортилось в мире. А собака поглядела на него с такой любовью, что он понял: «Человек испортился. Если бы я с такой любовью на жену глядел – она бы души во мне не чаяла. Если бы на детей – дети были бы счастливы. А любое дерево дарило бы мне тень и уют. А звёзды предсказывали только удачные дни…»
Сын Ландауна (что характерно – тоже Ландаун) ехал в трамвае с другом, а тот купил билет за номером 234836. Посчитал:
– 2+3+4=9 и 8+3+6=17. Несчастливый!
– А если перемножить? – взял билет Ландаун. – 2∙3∙4=24 и 8∙3∙6=144. Несчастливый!
– А если взять чётные и нечётные? – выхватил билет друг. – 2+4+3=9 и 3+8+6=17. Опять несчастливый!
– А можно мне? – сказало рядом стоящая девушка. – Вот же. Если взять чётные и нечётные и из крайних вычесть средние. 2—4+3=1 и 3—8+6=1. Счастливый!
– А я думал, – сказал Ландаун, – (log24) 3=8 и ³√̅8̅+6 = 8. – И тут он заметил, что у девушки волосы светлые до плеч, а глаза голубые и смеющиеся. – Счастливый!
Пошёл Ландаун на колхозный рынок за капустой, а попал на рынок труда. А там капусты нет, только вакансии и очередь в центр занятости. И стоят в ней Карл Маркс и Егор Гайдар и спорят.
Маркс говорит:
– Обмен на рынке труда неэквивалентный. Труд покупают дешевле, чем стоит произведённая им продукция, только поэтому и возникает прибавочная стоимость. Это и есть эксплуатация!
А Гайдар отвечает:
– Нет никакой эксплуатации! Рабочая сила – такой же товар, как и все остальные. Подписал работник трудовой договор – продано. А за сколько он её продал – его личное дело, он свободный человек. И если капиталисту большая часть досталась – значит, так высоко работник ценит его услуги по собственному найму.
Покойники не устают, но и аргументов не понимают, поэтому они еще долго спорили. А Ландаун без капусты вернулся домой и, пока жена ругалась, думал: «Они оба ошибаются, потому что зациклились на рынке, на обмене. А новое (даже прибавочная стоимость) возникает не в результате обмена. Можно сказать, что мужчина сделал в женщину вклад, а она вернула через 9 месяцев с процентами. Но ведь она не просто больше вернула, а что-то принципиально новое, не бывшее. Рождение ребёнка – это не обмен, а со-трудничество, со-творение. В этом смысл жизни – в совместном творении и любовании сотворённым. Так же и труд – соединяется множество людей, воль, мечт (или мечтов? лучше сказать – мечтаний), умений, материалов – и возникает новое. Вот ему и радоваться надо и прибыль делить так, чтобы радостно всем было. А если прибыли и радости на всех не хватает, то такое нерентабельное производство и затевать нечего было…»
Так подумал Ландаун и снова пошёл за капустой.
– Как-то Ландаун мягко в этот раз с Марксом обошелся, – задумчиво сказал Колян. – Даже не напомнил, что тот внук двух раввинов.
– Может, к слову не пришлось? – спросил я.
– Но главное-то не в этом.
– А в чем?
– Ты что, не помнишь, чем Ландаун всегда попрекал Маркса? – удивился Ланин. – Тем, что Маркс не заметил роли ростовщического банковского капитала.
– Попросту говоря, скрыл ее! – усилил обвинение Колян.
– Сколько бы предприниматель не заработал на своих рабочих, – продолжал Ланин, – его прибыль имеет естественные ограничения производственного, материального характера. И управленческий труд предпринимателя необходим в производственной цепочке.
– А банкир разве не нужен? – недопонял я.
– Банкир никак не участвует в производственной деятельности, фактически он просто собирает дань как с рабочего, так и с предпринимателя, монополизировав доступ к финансам, при этом его прибыль может быть и 10 и 50%, а в 90-е годы ставка Центробанка России доходила до 200%.
– И почему же Ландаун об этом промолчал? – спросил я.
Собеседники посмотрели на меня с сожалением:
– Он-то не молчал, а вот ты записывал явно в меру своего непонимания.
Я ничего не ответил, но внутренне не согласился. Конечно, ростовщичество – это камень на шею экономики, однако Ландаун в записанном мной отрывке сделал другое, не менее важное, открытие: нет никакого разделения труда, которое навязывают нам со времен Адама Смита, но есть объединение труда, сотрудничество. И это единственное устройство хозяйства, которое не противоречит счастью.
Сын подошёл к Ландауну и предложил:
– Давай введём закон: ты мне будешь платить за мытьё посуды, а я на эти деньги покупать у тебя компьютерное время. Или телевизионное.
Ландаун усомнился: «Мой ли это сын или Аганбегяна? Нет, тот старый. Гайдар? Да вроде рядом не жили». Тогда Ландаун успокоился и решил посоветоваться с женой.
– А почему только компьютерное время? – сказала жена, – Салат на завтрак тоже надо оплачивать.
– Наобум цену назначим или учтём стоимость продуктов, затраченное время и получившееся качество?
– Хм, – задумалась жена, но от необходимости отвечать её уберегло появление дочки.
– Папа, а за пятёрки в школе тоже платить будешь?
– Обязательно, а за двойки вычитать.
– А по русскому и по физкультуре одинаково?
Теперь уже задумался Ландаун, но тут пришёл старший уточнить:
– А компьютерное время обязательно покупать у тебя? Вдруг в клубе дешевле будет?
А тёща спросила:
– А пенсионерам льготы на просмотр телепередач будут?
– Стоп!!! – вскричал Ландаун. – Все сели на диван. Я вам расскажу одну историю.
В бурные годы реформ работал я в одной компании, директор которой свято верил в благо принципов конкуренции и хозрасчета. И дошел до того, что решил организовывать конкуренцию между отделами, а еще хотел, чтобы услуги они друг у друга покупали?
– Как это? – удивилась теща.
– Хочешь сделать ксерокопию – плати секретарше, составляешь договор – плати юрисконсульту, завис компьютер – выложи денежки системному администратору.
– И что из этого получилось? – спросил сын.
– Чем хуже работали компьютеры – тем больше получал системный администратор, а делать ксерокопии мы бегали через дорогу в почтовое отделение. А через два месяца компания обанкротилась, и директор первый подал иск в суд на взыскание задолженности по зарплате, сказав «я такой же наемный работник, как и вы».
– Мда, уж! – почесала затылок теща.
А Ландаун продолжал:
– Не во всякой сфере жизни хороши рыночные отношения. Могут конкурировать предприятия на рынке, но конкуренция частей (подразделений) целого (предприятия) – это все равно, что конкуренция между сердцем и желудком. Кто бы из них ни победил – организм погибнет. Когда клеточка организма начинает жить, не оглядываясь на тело в целом – медики называют это заболевание «рак». Ну, не может быть рынка в школе, ведь ее цель – не продажа знаний, а воспитание человека. Не может быть рынка в семье, рынок – это метод взаиморасчетов среди чужих. Неужели родители в кредит меняют пеленки детям, чтобы те через полвека подали им стакан воды?
– А разве это не так? – спросила теща.
– А любовь-то здесь где? А радость? А счастье? Так что давайте не будем расширять применение ограниченных по существу идей, от этого уже разрушилось уже много предприятий, семей, городов и государств. Вопрос в другом, – Ландаун посмотрел на сына.
– Кто и зачем подкинул мне эту идею? – догадался сын.
– Вот именно! – подтвердил Ландаун и как-то странно посмотрел на телевизор.
В доме отдыха Ландауна позвали делать зарядку.
– А, может, лучше в футбол поиграем? – предложил Ландаун. – Не люблю бессмысленно руками махать.
– Но ведь все так делают – убеждала его милая девушка-инструктор. – Спортсмены тренируются, солдаты в учебную цель стреляют, даже школьники перед контрольной задачки решают для тренировки. Разве это всё бессмысленно?
– Да нет, конечно. Но вот кошка… кто-нибудь хоть раз видел кошку отжимающейся или подтягивающейся? Бегающей на дальние или короткие дистанции для поддержания формы? Нет, кошка двадцать часов в сутки просто спит. Но ведь она всегда в форме! Брось её с третьего этажа – упадёт на лапы и побежит по своим делам. Самый зажравшийся домашний котяра вскочит на ствол дерева и ещё как припустит от пса. Как им это удаётся?
– Не знаю.
– Я думаю, что секрет в том, что кошка делает то, что хочет. Она не заставляет себя вставать через силу – её не ждёт на работе начальник, ей не надо отправлять детей в школу к 8.00. Но уж если она встаёт – то с каким удовольствием! Как она потянется всем телом, каждым суставчиком!
– Вот же! Зарядку делает! – обрадовалась девушка.
– Да зарядку, – согласился Ландаун. – Но как! Она же не тупо отжимается…
– Да далось вам это отжимание! – разгорячилась инструктор. – Не буду я вас заставлять отжиматься!
– Хорошо, хорошо, – успокоил её Ландаун, – Кошка… м-м… не приседает – а расправляет члены, облегчает кровоток. Она питает тело своё кровью. И просыпается в нём резвость, желание играть, веселиться. Вот что главное – не тренировать тело, а напитать его. Наше тело усталое – потому что голодное. Желудок набит, а до органов кровь не доходит – здесь зажато, там скручено.
– Но почему же тренировка помогает спортсменам добиваться результатов?
– Число мышечных волокон остаётся неизменным, даже если мышца увеличивается в объёме. Изменяется плотность кровеносных сосудов. У спортсмена мышца лучше напитана.
– Значит, надо тренироваться!
– Девушка, вам стыдно бывает?
– А что я такого сказала? – насторожилась инструктор.
– Да я не про то. Вам стыдно – вы краснеете. Так?
– Да.
– Т.е. кровь приливает к лицу. Так?
– Да.
– Значит, прилив крови можно устроить к любому органу и без его напряжения, – Ландаун прямо просиял от вдохновения.
– Ага! – девушка всё-таки заинтересовалась. – Значит, можно спать весь день, а вечером вскочить и побежать, как Бен Джонсон.
– Кошка так и делает.
– Это всё теория или кто-то так добился результатов?
– Я так зрение восстановил, – хмыкнул Ландаун, – это же система Норбекова… в кошачьем варианте.
– В разговоре с девушками наш друг Ландаун никогда не имел себе равных, – хмыкнул Колян, – посмотрел бы я, как бы он с этими аргументами выступил на кафедре физиологии.
– Как будто на кафедре физиологии нет девушек! – в ответ хмыкнул я.
– Девушки они после работы, на кафедре они – научные сотрудники, и если каждый прохожий будет их учить, как устроена мышца, то за что им деньги платят? А как только встают материальные вопросы, от женщины не может быть пощады, – заявил Колян.
– Ты сначала женись, а потом о женщинах рассуждай! – поддел его Ланин.
– Когда женишься – рассуждать поздно! – ухмылялся Колян. – Вот кто из вас способен сказать жене правду хотя бы о ее стряпне?
– А я думаю, – вступила в разговор Соня Остроклювова, – что секрет убедительности доводов Ландауна для девушек именно в том, что он таких циничных мыслей о женщине себе бы никогда не позволил. Что ни говорите, при всей трезвости мышления он все-таки был романтик.
– Да-да, – вспомнил Ланин (он знал Ландауна дольше нас всех), – на свое первое свидание с Гюльчетай он притащил козла и сказал: «Я таким никогда не буду!»
– И чем дело кончилось? – заинтересовалась Соня.
– Это было их последнее свидание.
– Почему?
– Назавтра они поженились.
– Месяц же положен по закону на раздумье.
– А он тогда в армии служил.
– Дурак! – заключил Колян.