Дверь открылась и в квартиру вошло невысокое существо, не имеющее возраста, источающее едкую вонь. Оно обладало женскими половыми признаками, неряшливо спрятанными под лопающимися от грязи лохмотьями, с синим и потресканным от ссадин и синяков вечно пьяным лицом и чудовищным образом запутанной, годами не мытой и не чесанной конской гривой. Следом за ней вошел хозяин квартиры, закрыв за собой дверь.
– Ты скинь все тут у порога, – сказал он негромко, снимая обувь.
– С какой это стати? – огрызнулась бомжиха.
– А с такой, – повысив голос произнес Ник, – чтобы аромат, который ты источаешь, не проглотил, словно кошка мышку, и без того скудные запасы кислорода моего жилища. Пока ты раздеваешься, я наберу воду в ванну, отпаришься, отмоешься, а уж тогда и выпьем и поговорим. Не волнуйся, одежду я тебе дам.
Ник оставил гостью у порога, а сам прямиком отправился в совмещенный санузел, для заполнения жидкостью моечного сосуда, именуемого ванной.
После процедуры очищения водой в сочетании с моющими средствами существо приобрело довольно сносный женский вид. Конечно, в этом истрепанном и потасканном теле сложно было найти сходство с обнаженной Махой, однако, здесь присутствовало все, на что можно бы было взглянуть не без вожделения. Небольшие коричневатые сморщенные кружочки с торчащими, как гвозди из забора, сосками на припухлых, слегка обвислых грудях, плоский, словно асфальтовая дорога, живот, заканчивающийся небрежно выбритым лобком, пышная и на вид упругая задница со следами насилия и две стройные, покрытые язвами и коростами, ножки. Все это в полной красе предстало пред ясны очи молодого писателя, хозяйничавшего на кухне.
– Вот одежда, надень, – Ник указал рукой на табурет, где лежали новая белая футболка и старенькие, потертые, но чистые джинсы.
– А где мои шмотки? – рассматривая предложенную одежду, спросила женщина, ничуть не стесняясь своей наготы.
– Я их выкинул.
– Куда?
– Куда? В мусоропровод. Вообще-то, нужно было бы их сжечь и в землю закопать, как яда содержащие отходы, ну да ладно, так, глядишь, может быть, крысы потравятся немного.
Женщина молча надела предложенные Ником вещи и села за стол.
– Значит, ты писатель?
– Да как тебе сказать, еще не вполне.
– Это как?
– Вот, так. Не знаю, как это лучше объяснить. Видишь ли, я, конечно, пишу всякую там лабудень, но этого недостаточно, контора тоже пишет.
– А чего еще нужно?
– Да хрен его знает. Давай, что ли, выпьем?
Ник достал из холодильника бутылку портвейна и разлил ее содержимое по стаканам.
– За знакомство!
Звякнули два граненых стакана, возвещая о начале новой жизненной ипостаси для находящихся в этой кухне. Холодная жидкость приятно пощекотала стенки пищевода и улеглась на дне желудка теплым пушистым комочком.
– А курить у тебя есть?
Ник достал из кармана пачку сигарет и угостил гостью, после чего сам достал сигаретку и с наслаждением закурил. В воздухе повисла неловкая пауза. Женщина, докурив сигарету, пристально взглянула на хозяина квартиры.
– Послушай, какого хрена ты притащил меня сюда и поишь? Хочешь трахнуть? Так трахай.
– Нет.
– Ты импотент?
– Нет. Я просто думаю, не стоит начинать с этого наше знакомство.
– Начинать? Знакомство? Я не понимаю, может ты извращенец какой? Притащил в дом, отмыл, напоил. Че тебе надо?
Ник разлил по стаканам остатки портвейна и хриплым голосом произнес:
– Мне нужна, фигурально выражаясь, твоя жизнь. Я хочу ей наполнить, как вином эти стаканы, свой роман. Все, что от тебя требуется – полная и чистосердечная исповедь.
– Ты че, поп, что б тебе исповедовалась?
– На тот момент, пока ты живешь у меня, я и поп и прокурор и все прочее. Послушай, мы с тобой заключаем сделку на обоюдно выгодных условиях. С твоей стороны требуется поведать о своем жизненном пути, но при этом мне не нужны сухие факты твоей биографии – родилась там-то, жила с тем-то, нет, все в подробностях до сегодняшнего дня. Не сухая хронологическая таблица определяет человека, а его поступки, взгляды на жизнь, восприятие этого мира через призму его собственных кишок. Только так можно составить характеристику тому или иному человеку и попытаться понять, кто же он на самом деле. Хотя, конечно, и это эфемерно. Ну да ладно. Я в свою очередь гарантирую тебе крышу над головой, полный пансион, уют и комфорт, хлеб и вино. Как ты на это смотришь?
– Честно говоря, я ни хрена не поняла, но если здесь меня будут халявно поить и кормить, то почему бы и нет.
– Однако, есть небольшое условие. Ты должна будешь оставаться здесь, пока я не закончу роман.
– Мне некуда идти, но вино и сигареты должны быть каждый день – выдвинула она свое требование в обмен на свободу.
– Не волнуйся, все будет. Итак, контракт подписан. Что ж, спрыснем его портвешком.
Они выпили разлитую по стаканам жидкость, и Ник достал еще две бутылки, наполненные тем же хмельным напитком.
– Ну, теперь бы нам уж пора и познакомиться.
– Че, прямо здесь, на кухне?
Ник усмехнулся.
– Да нет, я о другом, если мы вместе будем жить, мне хотелось бы знать, как тебя зовут.
– Кто как, – произнесла захмелевшая женщина, – одни сукой подзаборной, другие потаскухой.
– Забавно.
– А мне, веришь ли, совершенно по уху, лишь бы наливали потолще. По первости, как только бродяжить начала, с бухлом проблем не было. Я так-то девка в теле была, красивая, сейчас не смотри, поизносилась малость. Ну так вот, нальют мне водочки либо ширнут, да и приходуют себе, а чего вашему брату мужику еще надо от молодой бабы. А потом форму-то потеряла и все, то ли нальют, а то ли морду набьют, вот так-то.
– Очень грустная история, в самый раз для романа. Драма «Меня дерут, а я крепчаю», – в своей привычной манере съязвил Ник.
Женщина зло сверкнула глазами, что-то звериное было в этом взгляде. Ник осекся и отвел глаза. Дурное предчувствие холодком пробежало по его спине. Он вдруг на мгновение почувствовал себя в роли кролика, а не удава. Женщина с нескрываемой злобой пристально смотрела на хозяина квартиры. В воздухе стоял тяжелый запах надвигающегося конфликта, который грозил непредсказуемыми последствиями, что на начальном этапе знакомства явно не входило в планы молодого писателя. Ник, пытаясь сохранять спокойствие духа, вооружился холодным оружием, беззаботно лежащим на столе и привычным движением без труда открыл третью по счету бутылку портвейна, после чего, дабы обезопасить себя, убрал нож в стол.
– Ты боишься, что я тебя зарежу? – желчно бросила ему в лицо, словно комок снега, женщина.
– Да, нет, просто не люблю, когда нож лежит на столе.
– А ты бойся. Я – никто, и терять мне нечего, уснешь ночью, а я тебя и распишу, как бог черепаху, квартирка у тебя неплохая, поживу сколько-то, а потом, если посадят вдруг, ну, если, конечно, до тебя есть кому дело, то, глядишь, в тюрьму пойду, все не на улице бичивать, там хоть худо-бедно да кормят.
Она произнесла это так, что могло показаться не больше чем бредом пьяной бомжихи. Однако внутри хозяина квартиры что-то дрогнуло и мутная волна страха накрыла его с головой. Он стал осознавать, какую опасность таит в себе эта потрепанная говорящая игрушка, выброшенная кем-то на улицу. Ситуация накалялась, Ник понял, что это проверка на вшивость, однако же понял и то, что уступи он сейчас, потом она и впрямь перегрызет ему глотку. Юноша поднял голову и буквально впился глазами в холодный, наполненный нечеловеческой злобой взгляд волчьих глаз. Небольшая, уютная кухня в тот же миг превратилась в стальную звериную клетку, где происходила напряженная борьба, бой без правил, сражение, от которого зависело, кто из двух особей станет человеком, а кто приобретет статус ручного зверька. И в этом бескомпромиссном поединке ситуация складывалась далеко не в пользу хозяина квартиры. Ник почувствовал, как с каждой секундой редеют его войска, готовые обратиться в бегство. Ему ничего не оставалось, как пустить в ход тяжелую артиллерию.
– Уясни себе одну простую вещь: здесь я хозяин, – прогремело пушечным залпом, разрывая в клочья тишину и стремительную атаку противника. – Если тебя что-то не устраивает, можешь уматывать, если нет – то помалкивай.
Женщина отвела глаза, тем самым дав понять, что как бы подчинилась воле хозяина, но как и каждый раб, она лишь затаила злобу и запаслась надеждой.
– Еще раз, – произнес Ник, пытаясь сгладить напряженность беседы. – Не думаю, что стоит с этого начинать. Еще раз повторяю, что хозяин в этой квартире – Я, и здесь действуют только мои законы, и ничьи иные. Прости, если обидел, мне просто хотелось знать, как к тебе обращаться. Не думаю, что тебе понравится, если я буду называть тебя так же, как звали твои приятели.
– Они мне не приятели, – сухо произнесла заметно захмелевшая бомжиха и вновь закурила, – ты можешь называть меня Евой.
– Как? – удивленно, пытаясь подавить в себе волну саркастического смеха, спросил Ник.
– Евой, – как бы в пустоту сказала она, освобождая отяжелевшие дымом легкие.
Ник достал еще две бутылки, и они принялись пить, пить молча, как на днях рождения.
Утро не было мрачным, оно лилось, как Зальцбургская симфония Моцарта, хотя за окном было довольно уныло, накрапывал дождик. Медузы в голове Евы, как ни странно, совершенно не принуждали ее хвататься за виски руками, сдерживая их безумие, нередко выливающееся в истерическую агонию. Общее состояние организма не было ипохондриальным, отсутствие мыслей давало широту разгула чувствам, захлестнувшим волной прозрачных, как дуновение ветерка, божественных мелодий, обнаженное тело девушки. Она лежала, не решаясь открыть глаза, ей снова было двадцать лет, пустота пахла счастьем, беспечностью и пушистым запахом травы. Ева вздрогнула и резким движение руки смахнула со своих припухлых губ толстого рыжего таракана, раздавленного вчера вечером. Ева открыла глаза и резко отпрыгнула в сторону. Не менее испуганное насекомое шмыгнуло под плинтус и растворилось в серости стены.