Был поздний вечер, когда Константин переступил порог своей новой трехкомнатной квартиры, располагавшейся на первом этаже пятиэтажного кирпичного дома недалеко от центра Запрудного.
Он переехал сюда совсем недавно, выгодно обменяв свою прежнюю, двухкомнатную.
Кое-что, конечно, пришлось доплатить прежним хозяевам, да и ремонт влетел в копеечку – квартира находилась в ужасном состоянии.
Но теперь жилище приобрело совсем другой вид, стало уютным и чистым.
Константин жил здесь вместе с братом. У Игната была теперь собственная комната. После ранения позвоночника он передвигался по квартире в инвалидном кресле-каталке.
Забрав брата из больницы, где тот провел без малого полгода, Константин первое время очень опасался за его состояние, но не физическое, а моральное.
Пришлось выписать на дом сиделку. Сиделка оказалась пожилой, очень сердобольной женщиной, она терпеливо ухаживала за инвалидом и временами украдкой всхлипывала в уголочке.
– Такой молодой… – приговаривала она.
К сожалению, расположение прежней квартиры не позволяло Игнату совершать прогулки на улице.
Именно по этой причине Константин занялся обменом жилплощади. С первого этажа попасть на улицу гораздо легче.
К тому же Константин попросил кое-что переоборудовать и в подъезде. Теперь Игнат мог выезжать из дома и совершать прогулки во дворе самостоятельно.
Константин не хотел отказываться от услуг сиделки, но Игнат настоял на этом. Ему очень не хотелось оставаться обузой для старшего брата, и так слишком занятого.
А дел у Константина действительно было по горло.
Теперь под его началом находился целый кооператив. К нему перешли дела от покойного Большакова.
Точнее говоря, Панфилов сам стал владельцем кооператива «Радуга», затратив уйму времени на учредительные документы и хождение по исполкомовским кабинетам. Пришлось даже в Москву пару раз сгонять.
Причины отказов были самые разные.
Одни чиновники ссылались на уголовное прошлое Панфилова, другие просто не хотели связываться с человеком, замешанным в какой-то темной истории с перестрелкой где-то в лесу, и действовали по принципу – лучше перебдеть, чем недобдеть.
В общем, после разнообразных мытарств Константин Панфилов, кое-кому более известный под прозвищем Жиган, стал полноправным владельцем широкопрофильного кооператива, куда входили пошивочный цех, небольшое производство по изготовлению пластмасс, несколько торговых точек в городе и на рынке.
Вот только никак не получалось перевести под крышу кооператива «Радуга» любимое детище безвременно ушедшего Андрея Ивановича Большакова – ресторан «Луна».
Именно по делам, связанным с рестораном «Луна», Константин ранним утром отправился в Москву.
Для этого он взял лучшую машину, стоявшую на балансе «Радуги», посчитав, что солидный автомобиль придаст больше веса и его владельцу.
Да и потом, что греха таить, порой Жиган любил шикануть, пустить пыль в глаза. С тех пор как у него начали водиться деньги, он знал, какое применение им найти.
Его домашний гардероб за последнее время пополнился несколькими отличными импортными костюмами, фирменными джинсовыми парами, прекрасной импортной обувью.
Константин не жалел денег и для брата: купил ему импортное инвалидное кресло-каталку, после переезда на новую квартиру поставил в комнате Игната телевизор и видеомагнитофон, постоянно приглашал на консультации врачей.
Поначалу его отношения с Игнатом вроде бы складывались нормально.
Младший брат, хоть и не без проблем, возвращался к жизни.
Волей-неволей Игнату пришлось отказаться от многолетней наркотической зависимости. Насколько это было тяжело для Панфилова-младшего, знал только он сам.
Проблема усугублялась тем, что во время пребывания в больнице, особенно в первые дни после ранения, врачам приходилось вводить Игнату наркосодержащие лекарства – чтобы облегчить боль в позвоночнике.
Но, кажется, он все-таки смог справиться с вредной привычкой и позабыть о прежних связях. Впрочем, друзья-наркоманы редко напоминали о себе. И все-таки в последнее время Константин стал замечать в поведении Игната что-то неладное.
Его брат стал реже выбираться на прогулки, настойчиво отказывался от услуг врачей, запирался в своей комнате, долго и неподвижно сидел перед телевизором. Кто-то из соседских пацанов начал таскать ему видеокассеты весьма специфического жанра.
Вот и сегодня, закрыв за собой дверь квартиры, Константин услышал доносящиеся из комнаты Игната протяжные стоны, аханья и оханья. Иногда они перемежались короткими фразами на немецком языке.
Сбросив в прихожей ботинки и повесив на вешалку безнадежно испорченный пиджак, Константин подошел к запертой двери комнаты брата и прислушался.
Да, все верно. И так на протяжении уже нескольких недель.
– Игнат, сделай тише! – крикнул Константин.
Но то ли голос его был слишком слабым от усталости, то ли по какой другой причине, но сладострастные стоны не прекращались и не затихали.
Константин, медленно потирая мышцы шеи, подошел к двери комнаты младшего брата и, повернув ручку, шагнул через порог.
Это повторялось с пугающим постоянством уже несколько недель подряд.
Игнат неподвижно сидел в инвалидном кресле перед телевизором, на экране которого мелькали обнаженные тела, гениталии, и все это сопровождалось фальшивыми женскими стонами, мужским жеребячьим ржанием и воплями.
– Игнат, я же тебя просил, сделай тише.
Панфилов-младший резко обернулся.
– Это ты?
– Я, кто же еще, – тяжело вздохнул Константин. – Опять порнуху смотришь?
Игнат взял лежавший на коленях пульт и выключил видеомагнитофон. После этого он резко развернул кресло и с неожиданной горячностью выпалил:
– Почему тебе не нравится все, что я делаю? Почему ты все время дергаешь меня?
– Слушай, Игнат, я устал, мне сейчас не до этого.
– Нет, ты скажи, – не унимался брат.
– Ну что тебе сказать? Я просто попросил сделать тише, вот и все. Что тут непонятного?
– Ты не ответил на мои вопросы. – Игнат едва не кричал. – Так получается всегда. Ты не хочешь со мной разговаривать, ты только поучаешь.
Не желая ввязываться в этот бесполезный, по мнению Константина, разговор, он развернулся и вышел из комнаты. Но Игнат поехал следом за ним.
– Я понимаю, – надрывно продолжал он, – я все понимаю. Тебе некогда, тебе нет до меня дела, у тебя свои важные проблемы. Тебе же надо деньги зарабатывать.
– Да, – твердо сказал Константин, – мне надо зарабатывать деньги. Но ведь я это делаю не только ради себя.
– Неужели? – с горьким сарказмом воскликнул Игнат. – Оказывается, ты делаешь это ради меня, а я-то, дурак, требую к себе какого-то внимания.
– Ты не дурак, – спокойно произнес Константин, – и не надо передергивать.
– Ах, вон оно что. Значит, я все-таки не дурак, я просто калека. Ты хоть понимаешь, что чувствует инвалид? А ведь мне только двадцать лет. У меня уже никогда не будет женщины. Да, я смотрю порнуху, потому что мне хочется любви, мне хочется настоящего женского тела, а не картинки на экране телевизора.
– Твоя жизнь еще не закончилась. Не изводи себя.
– Да? – в глазах Игната появились слезы. – Может, ты знаешь лекарства, которые вылечивают перелом позвоночника? Врачи не знают, а ты знаешь, да?
Константин, чувствуя себя совершенно измочаленным после событий сегодняшнего дня, не нашел, что возразить Игнату. Он испытывал лишь бесконечную горечь от того, что пока ничем не может ему помочь.
– Давай мы поговорим об этом завтра, – сказал он севшим голосом, стараясь не встречаться взглядом с глазами Игната. – Мне надо залезть в ванну. Я грязный, как чертила.
– Завтра, – скептически произнес Игнат, сглатывая слезы, – всегда завтра.
Панфилов-младший даже не обращал внимания на то, что Константин пришел домой в грязных изорванных брюках и рубашке, со ссадиной на лице.
– Ну хорошо, хорошо… Я только приму душ, и мы поговорим.
– Поговорим, – каким-то бесцветным, почти обреченным голосом повторил Игнат.
Константин медленно кивнул и поплелся в ванную. Там он долго смотрел в зеркало на свою небритую исцарапанную физиономию с темными мешками под глазами.
– Ну и рожа у тебя, Шарапов, – мрачно усмехнувшись, произнес он.
Сбросив грязную рубашку, он присел на краешек ванны, потирая ладонью обожженное запястье левой руки.
И угораздило же его сегодня влипнуть в такую дурацкую историю.
Он и сам никак не мог понять, зачем сегодня утром остановился на шоссе. Да ладно бы просто остановился, а то сам вызвался отправиться в погоню вместе с этим полоумным гаишником.
И это при его, Жигана, застарелой ненависти к ментам.
Немного поразмыслив, Константин так и не пришел к каким-то определенным выводам. Впрочем, что такое мент-гаишник? Почти безобидное создание, занимающееся, в общем, не таким уж ненужным делом. Лохов-то на дороге хватает.
Константин вдруг поймал себя на мысли о том, что еще там, на дороге, утром он пожалел Стрельцова. И даже был готов простить младшему лейтенанту его ментовские погоны.
Но ведь это вовсе не предполагало наличия теплых чувств к этому Стpельцову.
Зачем понадобилось переться вместе с ним, рискуя собственной головой. Можно было просто отдать ему машину – хрен с ней, все равно кусок железа – и не искать приключений на свою задницу.
Неужели во всем виноват характер – эта вечная жажда азарта? Все то, что осталось в нем еще с афганских времен? Или просто недостаток острых ощущений?
«А, черт с ним, – подумал Константин, – может, когда-нибудь я себе на этом деле шею сломаю, но через себя переступить не могу. Поехал, значит, так надо, значит, по-другому не мог. Что же мне оставалось? Сидеть рядом с этим жмуриком на трассе и радоваться – какой я предусмотрительный, осторожный? Ни за что».
Он взъерошил руками волосы, упрямо тряхнув головой. Что сделано, то сделано. Незачем себя винить и укорять.
Да и в чем, собственно, винить? В гибели автомобиля? Чушь, нелепица.
Константин сбросил остатки одежды, залез под душ, включил теплую воду и с наслаждением подставил лицо упругим струям.
Нет, все-таки хорошо, что еще не начался ремонтный сезон.
Константин долго стоял под душем, чувствуя, как с каждой минутой усталость покидает его тело.
Нервы постепенно успокаивались, мышцы расслаблялись.
Немного пощипывало лишь крупную царапину на лбу, но Константин быстро забыл о ней, думая о том, что он жив, здоров, благополучно вернулся домой и никто не может помешать ему наслаждаться горячей водой.
О том, что творится с братом, он не думал. Сейчас на это нет сил.
Да, Константин прекрасно понимал Игната. В двадцать лет стать инвалидом, прикованным к креслу-каталке, оказаться вырванным из привычного круга общения, пусть даже порочного, потерять всякие жизненные перспективы – все это нелегко.
Но сколько таких ребят Константин Панфилов видел в Афганистане. Еще час назад вместе рубали тушенку из одной банки, и вот уже друга готовят к отправке в Союз «грузом двести».
Да, многие становились инвалидами, но не все при этом ломались.
Главное – найти в себе мужество жить. Именно этого мужества не хватало Игнату.
Что он видел в своей короткой жизни? На что мог опереться? Среди его друзей-наркоманов наверняка не нашлось бы ни одного, кто добровольно отказался бы от этой привычки.
Такой поступок требовал настоящего мужества и самоотречения. У этих людей Игнат ничему не мог научиться…
Сквозь шум льющейся воды Константин различил какой-то слабый звук, донесшийся из-за двери. Кажется, это похоже на металлический лязг. Константин наклонил голову в сторону, прислушался.
Звук больше не повторялся. Наверное, Игнат, передвигаясь в инвалидном кресле, за что-то зацепился.
Наконец Константин выключил воду, растерся мягким махровым полотенцем и, выбравшись из ванны, еще раз посмотрел на себя в зеркало. «Черт, запотело».
«А ну-ка, открой личико, Гюльчатай». Он протер зеркало и критически осмотрел свою физиономию. Надо бы побриться.
Обвязавшись вокруг пояса полотенцем и сунув мокрые ноги в шлепанцы, чтобы не стоять на холодном полу, Константин неторопливо приступил к процедуре бритья: тщательно взбил помазком пену, густо покрыл ею щеки, верхнюю губу, подбородок, погрел под горячей водой бритвенное лезвие.
Все это напоминало небольшой ритуал. Наверное, так оно и было на самом деле.
Ведь для чего, в сущности, предназначен любой ритуал? Для того чтобы отвлечься, успокоить нервы, достичь внешней и внутренней гармонии.
Аккуратно оттянув одним пальцем щеку, Константин провел по ней лезвием бритвы. Он наслаждался каждым движением лезвия, повторяя его снова и снова – до тех пор, пока лицо не стало совершенно гладким.
После этого он смыл остатки пены, причесал кверху еще мокрые после душа волосы, смочил щеки лосьоном после бритья, снял опоясывающее его полотенце, накинул махровый халат и, завязывая узлом пояс, вышел из ванной комнаты.
В квартире было тихо. Ни о чем не подозревая, Константин прошел на кухню, открыл ящик стола, достал оттуда пачку «Кэмела», распечатал ее, вынул сигарету и с наслаждением закурил.
Потом прошел к окну, открыл форточку и присел на подоконник, пуская дым на улицу.
Во дворе было тихо. Проехала лишь какая-то запоздавшая машина.
«Интересно, который час?»
Константин вышел в зал, глянул на круглые настенные часы. Половина второго. Наверное, Игнат не дождался его и уснул.
«Жаль пацана, – подумал Константин. – Надо все-таки завтра с утра поговорить с ним. Ему сейчас ох как трудно…»
Вначале он не хотел заходить в комнату Игната, чтобы не беспокоить его. Пусть спит.
Но тут Константин увидел тонкую полоску света, пробивающуюся из-под двери, ведущей в комнату Игната.
«Надо выключить», – подумал он.
Осторожно, стараясь не разбудить брата, Константин подошел к двери, повернул ручку и заглянул внутрь.
Сердце его вздрогнуло. Комната была пуста. Предчувствуя недоброе, Константин позвал:
– Игнат.
Никто не откликался.
– Игнат, ты где?
Может, он в спальне? Эта комната выходила на противоположную сторону дома. Там же находился и балкон.
Константин быстро направился туда. Вошел в комнату, зажег свет.
Балконная дверь была распахнута. Рядом с ней стояло инвалидное кресло – пустое.
Страшная догадка мелькнула в мозгу Константина, но он все еще отказывался в нее верить. Метнувшись к двери, он отшвырнул в сторону жалобно скрипнувшее кресло и выскочил на балкон.
Глянув вниз, Константин понял, что не ошибся. В ночном мраке он увидел фигуру брата, распростершегося на зеленом газоне под кроной невысокого дерева. Белое пятно рубашки не оставляло никаких сомнений.
– Игна-а-а-ат!