Тем временем любовная интрига парочки средних лет развивалась вполне успешно, хотя и по своим собственным канонам, которые устраивали их как нельзя лучше, несмотря на то, что могли показаться скучными и прозаичными людям более молодого возраста. Получив известия от своей супруги, в Тауэрз в радостном и приподнятом расположении духа прибыл лорд Камнор. Он, похоже, тоже был склонен полагать, что принял самое активное участие в сватовстве хотя бы уже тем, что просто заикнулся о нем. И по этому поводу он счел возможным обратиться к леди Камнор со следующими словами:
– Ну вот, все так, как я вам и говорил. Разве я не сказал вам, что роман Гибсона и Клэр – как раз то, что им нужно? Уже и не припомню, когда я в последний раз бывал так доволен чем-либо. Вы, разумеется, можете презирать сводничество и сватовство, миледи, но я лично горжусь ими. Теперь, после такого успеха, я уж точно продолжу искать подходящие пары среди своих знакомых средних лет. Правда, с молодыми людьми я связываться не намерен: у них слишком богатое воображение. Но раз уж я добился желаемого в этом деле, то буду продолжать и дальше.
– Продолжать что? – сухо осведомилась леди Камнор.
– О, планирование, конечно! Вы же не станете отрицать, что это я задумал этот союз.
– Не думаю, что своим планированием вы принесете какую-либо пользу, впрочем, как и вред, – отозвалась она, демонстрируя несомненный здравый смысл.
– Это наводит людей на нужные мысли, дорогая.
– Да, если вы расскажете им о своих планах, то это, разумеется, наведет их на нужные мысли. Но ведь в данном случае вы не разговаривали ни с мистером Гибсоном, ни с Клэр, не так ли?
Перед внутренним взором миледи всплыл тот забавный момент, когда Клэр наткнулась на приснопамятный пассаж в письме лорда Камнора, но она не стала ничего говорить о нем супругу, предоставив ему возможность самостоятельно выпутываться из затруднительного положения.
– Нет! Я не разговаривал ни с кем из них, разумеется, не разговаривал.
– В таком случае вы, без сомнений, обладаете даром месмерического[32] внушения, поскольку сумели навязать им свою волю, если уж намерены присвоить себе все лавры за участие в организации этого союза, – безжалостно продолжала его супруга.
– Право слово, затрудняюсь ответить. Нет смысла оглядываться назад и вспоминать, что я говорил, а что – нет. Я удовлетворен достигнутым, и мне этого вполне довольно, а потому я намерен продемонстрировать им, какое получил удовольствие. Я подарю Клэр какую-нибудь безделушку и устрою им завтрак в Манор-хаусе в Эшкомбе. Я лично напишу Престону и отдам необходимые распоряжения. Когда, вы говорите, они должны пожениться?
– Думаю, им лучше подождать до Рождества, о чем я и поставила их в известность. Дети получат удовольствие, побывав на свадьбе в Эшкомбе. Я всегда волнуюсь, что, если погода на каникулах окажется плохой, им будет скучно в Тауэрз. Когда стоит мороз, это совсем другое дело, ведь тогда они могут кататься в парке на коньках и санках. Но в последние два года случалась такая слякоть, что их нельзя не пожалеть, бедняжек!
– А остальные бедняжки согласятся ждать, чтобы устроить праздник для ваших внуков? «Устроить римские каникулы». Кажется, у Поупа[33] или кого-то еще есть такие строчки. «Устроить римские каникулы…» – повторил милорд, весьма довольный тем, что способен цитировать фразы классиков по памяти.
– Эти слова принадлежат Байрону, и они не имеют ни малейшего касательства к тому, о чем мы с вами говорим. Я удивлена, что ваша милость цитирует Байрона, который был крайне аморальным стихоплетом.
– Я видел, как он принимал присягу в палате лордов, – извиняющимся тоном пояснил лорд Камнор.
– Довольно! Чем меньше о нем вспоминать, тем лучше, – отрезала леди Камнор. – Я уже заявила Клэр, что ей лучше не думать о том, чтобы выйти замуж до Рождества, и что бросать школу в такой спешке не годится.
Но Клэр вовсе не собиралась дожидаться Рождества; в кои-то веки она осмелилась пойти против воли графини, не прибегая, впрочем, ни к открытой оппозиции, ни к бурным выражениям протеста. Гораздо труднее оказалось разубедить мистера Гибсона приглашать Синтию на свадьбу, пусть даже после нее девушка должна была немедленно вернуться в свою школу в Булони. Поначалу Клэр заявила, что этот план представляется ей восхитительным и очаровательным, а потом добавила, что она опасается, что ради того, чтобы иметь своего дорогого ребенка подле себя, ей придется отказаться от собственных желаний, потому что поездка, дескать, обойдется непомерно дорого.
Но у мистера Гибсона, крайне экономного в повседневных расходах, оказалась по-настоящему щедрая душа. Он уже продемонстрировал это, отказавшись от права на пожизненное владение очень небольшой земельной собственностью своей будущей супруги, оставленной ей покойным мистером Киркпатриком, в пользу Синтии; при этом он предпринял меры, необходимые для того, чтобы по окончании школы она бы приехала к нему домой в качестве его дочери. Доход от этой собственности составлял тридцать фунтов в год. И теперь, решая вопрос относительно присутствия дочери Клэр на их свадьбе, он вручил миссис Киркпатрик три пятифунтовые банкноты, заявив, что эти деньги должны помочь преодолеть препятствия для приезда Синтии. В тот момент миссис Киркпатрик была склонна согласиться с ним и, поддавшись влиянию его личности, внушила себе, будто таково и ее желание. Если бы письмо и деньги были бы отправлены в тот же самый день, пока длилось это очарование, то Синтия, пожалуй, и впрямь стала бы подружкой невесты для своей матери. Но написать письмо помешала сотня мелких недоразумений и прочих хлопот, и к следующему дню материнская любовь несколько поубавилась; ценность же денег, напротив, возросла: они были очень нужны самой миссис Киркпатрик, ведь они всегда доставались ей тяжким трудом. При этом представляющаяся необходимой разлука матери с дочерью уменьшала количество выражений привязанности, коими она должна была осыпать свое дитя. Итак, миссис Киркпатрик вновь сумела убедить себя в том, что было бы неразумно отрывать Синтию от учебы и препятствовать исполнению дочерью ее обязанностей сразу же после начала семестра. И она написала письмо мадам Лефевр, в котором настолько убедительно изложила вышеозначенные доводы, что полученный ею ответ буквально повторял их слово в слово. Суть этого послания была передана мистеру Гибсону, чье владение французским языком оставляло желать лучшего, и досадное недоразумение было улажено к его негромкому, но искреннему сожалению. А вот пятнадцать фунтов обратно к нему так и не вернулись. Собственно говоря, не только эта сумма, но и большая часть из той сотни фунтов, что лорд Камнор пожаловал ей в качестве приданого, ушли на то, чтобы покрыть ее долги в Эшкомбе; поскольку с тех пор, как миссис Киркпатрик возглавила школу, ее можно было назвать какой угодно, только не процветающей. К ее чести следует заметить, что она предпочла рассчитаться с долгами, а не тратить деньги на пышный свадебный наряд и украшения. Это было одно из тех достоинств, за которые миссис Киркпатрик следовало уважать, – она всегда аккуратно оплачивала счета магазинов, с которыми имела дело; пожалуй, можно сказать, что в таких случаях в ней просыпалось чувство долга. Какими бы недостатками ни грешила ее легкомысленная и поверхностная натура, она всегда испытывала неловкость до тех пор, пока полностью не рассчитывалась с долгами. Тем не менее угрызения совести не помешали ей присвоить деньги будущего супруга и пустить их на собственные нужды, как только было решено, что они не будут использованы по первоначальному предназначению. Все те предметы и безделушки, что она на них приобрела, должны были произвести неизгладимое впечатление на женскую половину Холлингфорда. Она с легкостью убедила себя в том, что постельное, столовое, равно как и нижнее белье, никто не увидит, а вот каждое надетое ею платье непременно даст обильную пищу для пересудов в маленьком городке.
Как результат, запас ее нижнего белья отличался крайней ограниченностью, а нового у нее не было вовсе. Зато оно было очень изящным, и она аккуратно штопала его своими ловкими пальчиками в те долгие вечера, когда просиживала за этой работой, уложив своих воспитанниц спать и говоря себе, что уж в следующий раз шитьем вместо нее будет заниматься кто-либо иной. И впрямь, в такие часы в памяти у нее всплывали многочисленные оказии и обстоятельства, когда она вынуждена была повиноваться чужой воле, и Клэр давала себе слово, что они никогда более не повторятся. Люди вообще склонны преувеличивать ценность нового образа жизни, отличного от того, к которому они привыкли, надеясь, что уж он-то будет свободен от забот и треволнений! Она вдруг вспомнила, как однажды нынешним летом в Тауэрз, уже будучи помолвлена с мистером Гибсоном, провела битый час перед зеркалом, укладывая волосы в новую прическу, тщательно скопированную из модного журнала миссис Брэдли, после чего сошла вниз во всем великолепии, ожидая своего возлюбленного. Но леди Камнор безжалостно отправила ее обратно, словно она была несмышленой девочкой, и велела уложить волосы по-старому, дабы не строить из себя посмешище! В другой раз ее заставили переодеться в платье, которое, по ее мнению, шло ей куда меньше, зато вполне соответствовало вкусам леди Камнор. По большому счету, все это были пустяки, но пустяки, служившие недавними и живыми примерами того, что ей приходилось терпеть и сносить на протяжении долгих лет. И ее привязанность к мистеру Гибсону возрастала пропорционально тому сонму мелких и крупных несчастий, средством избавления от которых он должен был стать. В конце концов, это время надежд и кропотливого шитья, изредка разбавляемое обучением, нельзя было назвать таким уж неприятным. Вопрос со свадебным платьем был решен. Его должны были презентовать ей ее бывшие воспитанницы из поместья Тауэрз, как и вообще одеть с головы до пят в этот достопамятный день. Лорд Камнор, как мы уже упоминали выше, подарил ей сотню фунтов в качестве приданого и дал мистеру Престону carte-blanche[34] в отношении свадебного завтрака, который должен был состояться в старой зале Манор-хауса в Эшкомбе. Леди Камнор, несколько раздосадованная тем, что свадебная церемония не была отложена до рождественских каникул ее внуков, тем не менее подарила миссис Киркпатрик превосходные часы с цепочкой английской работы, куда более увесистые и неудобные, зато намного более надежные, чем та иностранная безделица, что так долго провисела у нее на талии, часто вводя ее в заблуждение.
Таким образом, приготовления Клэр продвигались вперед весьма успешно, тогда как мистер Гибсон пока что не предпринял ровным счетом ничего, дабы привести собственное жилище в приличествующий его новому статусу вид. Он знал, что должен сделать что-нибудь. Но что именно? С чего начать, когда вокруг столько работы, а у него так мало времени для надзора? В конце концов, после долгих размышлений он принял весьма мудрое решение попросить одну из мисс Браунинг по старой дружбе взять на себя заботы о необходимых приготовлениях в его доме, которые нужно было сделать в первую очередь, а все прочие украшательства и отделку отдать на откуп своей будущей супруге. Но, прежде чем обратиться к обеим мисс Браунинг с подобной просьбой, он должен был рассказать им о своей помолвке, которую до сих пор держали в тайне от городских обывателей, объяснявших его частые визиты в Тауэрз состоянием здоровья графини. Мистер Гибсон представил, с каким злорадством хихикал бы за спиной вдовца зрелого возраста, который явился бы к нему с признанием, подобным тому, что он сам собирался сделать обеим мисс Браунинг. Мысль о предстоящем визите вызвала у него нескрываемое отвращение, но делать было нечего, и однажды вечером он нанес им «случайный», как они выразились, визит и поведал свою историю. В конце первой главы – то есть в конце повествования о «телячьих нежностях» мистера Кокса – мисс Браунинг удивленно всплеснула руками.
– Подумать только! Молли, которую я помню совсем еще крохой, обзавелась возлюбленным! Однако! Сестрица Феба, – позвала она сестру, которая как раз входила в комнату, – у нас для тебя невероятные новости! У Молли Гибсон появился возлюбленный! Можно даже сказать, что ей едва не сделали предложение руки и сердца! Не правда ли, мистер Гибсон? А ведь ей всего шестнадцать!
– Семнадцать, сестрица, – поправила ее мисс Феба, гордившаяся тем, что знала все о домашних делах дорогого мистера Гибсона. – Ей исполнилось семнадцать 22 июня.
– Что ж, будь по-твоему. Семнадцать, если тебе так больше нравится! – нетерпеливо бросила мисс Браунинг. – Но факт остается фактом – у нее есть возлюбленный. А мне казалось, что еще вчера она бегала в коротких штанишках.
– Уверена, что ее история настоящей любви будет развиваться красиво и гладко, – заявила мисс Феба.
Мистер Гибсон понял, что настал его черед, ведь эта история не была рассказана еще и наполовину, а он не хотел, чтобы они слишком уж углубились в дебри рассуждений о любовной интрижке Молли.
– Молли об этом ничего не знает. Я даже не заикался о ней никому, кроме вас двоих и еще одного старого друга. Я хорошенько выбранил Кокса и сделал все, чтобы удержать его привязанность, как он сам выразился, в рамках приличий. Но при этом я решительно не представлял, что делать с Молли. Мисс Эйре уехала, а оставить их двоих в доме без присутствия достойной доверия женщины я, сами понимаете, просто не мог.
– Ах, мистер Гибсон! Почему же вы не отправили ее к нам? – прервала его мисс Браунинг. – Мы бы сделали для вас все, что в наших силах. Ради вас и ради ее бедной покойной матери…
– Благодарю вас. Я не сомневался в вас, но нельзя же было оставить ее в Холлингфорде как раз тогда, когда Кокса охватил праведный пыл влюбленности. Правда, сейчас ему уже лучше. После показательного голодания, которое он счел нужным продемонстрировать, аппетит вернулся к нему с удвоенной силой. Только вчера он съел три порции пудинга из черной смородины.
– Вы, пожалуй, слишком уж великодушны, мистер Гибсон. Три порции! И ровно столько же мяса, смею предположить?
– А! Я упомянул об этом только потому, что у молодых людей обычно наблюдаются качели между любовью и аппетитом, и посему третью порцию я счел хорошим знаком. Но, как вы понимаете, то, что случилось один раз, может повториться и в другой.
– Не знаю, право. Фебе однажды предлагали руку и сердце, – протянула мисс Браунинг.
– Ш-ш, тише, сестрица! Если мы станем говорить об этом, это может оскорбить его чувства.
– Какой вздор, дитя мое! Это было двадцать пять лет тому, а теперь уже и его старшая дочь сама вышла замуж.
– Признаю, он не отличался постоянством, – умоляюще проговорила мисс Феба своим тонким и нежным голосом. – Отнюдь не все мужчины – в отличие от вас, мистер Гибсон, – готовы хранить верность своей первой любви.
Мистер Гибсон поморщился. Его первой любовью была Джинни, но ее имя никогда не упоминалось в Холлингфорде. Его супруга – добропорядочная, славная, красивая и любимая, пока была жива, – не была его второй и даже третьей любовью. Вдобавок сейчас ему предстояло сделать признание в намерении жениться во второй раз.
– Так-то оно так, – сказал он. – Во всяком случае, я решил, что должен сделать что-либо, дабы уберечь Молли от подобных авантюр, пока она еще слишком юна и пока я сам не санкционирую нечто в этом роде. Маленький племянник мисс Эйре заболел скарлатиной…
– Ах! Какое невнимание с моей стороны – не справиться о его здоровье. Как себя чувствует маленький бедняжка?
– Хуже… лучше. Это не имеет никакого отношения к тому, что я собираюсь сказать. В общем, дело обстояло таким образом, что мисс Эйре не сможет вернуться в мой дом еще некоторое время, а я больше не мог оставить Молли и дальше жить в Хэмли.
– Ага! Теперь понимаю, чем был вызван столь внезапный визит в Хэмли. Право слово, это так романтично.
– Мне так нравится слушать об историях любви, – промолвила мисс Феба.
– В таком случае, если вы дадите мне возможность продолжить, то услышите о моей, – заявил мистер Гибсон, начиная терять терпение, оттого что его без конца прерывают.
– Вашей! – пролепетала мисс Феба.
– Господи, спаси и сохрани! – с куда меньшим чувством проговорила мисс Браунинг. – Что же будет дальше?
– Моя женитьба, надеюсь, – ответил мистер Гибсон, принимая ее удивление за чистую монету. – Именно об этом я и пришел поговорить с вами.
Слабый лучик надежды вспыхнул в груди мисс Фебы. Она часто говорила сестре, завивая волосы (дамы носили локоны в те времена), что «единственным мужчиной, который может заставить ее задуматься об узах брака», был мистер Гибсон. И что если он когда-либо сделает ей предложение, то «в память о бедной Мэри она сочтет себя обязанной принять его». Впрочем, при этом она не объясняла, в чем должно заключаться удовлетворение, которое она даст покойной подруге, выйдя замуж за ее последнего супруга. Феба принялась нервно перебирать концы своего черного атласного передника. Подобно халифу из восточных сказок, в одно мгновение перед нею пронеслась череда возможностей длиною в жизнь. Но самым главным вопросом оставался следующий: сможет ли она оставить сестру? Живи настоящим, Феба, и послушай, о чем идет речь, прежде чем тревожиться из-за дилеммы, которая никогда не случится.
– Разумеется, я не мог не беспокоиться о том, кто должен стать хозяйкой в моей семье и матерью моей девочки. Но, полагаю, наконец-то я принял решение. Леди, на которой я остановил свой выбор…
– Скажите же нам немедленно, кто она такая, не томите! – воскликнула прямая и непосредственная мисс Браунинг.
– Миссис Киркпатрик, – сообщил новоявленный жених.
– Как! Гувернантка из Тауэрз, с которой так носится графиня?
– Да, они ее очень ценят, и весьма заслуженно. Сейчас она держит школу в Эшкомбе и привычна к ведению домашнего хозяйства. Она воспитывала юных леди в Тауэрз, и у нее имеется собственная дочь, так что она, скорее всего, выкажет теплые материнские чувства по отношению к Молли.
– Она всегда выглядит очень элегантно, – заявила мисс Феба, посчитавшая своим долгом сказать что-либо хвалебное, дабы скрыть мысли, только что промелькнувшие у нее в голове. – Я видела, как она возвращалась в экипаже вместе с графиней. Очень красивая женщина, должна признать.
– Какой вздор, сестрица, – возразила мисс Браунинг. – Какое отношение к этому делу имеет ее красота или элегантность? Или тебе знаком хоть один вдовец, решивший сочетаться повторным браком из-за таких пустяков? В таких случаях всегда следует руководствоваться чувством долга, не правда ли, мистер Гибсон? Одному нужна экономка, другому требуется мать для его детей, третий полагает, что это понравилось бы его покойной супруге.
Пожалуй, старшей сестре тоже пришла в голову мысль о том, что мистеру Гибсону следовало бы остановить свой выбор на Фебе, поскольку в голосе ее прозвучала нескрываемая язвительность. Мистер Гибсон, впрочем, был вполне привычен к этому и потому решил не обращать на нее внимания.
– Будь по-вашему, мисс Браунинг. Вы так безошибочно разгадали мои мотивы, хотя сам я с ними еще не определился. Зато я совершенно точно знаю, что не желаю терять своих старых друзей, и потому прошу их любить мою будущую жену хотя бы ради меня. На всем белом свете я не знаю других таких женщин, за исключением Молли и миссис Киркпатрик, к кому я относился бы с таким же уважением, как к вам. Кроме того, я хотел спросить, не могла бы Молли погостить у вас до моего бракосочетания?
– Вы могли бы попросить нас об этом, прежде чем обращаться с подобной просьбой к миссис Хэмли, – ответствовала мисс Браунинг, делая над собой усилие, дабы сменить гнев на милость. – Мы – ваши старые друзья. И мы были подругами ее покойной матери, хотя и не принадлежим к сливкам местного общества.
– Это несправедливо, – заявил мистер Гибсон. – И вы сами знаете об этом.
– Нет, не знаю. Вы неизменно предпочитаете общество лорда Холлингфорда, когда вам удается заполучить его, и едва ли не намеренно избегаете мистера Гуденоу или мистера Смита. А еще вы постоянно бываете в Хэмли.
Мисс Браунинг была не из тех, кто сдается легко.
– Я ищу общества лорда Холлингфорда, как искал бы общества любого человека его знаний, вне зависимости от титула или занимаемой должности, будь то младший учитель, плотник или сапожник. Главное, чтобы они обладали свойствами ума, которые понятны и близки мне. Мистер Гуденоу – превосходный стряпчий, прекрасно разбирающийся в хитросплетениях местной политики, но больше его, увы, ничто не интересует.
– Хорошо-хорошо, не будем спорить. От этого у меня всегда начинает болеть голова, что может подтвердить Феба. Я не имела в виду ничего такого. Этого довольно, не правда ли? Я согласна взять обратно любые свои слова, лишь бы избежать ненужных препирательств. Так о чем мы говорили до того, как вы пустились в рассуждения?
– О том, что дорогая маленькая Молли нанесет нам визит, – подсказала мисс Феба.
– Я должен был обратиться к вам с самого начала, вот только Кокс буквально впал в неистовство со своей любовью. Я не знал, чего еще от него можно ожидать и какие неприятности он способен доставить и Молли, и вам. Но сейчас он изрядно поостыл, как мне представляется. Отсутствие объекта воздыханий оказывает успокаивающее действие, и теперь я полагаю, что Молли может без опаски находиться с ним в одном городе, если не считать нескольких вздохов, кои способна вырвать у него случайная встреча с нею. Но я хочу попросить вас еще об одном одолжении, так что сами видите, мне совсем не с руки препираться с вами, мисс Браунинг. Напротив, я хочу предстать перед вами в роли смиренного просителя. Что-то нужно сделать с домом, дабы подготовить его для будущей миссис Гибсон. Он отчаянно нуждается в покраске и смене обоев, да и в новой мебели, пожалуй, но я положительно не представляю, с чего начать. Не будете ли вы так добры взглянуть на него и решить, на что можно употребить сотню фунтов? Стены в столовой необходимо покрасить, обои для гостиной мы оставим ее выбору, и у меня есть немного свободных денег, чтобы она сама занялась этой комнатой. Но вот весь остальной дом я бы поручил вашему вниманию, если только вы согласитесь помочь старому другу.
Подобная задача пришлась по вкусу мисс Браунинг, учитывая ее властолюбивую натуру. Распоряжение деньгами подразумевало патронаж над местным торговым людом, чем она с удовольствием занималась при жизни отца, но чего была напрочь лишена после его кончины. Уверенность мистера Гибсона в наличии у нее хорошего вкуса и бережливости моментально вернула ей добродушное расположение духа, тогда как мисс Феба уже предвкушала все удовольствия, связанные с визитом Молли.