– Что будем делать? – задал риторический вопрос Римбольд.
– Заголять и бегать! – огрызнулся Бон. – Разумеется, искать.
– Это понятно, – не отставал упрямый гном. – Но если найдем, то кто получит яйцо?
А правда – кто? С одной стороны, сто тысяч на брата – это круто даже по меркам КГБ, на чьи гонорары мы отродясь не жаловались. Но с другой – безголовому Бону ни к чему деньги в любом количестве.
– Мунин Дубадам, – отчеканила Глори, гипнотизируя Римбольда взглядом. Вот тут-то мы и узнали, что влияние моей жены на бородатого небезгранично. Или просто куча золота в сознании гнома задавила чувство локтя?
– Ну конечно! – с сарказмом воскликнул он. – Вы что думаете, Римбольду Каменному Кукишу больше делать нечего, как на старости лет прятаться по всему миру от КГБ?! И в итоге все равно загнуться в расцвете сил?!
– Так «на старости лет» или «в расцвете сил»? – попытался отшутиться я. Гном ожег меня взглядом:
– Хватит ерничать! Я говорю о серьезных вещах!
– А по-моему, ты просто захотел огрести кругленькую сумму, – нехорошо прищурилась Глори.
И тут Римбольда понесло.
– Да! – заорал он, вскакивая. – Да! Захотел! И что с того? Один раз я уже сыграл благородного дурачка в Ай-Ту-Дорре и спас этого типа от виселицы. Но я не собираюсь превращать это в тенденцию, слышите?! И если кое-кто получил в Спящих Дубравах уйму драгоценностей, а кое-кто полную сумку гальки…
– Из-за собственной жадности, между прочим, – не удержавшись, вставил я. Моя фраза оказалась той самой соломинкой, сломавшей хребет слонопотаму.
– Ах так? Ну, раз вы все такие бескорыстные и благородные, а я такой жадный и противный, то мне тут делать нечего!
Гном схватил свою сумку и выбежал вон прежде, чем мы успели его остановить.
В гостиной воцарилась гнетущая тишина.
– Что ж, – наконец проговорил Бон. – Как ни крути, бородатый во многом прав. Так что я тоже…
– Чего «тоже»? – с угрозой в голосе процедила Глори.
– Пойду.
– Куда? – не понял я.
– Не знаю. Яйцо искать.
– Так-так. Пойдешь, значит? Искать, значит? Бон вжался в кресло и, казалось, сам был не рад, что сказал это. Но Глори уже завелась:
– Значит так! Слушай меня, герой паршивый. Если какой-то мелкий, корыстолюбивый, бородатый мерзавец чересчур дрожит за свою безопасность и при этом берется делить шкуру неубитой архимыши, то я…
– Я не могу вам позволить…
– Молчать! Тебя никто не спрашивает. Это, во-первых. Во-вторых, с Робином можно попробовать договориться. В-третьих, если мы не найдем яйцо, нам ведь за это ничего не будет, так? А то, что мы его нашли и отдали кому-то другому, еще нужно доказать. И наконец в-четвертых. Кто сказал, что это клятое яйцо в мире одно-единственное?
– Никто, – кивнул парень, еще не отошедший от нагоняя. – Хотя сильно похоже на то. По крайней мере, то, что я сумел про него узнать…
– Нет, ты посмотри на него! – всплеснула руками моя жена. – Что-то узнал втихаря и сидит скрывает.
– Да ничего я не скрываю! Больно надо!
– Ну так колись! – У Глори, разумеется, и в мыслях не было, что минуту назад она сама приказала Бону замолчать.
И Бон начал колоться.
– Если коротко, то феникс – это такой петух, – начал он.
– Жареный? – не удержался я.
– Угу. Именно жареный. У него, видишь ли, особенность такая хитрая. Именно из-за оной его в народе именуют жар-птицей, хотя ежели по-научному, то это Гешх, или феникс обыкновенный. Та еще птаха, если разобраться. Во-первых, он бессмертный. Ва‑аще. Во-вторых, раз в год он вспыхивает огнем, в котором даже алмазы плавятся (вот откуда название «жар-птица» пошло) и рассыпается кучей первосортного золотого песка. Поскольку птичка размером с горного орлеца, то и кучка немаленькая – килограммов на тридцать. В таковом состоянии птах пребывает три дня и три ночи, а потом опять возрождается краше прежнего. Только фокус в том, что для оного возрождения фениксу всех тридцати кило абсолютно не надобно – хватит и горстки граммов на сто. На размер и здоровье воскресшего птаха это никоим образом не влияет. Вот и получается, что хозяин феникса, если не станет чересчур жадничать, до конца дней своих будет в прямом смысле купаться в золоте.
– Но если он бессмертный, то зачем яйца?
– Ну, бессмертный – это с точки зрения времени. От старости феникс и впрямь не сдохнет. Но это не значит, что ему нельзя свернуть шею, ощипать, зажарить и слопать. И вкус, говорят, будет как все у того же петуха. Именно поэтому, кстати, ни один из владельцев феникса, зафиксированных в истории (а их было всего пятеро), и не озолотился до невменяемого состояния. Всегда находился какой-нибудь «доброжелатель», которому птичка спокойно спать мешала. Дольше всех жар-птица протянула у королевы Зензириты Салийской – ажио дюжину лет. Именно ей – птичке, я имею в виду, а не королеве – обязана своим возникновением империя Зензириты. Фишка в другом: яйцо феникса появляется примерно раз в сто лет неизвестно откуда и всегда в единственном экземпляре.
– А чем оно отличается от обычного куриного яйца? А то по незнанке приготовишь из него яичницу…
– Ну, узнать-то его нетрудно. Яичко, видите ли, золотое. И с яичницей, боюсь, ничего путного не выйдет… Ой, да что я вам рассказываю? Неужто детскую сказку о золотом яйце не помните?
Я шлепнул себя по лбу. А ведь и верно, есть такая сказка. Снесла, дескать, некая курочка яичко. Не простое – золотое. А старики-хозяева, не иначе как находясь в маразме, зачем-то решили его разбить. Только ничего из этого путного не вышло: дед бил-бил – руку сломал; бабка била-била – скалку измочалила, внучок их, кузнец деревенский, самым большим молотом шарашил – молот согнулся. А на клятом яичке – ни царапины. Тут архимышка мимо топала, сослепу хвостиком махнула, зар-раза, яичко и разбилось. А вместе с ним – большая часть избы. И остались тупые дед, бабка и внучок у разбитого яичка на развалинах. Да еще и со сломанными рукой, скалкой и молотом…
– Слушай! – встрепенулась Глори. – А сказка про Тилианского короля Долдона и его золотого петушка, часом…
– А то как же! – ухмыльнулся Бон. – Он, вполне оправдывая свое имя, решил феникса на шпиль самой высокой башни засадить, чтобы враги, не дай боги, не укокошили, а всем врал напропалую, что это, мол, просто флюгер золотой. А как фениксу время вспыхивать приходило, Долдон его – раз и в подвал. Опять же и золотишко далеко тащить не нужно. Только соседи быстро смекнули, откуда ветер дует. Прислали они к Тилианскому двору под видом выдуманной Шамаханской царицы профессиональную шпионку с востока, Мату. Правда, говорят, харя у этой Маты та еще была – недаром всю жизнь в чадре ходила, но зато все остальное – на местах и в нужных пропорциях. Шпионка задело взялась рьяно: сначала принцы, сыновья Долдоновы, из-за нее друг друга на дуэль вызвали и поубивали, а потом и до самого короля дело дошло – его от неумеренных любовных аппетитов на восьмом десятке просто удар хватил. Так что феникса, которому как раз пора пришла возгораться, в суматохе со шпиля снять напрочь забыли. Вот он, бедняга, терпел-терпел – да и рассыпался песочком. Песочек ветром размело, да так основательно, что птичке возрождаться стало не из чего.
Мы немного посмеялись, перекинулись парой свежих анекдотов, посмеялись еще, и напряжение наконец отпустило.
– Ладно, – подвела итог Глори, – кому уж там отдать яйцо, будем решать после того, как его найдем. А пока, Сэд, тащи карту.
О‑хо-хо, что-то мне это напоминает… Тем не менее карту я принес… хотя нет – именно притащил. И какую карту! Не буду утверждать, что она самая большая и подробная из всех существующих, но уж в первую десятку входит наверняка. А сколько стоит, я даже загадывать боюсь. Этой красотой мы с Глори обзавелись по милости Робина, который после нашей первой операции на благо КГБ спросил, что бы мы хотели получить в качестве памятного сувенира. Вот тут-то Глори и написала в ответ: «У вас под боком, в Миклошевом Гае, живет хримтурс-картограф Никон. Заказали бы у него карту в память о старых добрых временах». Написала и забыла. Но Робин Бэд, скажу я вам, никогда и ничего не забывает. Ровно через год к нам доставили толстенный и жутко тяжелый рулон первоклассного пергамента и записку. В ней глава Комитета пространно извинялся за задержку, но Никон-де даже с помощником раньше никак не успевал, а еще доставка… В конце же Робин писал, что, поскольку Комитет регулярно ведет разведывательную и исследовательскую деятельность, он является обладателем самой свежей и проверенной информации и, как следствие, постоянно нуждается в точных и грамотных картах. А его, Робина, так восхитила работа хримтурса, что сейчас тот вовсю трудится на благо КГБ, к полнейшему удовлетворению обеих сторон.
Как бы там ни было, я размотал рулон и расстелил карту прямо на полу – ни на один стол в нашем доме она бы все равно не поместилась. Бон восхищенно присвистнул и деловито принялся прижимать края пергаментного полотнища стульями. После того как мы закончили, Глори вытащила из висящих на стене ножен тонкий и гибкий клинок. Отменная, кстати, вещица, и годится отнюдь не только для облагораживания интерьера. Для меня, разумеется, он чересчур легкий, а вот для женушки – в самый раз. Иногда, когда на нее находит, она способна заставить попотеть даже меня…
Используя меч в качестве указки, Глори начала:
– Итак, мы с вами тут. А Дальне-Руссианский Предел…
– …ни на одной карте не обозначен! – радостно закончил я. – Поскольку ни разведчики Зензириты Салийской, ни Андерс Гансен до него так и не добрались.
Жена посмотрела на меня как на врага народа:
– Ну, конечно, чего от тебя еще ждать! Умеешь же ты ободрить в нужный момент!
Она демонстративно надулась; я столь же демонстративно послал ей воздушный поцелуй. Глори последовательно изобразила хватательное, жевательное и плевательное движения. Угу, мы так развлекаемся. И развлекаться можем долго и со вкусом.
– Но куда же, в таком случае, ехать? – вопросительно взглянул на меня Бон.
– Вот-вот, давай теперь, отдувайся, – мстительно добавила Глори.
Пришлось отобрать у нее «указку» (попутно наградив вполне реальным поцелуем и схлопотав в ответ вполне реальный подзатыльник) и взять на себя преподавание географии.
– Как ты только что совершенно справедливо заметила, дорогая… и нечего показывать мне язык… мы – тут. – Кончик меча прикоснулся к отмеченной на карте Райской Дыре. – Двигаемся налево, то есть – на восток. Примерно через неделю пересекаем границу Нексии. Проходим республику насквозь и утыкаемся аккурат в Борзелиандский лес…
– Это там, где дивные эльфы водятся?
– Если верить сэру Андерсу Гансену – да. Хотя, кроме него, их больше никто не видел… Да леший с ними, с эльфами! Как и в случае с Лохолесьем, Борзелианд можно обогнуть, а можно чесать напрямки. Что будет предпочтительнее – поймем на месте. В любом случае, за лесом начинаются земли Тилианы. Вот они начинаются, начинаются, начинаются – и кончаются в горах… Если двигаться дальше по прямой и никуда не сворачивать, то мы попадаем аккурат в гости к Друллу Стахану, но оно нам надо?
– Не надо! – твердо ответствовала Глори. – Во-первых, нам там решительно нечего делать, а во-вторых, нас в гости никто не звал, а незваный гость хуже сами знаете кого.
– Не надо – так не надо, – покладисто согласился я. – Тогда где-то во-он там забираем севернее, переваливаем через Остовой Хребет, проходим Ущельем Хрюкающей Погибели… какое дурацкое, однако, название… и дальше видим что?
– Стрелочку, – услужливо подсказал Бон.
– Вот именно. Красную стрелочку, рядом с которой написано…
– …в Дальне-Руссианский Предел!
Глори придирчиво посмотрела сначала на карту, потом на меня.
– За полгода обернемся?
– Кто его знает… Вообще-то, должны, если ничего не стрясется. А к чему такая спешка? Нам ведь сроку вдвое больше дали.
– Уж не знаю, кто и что вам там дал, а у меня планы.
– Какие еще планы?
– Обширные и далеко идущие. Бон, золотко, этот твой великий древолюб, часом, не сказал, как с ним связаться в экстренном случае?
– Не понял?
– Ох, боги, что тут непонятного?! Я имею в виду, если ты или кто-то из других… соискателей руки и прочих прелестей этой любвеобильной куклы найдете яйцо феникса уже завтра, вам все равно нужно терпеливо ждать до конца года?
Бон наморщил в раздумьях лоб.
– А ведь и верно! – заявил он. – Перед тем, как исчезнуть, друид сказал: «Если добудешь яйцо раньше срока, то встань на перекрестке дорог и громко произнеси „Ом Мунин Падме Хумм!“, что на тайном языке посвященных Даджа-богу значит: „О Мунин, я нашел!“ И как это я мог забыть!
– Элементарно, – фыркнула Глори. – Вы, мужчины, о самом главном всегда думаете в последний момент. – Она немного помолчала, а потом прищурилась и изрекла: – Что-то я не пойму, мальчики! Вы что сейчас делаете?
– Ничего, – пожал плечами я.
– Вот именно! А время идет. Собирайтесь в дорогу!