Ярдли снова посмотрела фотографию Олсенов. Оба были перепачканы кровью, от перерезанного горла и плеч до рук и спины. Волосы Обри стали от нее матовыми. Голова Райана была чуть повернута вбок, и был виден один остекленевший глаз, уставившийся в никуда. Похожий на глаза рыб на открытых летних рынках в Санта-Монике, где Ярдли выросла.
– Это не моя епархия. Вы задерживаете подозреваемого, собираете улики…
– Подозреваемых нет. Если честно… у нас вообще мало что есть.
– У нас ни хрена нет, – вставил Ортис.
Болдуин снова посмотрел на фотографию.
«Он не убирает свой планшет, не выключает его, – подумала Ярдли. – Он хочет, чтобы я это видела. Он в отчаянии».
– Оскар прав, – сказал Болдуин. – У нас нет ничего. В том смысле, что вообще ничего. Сексуального насилия не было, взлома не было; насколько можно судить, ничего не пропало. В первом случае полиция Лас-Вегаса считала, что это могло быть все что угодно. Деловой партнер, попавший на деньги, месть, любовник одного из них… но когда кто-то из Сент-Джорджа увидел эту сцену и позвонил им, они сообразили, что к чему. И связались с нами. Я сперва даже не узнал почерк убийцы, но вчера вечером на работе развесил на доске фотографии из дела Динов и вдруг вспомнил, где уже видел подобное. Достал фотографии с мест преступления Эдди. Они практически идентичные.
– Практически?
– Естественно, женщины на них не раздеты, поскольку сексуального насилия не было. И убийца, уходя, закрывает за собой дверь в спальню. Эдди никогда так не делал. – Болдуин поставил руки на стол и сплел пальцы. – Джессика, мне нужна твоя помощь. Никто не знает дело Эдди лучше тебя.
Ярдли вспомнила, что в самое ближайшее время должно состояться рассмотрение последней апелляции Эдди, после чего будет назначена дата казни. Она пожалела о том, что этого уже не произошло.
– Я так полагаю, ты шутишь, – сказала Джессика, глядя Болдуину в лицо. – Я последняя, кто хоть что-то знает об Эдди Кэле. И это не моя епархия, Кейсон. Вы ведете расследование. Когда у вас что-то будет, готовьте материалы в суд, и если это дело поручат мне, я ознакомлюсь с ним и мы будем работать. До тех пор пока у вас не будет задержанного или хотя бы подозреваемого, к которому следует присмотреться внимательнее, я вам ничем не смогу помочь. И вообще, с какой стати ты занимаешься этим делом? Раз изнасилования не было, это преступление не относится к федеральным. Пусть с ним разбирается местная полиция.
– Адриан Дин работал в информационном отделе Управления по борьбе с наркотиками. Сидел в кабинете, писал программы, обучал других людей и все такое, но формально он работал в федеральном правоохранительном ведомстве, поэтому я сам вызвался расследовать это дело. Я рассудил, что к нему также можно добавить Олсенов и… – Он помолчал. – И всех тех, кто будет дальше.
Ярдли старалась изо всех сил сохранять внешнее спокойствие, однако желудок у нее завязался узлом и она вспотела. В правоохранительных органах царят законы патриархата; всю свою службу в федеральной прокуратуре Джессика из кожи вон лезла, чтобы никто не увидел в ней ни намека на слабость. Ее бывшая начальница, вышедшая в пятьдесят лет на пенсию и открывшая ресторан, как-то посоветовала ей: «Покажешь свои чувства – и ты просто эмоциональная женщина, которой нельзя доверять. Будешь держать их в себе – и ты холодная сука, которой нельзя доверять. Выбирай, что тебе больше нравится».
– И это еще не всё, Джесс, – снова заговорил Болдуин. – Мне еще не приходилось читать о таком абсолютно чистом месте преступления. По моей просьбе криминалисты в течение двенадцати часов собирали там каждую пылинку. Ничего. Мы даже не можем сказать, каким лезвием пользовался убийца, поскольку он специально разорвал раны пошире, чтобы скрыть это.
– Эти два преступления разделяют три недели, – добавил Ортис. – То есть у нас примерно две с половиной недели до следующего, если только ему не захочется ускориться. Я хочу сказать, он, наверное, может остановиться, но мы так не думаем. Правильно? Я хочу сказать, вы ведь знаете, что это такое.
– Я это знаю?
Болдуин бросил строгий взгляд на своего напарника.
– Оскар имел в виду совсем другое. Он просто хотел сказать, что у тебя, с твоим образованием и опытом, могут возникнуть какие-нибудь полезные мысли.
– У вас есть толпы психологов-криминалистов, готовых вам помочь, – Ярдли невесело усмехнулась. – Я вам не нужна.
– Да, они готовы помочь. Чтобы засветиться в новостях. А не поймать его.
Взяв портфель, Джессика встала.
– Извините. Я не следователь. Я прокурор. Найдите того, кто вас интересует, и дайте мне знать, когда потребуется ордер на арест. Больше я вам ничем не могу помочь.
Выйдя из комнаты, она дождалась, когда у нее за спиной щелкнет закрывшаяся дверь, и лишь тогда оперлась о стену, с трудом втягивая воздух, словно ей приходилось дышать сквозь толщу песка.
Эдди Кэл.
По профессии он был художником и скульптором. Из тех, кто всегда ходит в джинсах и футболке, заляпанных разными красками. Ярдли очень любила это в нем – полное безразличие к мнению окружающих. Она находила это неотразимым.
Лишь потом, когда всплыли совершенные им убийства, Джессика поняла, что у него это получалось бессознательно. Эдди в прямом смысле не мог поверить в то, что другие люди существуют отдельно от его восприятия. Что у них есть собственные мнения и чувства, не совпадающие с его чувствами и мнениями. «Они просто тупые свиньи», – сказал как-то Эдди о критиках-искусствоведах. Теперь Ярдли сознавала, что это определение относилось ко всей человеческой расе. Неужели и она казалась лишь тупой свиньей человеку, которого впустила в свое сердце?
Закрыв глаза, Джессика сделала два глубоких вдоха и выдоха, а когда открыла их снова, к ней вернулось внешнее спокойствие. Когда она выходила из здания суда, один из приставов вежливо попрощался с ней, а она сделала вид, что не услышала его, глядя прямо перед собой.