Чем дальше в лес, тем толще мишки и вкуснее шишки
– Еще раз спрашиваю. С девицей что делать? – повторил вопрос Хозяин, потому что ответом ему была тишина.
– Помрет вот-вот, жа-а-алко, – послышался вздох волчицы. – А так хоть снегуркой будет… Все ж жизнь какая-никакая… Так ты ж сам говорил, что помощника хотел бы!
– Ты погляди на помощничка! Кожа да кости, мне в пояс дышит! Едва до груди достает! – донесся голос Хозяина. – Много с нее помощи будет? На нее дышать страшно! Кажись, вот-вот пополам сломается! Эх, жаль тебя девка…
И тут я почувствовала, как мою голову приподымают за подбородок.
– Вы гляньте, птенчик какой-то! – усмехнулся богатырь. – Одни глазища!
– С-с-спасите С-с-семен С-с-семеныча…. П-п-пожалуйст-т-та… – прошептала я, заглядывая в глаза. – Я п-п-прошу вас… С-с-спасите его…
Мне показалось, что я заплакала. Говорили, мне одной лисой лучше не ходить. А тут пересменок. Но у зимы пересменка не бывает. Каждая минута на счету… А я – опытная… Думала справлюсь… И ведь почти справилась…
– Он же з-з-замерзнет насмерт-т-ть… – добавила я, чувствуя, как дрожат губы, а любая буква «т» превращается в плевательно-пулеметную очередь.
– Леший? Замерзнет? Насмерть? – в серых глазах стояло такое удивление, словно я глупость сморозила. – Вот в чем дело! Понял я. Ее леший в лес заманил. Небось, за старое взялся…
В этот момент густые брови сошлись на переносице. Только сейчас я заметила, как сверкает его шуба драгоценностями и взгляд чем-то очень нехорошим.
– Дык, он частенько человеком перекидывается, и заманивает! – встрепенулась волчица. – То кричит, помощи просит! То еще че удумает! А тут девка сердобольная попалась! Спасать, видимо, кинулась! И в прорубь угодила!
– Теперь и мне ее жаль. Ну, девица, посмотри вокруг, попрощайся с жизнью прежней… Будет зима тебе домом родным. Больше весны и лета не увидишь, – произнес богатырь, внимательно глядя на меня. – Будешь жить во дворце ледяном. Будут тебе песни петь вьюги –метели. Или околеешь… Выбирай…
– Никогда весны не увижу? – всхлипнула я. А я так любила весну и осень… Больше лета…
– Зато жива будешь, – послышался голос. – Но к людям ты не вернешься… Никогда…
– С-с-спасиб-б-бо, что с-с-согрели! – выдохнула я, слегка растягивая слова. – Но мне п-п-пора… Искать… Семена Семеновича-ча-ча….
Прямо фламенко жаркое: «ча-ча-ча!» получилось. Но у меня зуб на зуб не попадал.
Я отшатнулась и покачнулась, словно пьяная. Вокруг меня был только снег, деревья, огромный медведь, белая, припорошенная искрящимся снегом волчица и красавец – косая сажень в плечах в роскошных мехах.
Видимо, я все-таки переоценила свои силы, поэтому силы изменили мне. Сделав буквально три шага, я упала на мягкий девственный снег, устилающий бескрайние зимние просторы. Я лежала на нем, как на перине, глядя в зимнюю ночь.
– Сейчас… Немного полеж-ж-жу… С-с-силушек наб-б-берусь и п-п-пойду, – прошептала я, глотая огромные снежинки, падающие на лицо. – Не п-п-переживайте… Я с-с-справлюсь… П-п-просто отдохну немного…
– Никуда ты дойдешь, – послышался голос в завывании метели. – Выбирай. Или снегурочкой… Или смерть…
Мне почему-то ужасно не хотелось умирать… Хотя, я понимала, что в мокрой одежде в такую стужу, я никуда не дойду. Бедный Семен Семенович. Надеюсь, что ребята его найдут.
По щекам текли и тут же замерзали слезы. Мне все это показалось… И медведь, и волчица, и красавец в роскошной шубе… Все это – просто агония…
Стало вдруг так обидно! Столько всего не успела!
Моя рука поднялась, словно пытаясь поймать летящие снежинки. Она тянулась в ночное небо. Я попыталась выговорить отчаянное: «Мама!», но смогла лишь чуть-чуть раздвинуть дрожащие губы. Последний взгляд в эту вселенную, где была такая совершенная красота и так много всего-всего, скользнул по белоснежным елям.
Я почувствовала, что моя рука не упала в снег. Мою руку поймали. Она, такая маленькая, хрупкая и озябшая лежала в огромной ручище, похожей на лапу медведя. Я попыталась сжать пальцы, но не смогла.
– З-з-значит, т-т-ты не с-с-сон, – прошептала я, видя, свою руку на огромной ладони.
Я закрыла глаза, как вдруг открыла их, чувствуя неожиданное прикосновение к своим губам.
Меня щекотала борода. В воздухе кружились снежинки. Мои замершие губы раздвигали поцелуем, словно выдыхая в них стужу. Мороз пробирал до кости, но губы казались такими мягкими и теплыми.
Вокруг нас поднялась и завертелась серебристая поземка, словно окутывая нас со всех сторон. Это было настолько красиво и удивительно, что я краем глаза смотрела на нее, поражаясь, как раньше не замечала эту красоту.
Я втягивала эту стужу, чувствуя, словно из меня вырываются последние остатки тепла.
От стужи внутри вдруг стало невыносимо страшно. В душе поднялась такая буря, что я даже забыла, как дышать. В один из моментов мне показалось, что я сойду с ума от мороза, пробежавшего по коже.
Но потом я поняла…
Под вой метели, под пение вьюги, на снежном покрывале этот поцелуй вдыхал в меня жизнь. И я схватилась за нее, жадно ловя чужие губы, из которой сочился холод. Одна моя рука вцепилась в чужую руку, сжала ее изо всех сил, а я подалась вперед, сама раздвигая чужие губы, словно выпрашивая еще капельку жизни.
Казалось, я слышу в поднявшейся метели музыку. Древнюю, первобытную, похожую на пение шаманов. Словно тысячи костров вспыхнули посреди заснеженной чащи, согревая и освещая это страшное таинство.
По щекам текли слезы, превращая в хрустальные льдинки. Мои озябшие руки цеплялись за густой мех чужих одежд, перебирали драгоценные камни. Я жадно ловила ледяное дыхание под завораживающую песню вьюги.
Мне было так стыдно, так страшно и так … сладко, что я никогда в жизни не забуду это упоительное мгновенье, эту вьюгу, эти яркие звезды зимней ночи и губы, убивающие меня поцелуем.
Это чувство, эти слезы, это бесконечное тепло было таким удивительным, что я перестала соображать. А потом все кончилось. Мир вокруг стал темным, а потом и вовсе исчез. Я провалилась в черную пустоту.
Снилось мне, как за мной по лесу гоняются три медведя, на ходу придумывая рецепты. Я петляла зайцем, как вдруг провалилась в сугроб и увязла в нем по самую шею.
– Ааааа! – закричала я, резко просыпаясь.
Когда я открыла глаза, я поняла. Это был сон. Сон, от которого до сих пор по коже бегали мурашки. Особенно, когда один медведь предложил другому заменить чеснок и укроп на лук и петрушку.
Я на мгновенье открыла глаза и увидела вокруг сплошной лед.
– Показалось, – прошептала я, снова закрывая глаза.
Полежав немного, я снова открыла глаза, замирая от неожиданности. Мой взгляд уставился в белоснежно-голубоватую изморозь, на ледяные сосульки, которые угрожаще висели надо мной, словно вот-вот упадут. Я резко села, чувствуя, как по моей щеке и шее скользнул, словно погладил, мех.
Осмотревшись по сторонам, я поняла. Я лежала завернутую в чужую шубу. При ярком свете она казалась еще роскошней и красивей, сверкая драгоценной вышивкой и белоснежной меховой оторочкой и опушкой.
Не смотря на лед и снежные узоры мне не было холодно. Скорее, мне было вовсе не холодно.
– Ох, – выдохнула я, откидываясь на подушку. Так, стоп! Погодите!
Я повернулась и стала щупать ее. На ощупь она чем-то напоминала снег. Я задумчиво щупала ее, глядя на покрывало.
– Не замерзла, уже хорошо! – выдохнула я, скидывая с себя шубу. Комната была огромной, и казалось, сделанной из хрусталя. Даже кровать была хрустальной. Пол напоминал гололед, поэтому я сразу же схватилась за кровать, чтобы не поскользнуться.
– Это просто сон, – утешала себя , пытаясь маленькими шажочками дойти до зеркала. Что-то, а зеркало здесь было целым трельяжем!
– Ой, – остановилась я, глядя на себя в зеркало. Я была бледной – бледной, прямо мраморной. Зато ни одного бугорка, прыщика или шрама! Прямо, как фарфоровая кукла, на которой кончилась краска.
Я посмотрела на свои руки. Если в прошлый раз я видела покрасневшие и обветренные сосиски, то сейчас пальцы были белыми-белыми.
– Чудеса, – насторожилась я, осторожно расстегивая промокшую куртку и скидывая ее на пол. Осмотревшись по сторонам, я приподняла сразу два теплых свитера, пытаясь оценить, все ли там в порядке.
– Эм, – задумчиво произнесла я, глядя на такое же белоснежное тело без единого изъяна. Даже шрамик от аппендицита куда-то делся. Так, а если закатать выше? Или снять вовсе?
– Что ж ты худая-то такая? Кожа да кости! – послышался знакомый голос, а я резко дернула свитер обратно, делая вид, что всем показалось.
Из зеркала вышел медведь.
– Кто ж тебя так голодом морил? Кто ж тебе есть-то не давал! – послышался вздох. А следом за ним появилась волчица.
– Группа в соцсетях: «Как похудеть к лету!», – ответила я, натягивая свитер пониже. Я вспомнила поцелуй и слегка смутилась. Если звери настоящие, то … Я закусила губу, вспоминая красивые глаза и огромную ладонь, сжимающую мою руку.
– Ну как тебе снегуркой – то быть? Чай не человеком! – спросил Буранушка, расхаживая вокруг меня.
– Что значит, снегуркой? – спросила я, присматриваясь к своему бледному лицу.
– Сама поймешь потом. Что тут говорить! – вздохнул медведь. – А мне ме-е-еду из-за тебя не дали! Липового!
– Но и на орехи не досталось, – усмехнулась волчица. – Ну что ж, снегурка, жена ты теперь…
Что? Где? Кто? Я? Когда?
– Чья? – осторожно спросила я, вспоминая могучую фигуру и огромную ручищу.
– Зюзи, – усмехнулся волчица.
Я вспомнила фигуру, вспомнила лицо, вспомнила тяжелый и суровый взгляд. «Зюзя, очень приятно!». «Зю-ю-ю-юзя!», – умилялось что-то пытаясь сопоставить имя и личность. «Я сейчас Зюзю позову!», – можно пугать людей. Нет, ну кто его так называл? Где его родители – садисты! Нет, ну может, в детстве он был маленьким милым зюзиком, а выросла и вымахала целая Зюзябра! А по взгляду – полный Зюзец!
– Зю-ю-юзя… – со стоном выдыхала я. – За что? За что его так?
– Ты гляди, смеется, – переглянулось зверье. – А его Елиазар зовут! А Зюзя – это покороче будет…
– Елиазар… – прошептала я, вспоминая его. А имя ему подходит. Эх, прямо как богатыря! Елиазар… Мне казалось, что это имя перекатывается во рту словно снег по сугробам, а потом выдыхает морозом.
– И когда же у нас была… эм… свадьба? – спросила я, чувствуя себя подругой, которая потом меня спрашивала, что я помню из ее свадьбы и по воспоминаниям восстанавливала ход событий. При условии, что она была невестой.
– А ты что? Не помнишь, как он из тебя жизнь вынул и стужу в тебя вдохнул? – удивилась волчица. – Вот с того момента ты и стала его женой…
– Как там на свадьбе… И я там был, мед пил… По усам текло, а те, кто на мед позарились, тем попало! Эх! Медку бы! – покачал головой Буран, пока я осмысливала все.
Теперь я понимаю, почему мужик так упирался! Там, оказывается, без свадьбы, ну никак! Но все-таки согласился… И тем самым спас мне жизнь…
– Ты там сильно губу не раскатывай, – послышался голос волчицы. – Это только до весны.
– Я что? Жена на зиму? С каких это пор у нас женятся на зиму? Что-то вроде прижмемся и перезимуем? Или вдвоем теплее? – возмутилась я такому раскладу. – Пусть вон лучше бы на батарее центрального отопления женится, если ему жена на зиму нужна!
Я даже представила батарею с фатой.
– Да все равно ты весной растаешь, – посмотрела мне в глаза волчица. – Все снегурки весною таят…