Наверное, мало кто любит бывать в лечебных учреждениях, и я не исключение. С местами, где людям по идее должно становиться лучше, у меня связано немало горьких воспоминаний. Первые – из далёкого детства, когда мама боролась с раком. Рак оказался сильнее, и семилетняя девочка Женя осталась без мамы. Отца я не помнила вовсе, он уехал из страны сразу после моего рождения и никогда не интересовался своим сероглазым наследием. Меня воспитывала бабушка, а потом и её не стало…
Воспоминания, связанные с попытками забеременеть, тоже были не самые приятные. Бесконечные анализы, посещение врачей, протоколы ЭКО и подсадки, которые ничем, кроме разочарования, не заканчивались. Впрочем, незадолго до того, как стала Раннвей, я была настолько вымотана нашим с Игорем браком, что не хотела его даже видеть, не то что от него беременеть.
Казалось бы, госпиталь святой Найвы ничем не походил на клиники из моих воспоминаний, но горькие мысли о прошлом обрушились лавиной. Внезапной, яркой, оглушительной. Пока шли, медсестра что-то говорила, но я её не слышала. Лишь когда приблизились к выкрашенной в белый цвет двери – близняшке всех остальных дверей, ей удалось до меня пробиться:
– Леди Делагарди, только, пожалуйста, недолго. Мейст Хансен, конечно, борец, но ему нужен отдых.
– Я туда и обратно, – заверила провожатую и кивнула Александру, безмолвно прося, чтобы остался в коридоре.
Осторожно надавив на тусклую медную ручку, вошла в палату, борясь с желанием тут же зажмуриться. Так не хотелось видеть Бальдера бледным, ослабшим, измученным. Но, к своему немалому удивлению, увидела я другое: дворецкий сидел, откинувшись на пышно взбитые подушки, и с аппетитом опустошал расставленные на большом подносе тарелки. Бледным он не выглядел – наоборот, румянец на щеках был слишком ярким. Жевал он весьма активно и при этом с явным удовольствием скользил по газете взглядом. Если забыть, где он находился, можно было подумать, что Бальдер взял отпуск.
Услышав, как скрипнула дверь, он с явной неохотой отложил «Хроники Кармара» и посмотрел на незваную гостью. Меня, то бишь. Посмотрел, нахмурил брови, вернул на поднос чашку.
– Бальдер, я… Очень рада видеть вас таким!
– Каким? – с усмешкой переспросил дворецкий и сунул газету в щель между стеной и кроватью. – При смерти? На последнем издыхании?
Ёрничает – значит, точно идёт на поправку.
Я пересекла палату, запоздало осознав, что про цветы-то совсем забыла, так к нему торопилась. Может, здесь и не принято приносить больным букеты, но могла бы и заглянуть в цветочную лавку.
– Обедаете вы тоже на последнем издыхании? – Улыбнувшись, опустилась в кресло возле кровати, единственное в этой палате.
Кровать здесь, к слову, тоже была одна, как и маленькая тумбочка рядом, и чахнущее растение на подоконнике. Занавеси были отдёрнуты, поэтому в окна просачивался тусклый свет медленно угасающего дня.
– По мере возможностей возвращаю себе силы, чтобы меня скорее отсюда выпустили. Представляю, что там дома без меня творится. Совсем небось распустились… – ворчливо пробормотал он и взялся за поднос, чтобы поставить его на тумбочку.
Я тут же привстала, забрала весьма тяжёлую ношу и под недоверчиво сощуренным взглядом больного (хотя пусть лучше будет – выздоравливающего) водрузила его тумбочку.
– Вы первая, кто меня навещает, – тихо произнёс Бальдер. Тихо и недоверчиво, словно не был уверен, это на самом деле я или лишь плод его воображения.
– Эндер вчера к вам заезжал, но вы спали.
Дворецкий кивнул, и в палате повисло молчание. Неловкое. Напрягающее. Не знаю, сколько оно длилось. Бальдер явно не спешил идти на контакт, а я не знала, что сказать. Как отблагодарить за спасение, за его жертву.
Наконец, устав от этой тишины, кашлянула и чуть слышно произнесла:
– Я задолжала вам слова благодарности. То, что вы сделали ради меня… Никогда не забуду. Бальдер, спасибо! Теперь я ваша должница.
Вскинув на меня взгляд, в котором читалось удивление и что-то ещё, что я не успела понять, он вкрадчиво поинтересовался:
– У меня к вам два вопроса, леди: с чего вы решили, что я это сделал ради вас, и как собираетесь расплачиваться?
И снова пауза. Хорошо, что я успела вернуться в кресло, иначе бы от удивления плюхнулась, где стояла.
Как я всё это представляла: Бальдер с довольным видом принимает благодарности, а я, сказав всё, что собиралась сказать, желаю ему скорейшего выздоровления и отчаливаю. И тут здрасьте! Расплачиваться!
– Извините, я вас не понимаю, – призналась честно.
А в ответ получила циничную такую усмешку:
– В отношении вас, леди Делагарди, могу сказать то же самое.
Ну вот и как к такому испытывать признательность?
– Вы весьма нелогичная женщина. Я бы добавил, что и недалёкая, но очень уж не хочется вас обижать.
Не хочется ему? Три ха-ха! Ещё несколько минут назад я искренне переживала за этого престарелого злюку, а сейчас сама, беря пример с искажённого, чем-нибудь бы его проткнула!
– И вместе с тем вы только и делаете, что меня обижаете. Говорите, что вам нужно! Последнее, чего мне хочется, – это быть в должницах у такого, как вы!
– Прямолинейного и искреннего?
– Невыносимого!
Последнее слово я едва не прорычала и уставилась на дворецкого требовательным взглядом.
– Хорошо, – он расслабленно улыбнулся. – Я озвучу свою цену, а точнее, своё желание. Если выполните его, мы будем в расчёте. Вот только мне мало верится, что справитесь.
– Вы меня плохо знаете! – Вздёрнув подбородок, с вызовом посмотрела на вымогателя.
А тот, немного помучив меня молчанием, неторопливо начал:
– Почему я считаю вас нелогичной? Вы то сбегаете от эйрэ, то добровольно к нему возвращаетесь.
Доброй волей, если уж на то пошло, в моём «возвращении» даже не пахло.
– До вашего бесславного побега…
– Вообще-то я не сбегала, а…
– Помню-помню, раскрывали в себе дар. – Бальдер тихонько хмыкнул. – Отличная версия для общества, но не для меня, леди. Не для того, кто все эти годы находился рядом с Эндером. Вы очень усложнили ему жизнь: сначала навязавшись ему в жёны, а после, когда он попытался сделать этот брак настоящим, вы, наоборот, делали всё возможное, чтобы сохранять дистанцию. Да и сейчас… Будто я не вижу, что вы только на людях играете во влюблённых, а в остальное время ведёте себя как чужие друг другу люди.
Потому что так и есть. Мы – чужие. Я знакома с этим драконом каких-то две недели.
– И вместе с тем чуть ли не мёдом растекаетесь перед своим любовником!
Если до этого Бальдер говорил спокойно, с ленивой иронией, то последние слова едва ли в меня не выплюнул.
– Это вы так злитесь из-за Вольмара? – осенило меня, и вместе с этим «осенением» по коже побежали мурашки.
Чтоб их… Вспомнила про этого кудрявого.
– Вот мы и подошли к моему желанию. – Машинально нашарив газету, Бальдер ударил ей по ладони. С таким видом, словно в этот момент представлял, как бьёт ею одну пустоголовую, в его представлении, леди. – Держитесь от этого человека подальше, Раннвей. Пусть не ради мужа, так ради себя. У его семьи дурная репутация, и сам он производит впечатление дурного человека. Держитесь ото всех мужчин подальше! Эндер – дракон, а не рогатое животное, каким вы его выставляете!
Нехилые такие обвинения. В измене. Интересно, Делагарди знал о шашнях Раннвей с Вольмаром? И если знал, то почему ничего не предпринял? А может, как раз и предпринял? Если Раннвей действительно ему навязали, если она действительно ему изменяла, то он вполне мог поспособствовать исчезновению проблемной жёнушки. А увидев меня на сцене бримнского театра, бросился заканчивать начатое. И только поняв, что я – не Раннвей, вместо расправы решил воспользоваться доверчивой иномирянкой.
А что? Очень даже логично. И тогда понятно, почему Раннвей его так боялась. Может, она и умерла из-за Делагарди…
– Раннвей, вы меня слышите?
Встрепенувшись, рассеянно посмотрела на Бальдера.
– С чего вы решили, что у меня в прошлом был с Родингером роман?
– Я не решил – я это знаю, – уверенно заявил дворецкий. – И, как уже сказал, не верю, что вы изменились. Не верю, что сможете противостоять обаянию этого мужчины. В вас нет стержня, Раннвей. И поверьте, это не попытка вас оскорбить, – он снова усмехнулся, с горечью и разочарованием. – Это констатация очевидного.
Не-попытка оскорбить увенчалась успехом. Я возмущённо вскочила. Как же достало, что все камни в огород Раннвей попадают точнехонько в Женю Исаеву!
– Первое: стержень у меня есть, и ни одному мужчине, тем более Родингеру, не удастся его сломить! Второе: прошлая Раннвей умерла. Перед вами совершенно другая женщина!
То, что умерла, – я была почти уверена. Вопрос только в том, с чьей всё-таки подачи. Обманутого мужа или, может, этого Вольмара. Или… да харг его знает!
– Хорошо, если так, – дворецкий прикрыл глаза. Каким бы бодрым он ни казался, наше общение, кажется, его утомило. – Я буду только рад… Не возвращайтесь к старому, Раннвей, и мы с вами будем в расчёте. Не делайте ему больно.
Из этого разговора стало ясно окончательно: Раннвей была той ещё дрянью, а Бальдер слепо предан Делагарди. И закрыл он меня собой не из благородного порыва, а потому что понимал: зачем-то я нужна его господину, а значит, надо спасать.
– Как он? – с искренним участием поинтересовался Александр, когда я вышла.
– Живой, – процедила сквозь зубы и ускорила шаг, торопясь скорее вырваться на свежий воздух из стен, протравленных чужой болью.
Скорее домой! Пусть этот дом мне и чужой.
Проходя мимо лестницы, невольно замедлила шаг. Словно что-то почувствовав, повернула голову и увидела… сидящую на коленях Эдвину. Пусть на ней было незнакомое, явно с чужого плеча блёклое платья, но огненная шевелюра явно принадлежала моей «племяннице». Девочка с неохотой елозила по ступеням тряпкой. Ведро стояло рядом и, судя по тому, что выжимать тряпку Эдвина даже не пыталась, воды в нём почти не осталось. Вся она благополучно растеклась мыльными разводами по лестнице, сползла со ступеней хлопьями пены.
Что ж, удачи сёстрам милосердия с такой «старательной» девочкой.
– Ты видел духа? – Таубе покосился на меня с таким видом, словно сомневался, а в здравом ли уме находится его напарник.
– Не знаю, был ли это дух, тень или что-то другое, но я столкнулся с этим существом уже дважды: первый раз на борту дирижабля и потом в вечер нападения у себя дома.
– И оба раза эта сущность – будем так её называть – следовала за искажёнными?
Я кивнул, подтверждая то, что «видел». А Рейер, всё ещё недоверчиво на меня покосившись, настороженно хмыкнул.
– Почему сразу не рассказал? Почему так долго молчал?
Потому что понятия не имел, как всё это преподнести. Раскрывать перед сотрудником управления, пусть и не абы перед кем, а Рейером, что тени на самом деле видит Женя, я не собирался. Пришлось «наградить» себя этим даром.
– На «Стальном» всё произошло очень быстро, – ответил я, поднимаясь по ступеням Королевского банка Кармара. – Я до последнего сомневался, не привиделось ли мне, не была ли тень плодом моего воображения. Но когда это повторилось…
– Получается, в тебе вдруг ни с того ни с сего раскрылся ещё один дар? – напарник первым вошёл в банк. – Что это вообще такое? Как его классифицировать? И почему он вдруг из тебя «выпрыгнул»?
Именно этого я и боялся. Таубе не просто так считается одним из лучших следователей управления. Теперь будет разнюхивать и копать и вряд ли остановится. Но и молчать я тоже не имел права. Нужно понять, что из себя представляют эти бесплотные кукловоды искажённых, чтобы знать, как с ними бороться.
– Пока не знаю. И прошу тебя не распространяться. Если скажу Экебладу… – Я в упор посмотрел на напарника. – У меня в последнее время и так много проблем.
– Я понимаю, – без тени улыбки кивнул Таубе. – Что я буду за друг, если выдам тебя этому тирану, толком ни в чём не разобравшись. А разобраться помогу. Обязательно.
В этом я даже не сомневался.
Наш разговор прервали. Несмотря на ранний час, посетителей в банке было немало. Зал первого этажа наполняли тихие голоса. Клерки с вышколенными улыбками обслуживали состоятельных клиентов, охранники успешно изображали статуи в синих мундирах. Едва уловимый запах витал в воздухе, а вскоре к нему добавился ещё один: приторный и уже знакомый. Нас вышел встречать сам директор банка, облитый, как и в прошлый раз, мерзкими, на мой взгляд, духами.
– Какая приятная неожиданность, господа! – окатил он нас вдобавок к паршивому аромату ещё и фальшивой радостью. Такой же липкой, приторно сладкой. – Надеюсь, в этот раз вы к нам пожаловали как клиенты. Я сейчас же распоряжусь…
– У нас ордер на вскрытие ячейки Лувиса Келлера, мейст Браге, – прервал я словоизлияния толстяка. – Тот самый, на котором вы так настаивали.
Улыбка исчезла с его лица. Зато на лоснящихся щеках вспыхнули пятна румянца.
– Ах, вы всё-таки собрались…
– Вы, кажется, нервничаете, мейст. – Рейер шагнул к директору и посмотрел на него сверху вниз.
– Просто… – Браге бросил по сторонам быстрый взгляд. – Если наши клиенты узнают, что следователи с такой лёгкостью могут рыться в их личных вещах… Такой удар по репутации банка! Такой удар…
– С лёгкостью? – воскликнул Рейер без лишней осторожности, и Браге снова испуганно заозирался. – Мы неделю ждали ордера, уважаемый. Поэтому хватит тянуть дракона за хвост! Скорее ведите нас к харговой ячейке!
То, чего так опасался почтенный директор, случилось: внимание мы привлекли. Голоса смолки, почти одновременно. Взгляды всех, и посетителей банка, и его служащих, устремились в нашу сторону.
– Пойдёмте же скорее! – ещё больше занервничал надушенный толстяк. Даже попытался коснуться моего локтя, подтолкнуть, но напоровшись на мой взгляд, благоразумно попятился. Развернувшись, направился к неприметному на первый взгляд коридору, угнездившемуся за лестницей, миновав который, мы взошли на левитационную платформу.
Платформа медленно поползла вниз.
– Какое ужасное начало недели. Что той, что этой, – пожаловался директор, прикладывая платок к вспотевшему от напряжения лбу. – Сначала газеты только и делали что полоскали в грязи доброе имя банка, снова и снова напоминая о постыдном перевоплощении этого идиота Келлера. Теперь ещё поползут слухи о нашей ненадёжности. А если прознают эти мелочные писаки…
– Не устраивайте драмы, Браге, – не выдержал я. – Мы не собираемся вскрывать каждую ячейку вашего хранилища. Нас интересует только то, что хранил здесь Келлер.
Видимо, смирившись, что никуда мы отсюда не денемся, как бы сильно ему ни хотелось, Браге вздохнул, безнадёжно и горько. Когда платформа наконец с тихим скрежетом остановилась, повёл нас широким, тёмным коридором. По мере того как мы продвигались, светильники на стенах плавно разгорались, а стоило нам пройти мимо, начинали гаснуть.
– Наше хранилище – одно из самых надёжных не только в Кармаре, но и во всём мире! – неожиданно принялся нахваливать подземные секции Браге. – И если когда-нибудь вы всё же решите обратиться к нам, мы будем рады и весьма польщены.
Ни я, ни Рейер ничего не ответили. Терпеливо выдержали бормотание директора, его стенания и его рекламу, и наконец добрались до того, что нас интересовало. Возле комнаты со стальной дверью скучал охранник. Мрачно кивнув, Браге прижал к замку ладонь, и тот, засветившись, тихо щёлкнул. Один раз, другой.
– Диран, ключ от триста шестой ячейки, – потребовал директор, и охранник, первым войдя в хранилище, вручил ему заветный ключ с витой головкой.
Прежде чем отдать его нам, дотошный бюрократ несколько раз пробежался по бумажке взглядом, словно подозревал, что мы сами этот ордер накатали. Убедившись, что нет, не сами, снова одарил нас тяжёлым вздохом и нехотя протянул мне ключ, буркнув:
– Тринадцатая колонна слева. Шестой ряд сверху.
Нужная ячейка отыскалась быстро. На то, чтобы открыть её, тоже много времени не понадобилось. Внутри не было ни слитков золота, ни ассигнаций, ни фамильных драгоценностей – то, для чего обычно арендуют подобные ячейки. Вместо этого нас ждал небольшой деревянный ящик, в каких обычно импортируют иностранные товары. На крышке и сбоку темнело по печати с эмблемой, которая была мне хорошо знакома: змееподобный дракон на ложе из золота. Герб семьи Родингеров и их торговая эмблема.
Рейер первым потянулся к крышке коробки. Снял её и с недоумением бросил:
– Это что вообще такое?
Я нахмурился, разглядывая странное содержимое ячейки.
– Какая-то клоунская маска. – Браге тоже не постеснялся сунуть свой любопытный нос в коробку. И даже охранник приблизился к столу, возле которого мы стояли.
– Не клоунская, – пробормотал я, осторожно извлекая из короба явно старинный предмет. Дерево, из которого он был сделан, во многих местах растрескалось, краска потускнела. – Деревянные маски принято надевать во время ритуалов в племенах Клодана и Гайры.
– Ты уже встречал нечто подобное? – спросил Рейер.
– Конкретно такую – нет, – покачал я головой.
– Почему у неё два лица? – поинтересовался директор банка. – И почему одно из них такое страшное?
– Хорошие вопросы задаёте, мейст Браге. Очень хорошие… – Я осторожно провёл по деревянной личине пальцами.
Она представляла собой два соединённых вместе лика. Одно, с мягкими чертами и большими прорезями для глаз, было выкрашено в жёлтую краску с коричневыми полосами на лбу и висках. Другое, ядовито-красное, искажала гримаса ярости, прорези для глаз были узкими, отчего те казались злобно прищуренными, а из-под нижней оттопыренной губы торчало два клыка. Оба лица венчала многоярусная корона, накрывавшая головы своеобразным пёстрым куполом.
– Тяжёлая, – сказал Таубе, забрав у меня маску. Взвесил её в руке и хотел было приложить к лицу, но я вовремя остановил.
– Нашёл, с чем играться. Пусть её сначала осмотрят артефакторы.
– И то правда, – встрепенулся напарник. Вернул маску туда, где всё это время она лежала, накрыл короб крышкой.
– Забираете? – неожиданно брякнул Браге, с явным сожалением дырявя коробку взглядом.
– А вы хотели бы себе её оставить? – хмыкнул Рейер. – Зачем? Чтобы устраивать со своей мистис ролевые игры?
– Мейст Таубе! – возмущённо вспыхнул толстяк. – Что вы себе позволяете?!
– Пойдём. – Я направился к выходу. Рейер, подхватив наш улов, последовал за мной. Браге, негодующе пыхтя, тоже не заставил себя ждать.
Пока поднимались наверх, директор банка продолжал возмущённо сопеть и косил на моего напарника таким взглядом, словно собирался вызвать его на дуэль. Дуэли, к счастью, уже давно стали пережитком прошлого, а если мейсты хотели между собой разобраться, спустить пар, для этого существовали боксёрские клубы.
Представив Браге в полосатом трико, разминающегося перед схваткой с моим напарником, а скорее – перед молниеносным нокаутом, я невольно улыбнулся.
Правда, и секунды не прошло, как от улыбки не осталось и следа.
– Ячейкой Келлера интересовались не только вы, – сходя с левитационной платформы, заявил директор.
– Кто ещё?! – воскликнули мы с Рейером одновременно.
– Какая-то мисти. Приходила в прошлую среду, назвалась кузиной Келлера и спрашивала, когда она сможет забрать его вещи.
Очень интересно! Особенно если учесть, что никаких кузин у Лувиса Келлера не имелось. Был троюродный брат в Умере, но вряд ли к нему уже успели добраться трагические известия.
– И что вы ей ответили? – мрачно поинтересовался Рейер.
– Я – ничего. Меня в то утро в банке не было. С ней говорил мой помощник. Пришлось этой мисти уходить ни с чем. Мы без надлежащих бумаг никому ничего не отдаём! – гордо задрал нос Браге.
– Почему сразу о ней не сказали? – Я не пытался сдержать раздражение, оно сквозило и в моём голосе, и в моём взгляде.
– Дак я решил, что вы обо всей его родне и так всё знаете, – растерялся Браге. – Думал, вы уже с ней говорили и всё между собой решили, раз эта мисти больше здесь не появлялась.
– Некоторым думать явно вредно, – пробормотал Рейер, не слишком тихо, отчего директор окончательно на нас обиделся.
Разговор с его помощником мало что дал. Единственное, что тот запомнил, – это то, что «кузина» искажённого была светлоглазой и темноволосой. Вот и всё описание. Таких «кузин» половина Гратцвига. Даже не смог толком описать, во что она была одета! А об отличительных чертах не стоило даже мечтать.
После обеда, сдав маску артефакторам, мы отправились в судебный архив в надежде, что в отчётах прошлых расследований будет хотя бы какое-нибудь упоминание о тенях. Но в тех нескольких кипах бумаг, которые успели просмотреть, не имелось даже намёка на сущности, сопровождавшие искажённых. То ли сущностей просто не было, то ли их действительно видела только Женя.
– Ни-че-го! – с досадой захлопывая очередную папку, подытожил мой напарник.
– Может, завтра повезёт больше, – более оптимистично отозвался я. Поднявшись, сдёрнул со спинки стула пиджак, мысленно радуясь, что этот бесконечно долгий день наконец-то заканчивается. – Хватит на сегодня. Я уже не соображаю.
– Я перестал соображать ещё два часа назад. – Таубе размял шею, после чего быстро подхватился, надел пальто и притушил свет.
Вручив дежурному ключ от кабинета, в котором проторчали до самого вечера, поехали домой. Точнее, домой отправился я, а Рейер на очередное свидание с дамой, как он сам их называл, «на вечер-другой». Измотанный, уставший, сейчас я мог думать только о бренном: об ужине и отдыхе у себя в кабинете. Даже к Бальдеру не заехал. Оставалось надеяться, что к нему заезжала Женя и меня порадуют хорошими новостями.
Въехав в ворота, Вернер остановился. Вышел из паромобиля, собираясь распахнуть для меня дверцу, но не успел. Из дома, в окнах которого мелькали отблески света, суля долгожданные покой и отдых, послышался женский крик. Настолько громкий, истошный, что его наверняка услышали и на другом конце Гратцвига.
Мгновение, и я бросился к крыльцу, не помня себя от страха. В голове пульсировало одно-единственное имя: «Женя!»