Его взгляд тяжелел с каждой секундой, брови сдвигались на переносице, а губы кривились в злой усмешке. Он медленно вскинул руку и отнял трубку от моего уха:
– Да, Нейл…
Я тяжело сглотнула, но на этом все, потому что он будто держал меня своим взглядом на прицеле. Дернусь – мне конец.
– …Да, все нормально, – отвечал он ровно полицейскому. – Не переживай. Доставлю в целости… Да, до связи…
Он не вернул мне аппарат. Убрал его в карман куртки. То, что у меня есть еще один, выданный отцом, немного успокоило.
– Я тебя знаю, – заглянула я в его глаза.
– Я знаю, что знаешь. – А теперь его голос задрожал злостью. – И ты мне все расскажешь…
– Расскажу, – согласилась с готовностью.
– Садись, – приказал он, кивнув на заднее сиденье.
Я растерянно нахмурилась:
– Зачем?
– Ты же на базу собиралась. Вот и проедемся, – приблизившись вплотную, он навис надо мной. – Расскажешь с экскурсией, в красках, какого черта там происходило и что вы со мной сделали…
Тут я поняла, что все мои предчувствия, что все будет хорошо – дурь. Рассказать ему, что у меня ребенок от него? Он прибьет меня тут же, потому что подумает, что ради этого его и держали.
Почему нет? Он один остался, а людям нужны оборотни его уровня для контроля остальных. Только медведей боятся дикие волки, расплодившиеся как в лесах близ Смиртона, так и здесь на Севере.
Логично предположить, что его накачали и заставили овладеть человеческой женщиной… как и друга Рэма. Вика рассказала, что люди ставили над ним эксперименты, пытаясь подобрать женщину. Даже думать об этом страшно, не то что пережить…
И мой Медведь, скорее всего, подумает так же. Я не смогу ему доказать, что наша связь – случайность, а ребенок рожден мной в секрете от людей.
На что вообще я надеялась, подчиняясь – непонятно. Но выбора у меня не было. Если он не отдаст мне свою вещь, я не спасу своего сына. А если не спасу… какой тогда смысл вообще?
В его глазах черным пламенем горела жажда жизни и свободы. И решимость перегрызть глотку каждому, кто встанет поперек дороги. Потому что после всего, что с ним сделали, жить, видимо, у него получается плохо. Иначе не хватался бы так за возможность все узнать, рискуя снова оказаться в клетке. Это я знаю, что ему ничего не угрожает и что он давно под защитой прав оборотней. Он мне не поверит.
– Ты точно не хочешь поговорить тут? – сделала я робкую попытку. – Нам не нужно…
– Я буду решать, – перебил он угрожающе. – Садись.
Я повиновалась. Уселась на сиденье, он пристегнул меня ремнями и при этом задержался на секунду взглядом, сузив злые глаза, но тут же отвернулся и сел за руль.
Снегоход тронулся, и в лицо ударил холодный ветер. Я опустила на глаза маску и натянула капюшон. Понятия не имела, к чему это все приведет. Найти целого папу вместо его свитера могло бы показаться удачей, о вряд ли ей было. Я понятия не имела, какой он человек. Да и зверь – тоже.
Я гнал по пустоши, вцепившись в руль, будто пытался убежать… Только как, если то, от чего бежал, сидело позади? Пока стоял от нее на расстоянии, было легко – надавить, усадить в снегоход и установить свои правила. Но когда подошел ближе, чтобы пристегнуть, мне в грудь будто выстрелил кто, и дыру заполнило жгучим пламенем…
Это ее я видел во сне. Это ею пахли простыни в той комнате! Это она не дает мне жить воспоминаниями о себе! И взгляд этот я уже видел раньше… Эта девчонка точно знает все.
Я стискивал зубы, надеясь, что наваждение пройдет, ветер выбьет из головы туман и остудит мысли. Но стоило слуху уловить позади ее крик, жар подскочил к горлу и выбил воздух из легких. Я сбавил скорость и остановился. Впереди возвышалось подножие гор, и нам предстояло взять правее…
– Прости, можно передохнуть? – отстегнулась она. – Чаю выпить… Я не завтракала.
Я обернулся, не подумав, и, зло дыша, залип на тонкой фигуре в белом комбезе. Она пахла теперь даже с расстояния. Как же захотелось курить! Хоть немного бы забил ноздри другим запахом! Но, к несчастью, я давно бросил. А девчонка самозабвенно расчехляла свой рюкзак.
– Будешь чай?
Я только отвернулся, стиснув зубы:
– У тебя пять минут.
– За пять минут я не успею.
– Твои проблемы.
Она помолчала позади, и я уже думал, заткнулась.
– Твои проблемы – не моих рук дело, – заявила вдруг.
– Неужели? – повернул к ней голову.
– Я пыталась тебя спасти.
И посмотрела на меня так уверенно и серьезно, что в другой ситуации меня бы это, может, и заинтересовало. Но сейчас грудь сдавило знакомой жаждой, и та ударила в живот горячей волной. Я вообще не мог думать в ее присутствии и вспомнить, чего от нее хотел. Потому что все больше хотел одного…
– Рот закрой, – рявкнул грубо. – Две минуты.
А сам зачерпнул снега и протер лицо. Я буду гнать снегоход всю ночь, лишь бы побыстрее в моем распоряжении появилась стенка, к которой припру девчонку…
…Но планы мои ей не понравились. Когда начало темнеть, она встала в позу… чуть не плача.
– Я не могу больше! – доносились в спину ее крики. И в груди все же шевельнулась жалость – она день не разгибается в кресле.
Жалость… Давно забытое слово в этих местах, и даже те, кто приходят издалека, перестают отдавать ему должное. А я вдруг вспомнил. Свернул в сторону своей обычной стоянки под защиту скалы и уже через полчаса соскочил со снегохода.
Она слезла следом:
– Спасибо! – хрипотца в ее голосе не позволила язвительности расцвести в полной мере.
Я молча осмотрелся и прошел к прицепу. Не было времени принюхаться – не хотел чувствовать запах девушки. Стащил палатку в чехле и принялся за установку. Слышал – снова взялась за термос. Наверное, и проголодалась… Стоило тряхнуть башкой, чтобы выбить из нее несуразные мысли. Какое мне дело? Ей было дело, когда я торчал там – в клетке на базе? Спасительница…
От злости дело спорилось быстрее – через полчаса утепленная палатка уже грелась теплопушкой. Я повесил внутри светильники, разложил кровать. Ей. Спать с ней в одном пространстве казалось не то что невозможным, а фатальным. Хотя какая-то другая сущность довольно взирала на то, как девчонка юркает за полог. Прячется в мое жилье. Вся она – моя…
Я зарычал, недовольный подсказками. Мой зверь сходил с ума? С чего ты взял, идиот, что она – твоя? Кто так задурил твою голову?
Я скинул чехол в прицеп, зло стиснув зубы. То, что отношения с людьми возможны, я знал…
…но стоило закрыть глаза, и память ставила шерсть дыбом на загривке от воспоминаний…
Начало собственной жизни не задалось. Я рос в стае белоглазых тварей – помесей на редкость жутких людей с волками. Не было в них ничего ни человеческого, ни животного. Год за годом я видел кровавый снег во сне и стеклянные глаза матери, глядящие в небо.
Но волю к свободе сломать несложно. И я жил вопреки жажде смерти, обеспечивая стаю убийц неприкосновенностью перед другими такими же тварями. Климптон стоял на границе самого красивого уголка мира снаружи и самого ужасного – в глубине.
Я никогда больше не подхожу к лесам в низине, предпочитая бродить в самой холодной части материка. Рывок на свободу едва не стоил жизни, и больше я не испытывал шкуру на прочность.
До этого времени.
Я не позволю кому бы то ни было прогибать меня под себя и угрожать смертью…
– Прости, я не знаю твоего имени… Ты будешь есть?
Я прикрыл глаза, замирая к ней спиной. Внутри все дернулось в ее сторону, но я остался стоять, будто примороженный.
– Тепло не выпускай, – глухо прорычал, оборачиваясь. А она и не выпускала. Стояла перед плотно опущенным пологом с чашкой горячего чая. – Не надо мне казаться милой.
– Я не планировала казаться тебе милой, – устало качнула она головой. – Мне просто страшно, что ты уйдешь.
Я сощурился на нее недоуменно. Она боится, что я ее тут брошу?
– Я еще не знаю, есть ли мне за что тебя ТАК наказать.
– Нет, – вздернула подбородок девчонка, и зверь внутри одобрительно зарычал. – Но ты же меня не слушаешь.
– Иди в палатку, – процедил. – Я не брошу тебя. Меня друг попросил тебя вернуть, и я не могу нарушить обещание.
– Хорошо, – приняла она мою гарантию. – А есть ты будешь?
Непонятный смешок сорвался с губ быстрей, чем я успел его подавить.
– Я смотрю, тебе не особенно нужна была палатка, – сузил зло глаза. – Может, поедем дальше?
Повторять дважды не пришлось – она скрылась за пологом, а я опустил плечи. Чувствовал себя так, будто сутки лазил по скалам с самым тяжелым объективом. Руки дрожали…
Только в одну секунду все ощерилось и напряглось внутри, а потом ветер донес волчий вой. Я влетел в палатку и, не глянув на девчонку, принялся раздеваться.
– Что случилось?
– Волки, – глухо выдавил.
– Это опасно?
И она тихо села на коврик. Я глянул на нее из-за плеча. Без пуховика она была еще меньше, а съежившись вообще вызывала недоумение – как такая додумалась сюда припереться? Этот мир не для нее.
Я отвернулся, сцепив зубы, стянул футболку и штаны и вышел наружу.