Нервничали все. Нира вообще себе места не находила – носилась между кухней и гостиной, делая вид, что каждая тарелка требует отдельного вояжа туда-сюда. Вика следила за тем, чтобы Рэм ничего не сказал и не сделал, сдерживая его молчаливый протест, сметающий все надежды сестры на принятие.
Я поддерживала разговор с Гордоном, делая вид, что мне очень интересно все, что связано с трудностями издательства, специализирующегося на литературе для особенных детей, которое он возглавлял.
Но все больше раздражал этот надуманный тремор! Ну неужели Рэму так сложно принять мужчину, с которым его сестра счастлива?! Все равно за нее выбор сделать не получится. А так только распугает кандидатов. С таким братцем любимой поперек и слова не скажешь – проще сразу застрелиться.
Когда напряжение достигло апогея, Нира утащила Гордона на улицу подышать воздухом. Вику вызвали к себе дети громким криком со второго этажа, и мы с Рэмом остались одни. Только я не стала искать тему для светской беседы – подошла и нависла укоризненной тенью над мужчиной в кресле.
– Почему ты не разрешаешь ей попробовать построить свою жизнь так, как она это видит?
С высоты заточения в больнице, а потом – рядом с ребенком, который не хочет дышать сам, все это мне казалось такой мелочью!
– Знаешь, – вдруг беззлобно усмехнулся он, – не буду я ей ничего запрещать.
– Зачем тогда это все? – растеряла весь запал я.
Он пожал плечами, улыбаясь, потом вдруг кивнул на соседнее кресло:
– Садись. – Я послушно пустилась рядом. Мы помолчали немного, прежде чем он продолжил: – Когда отец ушел, и я остался с Нирой на руках, я жутко испугался. И вроде бы столько народу вокруг, меня бы никто не бросил… а я чувствовал себя одним в этом мире. Потому что Нира перестала есть. Ничего в рот не брала почти, так ослабла…
Что-то в этом начале дернуло нервы, и я затаила дыхание.
– Никто не мог помочь. Уже думали везти в Смиртон, потому что у нас оборудования в больнице нужного еще не было. Счет шел на часы… Нира уже болталась в моих руках тряпкой… – Рэм щурился на огонь, а я не сводила с него взгляда. – Пока я случайно не положил ее в кресло, чтобы переодеться. Она вздрогнула тогда и разревелась впервые за день. Я сразу сунул ей бутылку, и она начала жадно есть… пока не встал с кресла. Стоило отдалиться от него – она снова закрыла глаза, представляешь? Пока до меня не дошло, что на кресле висел свитер отца. Я все не убирал его, не хотел отказываться, переставать верить, что он еще вернется. Нира чувствовала его запах, оставшийся на свитере. Стоило замотать ее в него, и все наладилось. Она начала есть, спать, улыбаться… жить.
Я медленно моргнула, дрожа все сильней внутри.
– Поэтому я буду ее беречь, Лали… Чтобы никто не забрал у нее повод жить.
Тут можно было бы сказать, что Гордон – отличный молодой человек, облившийся семью потами, но не сдавшийся. И он обязательно проникнется этой философией Рэма даже элементарно для того, чтобы выжить в этой семье. Но я не могла перестать думать о его словах.
– Это часто так происходит? – прошептала взволновано я.
– Что? – нахмурился он.
– Дети… – Голос дрожал. – Ваши дети остаются без отца и перестают бороться за жизнь…
– Бывает, – задумался он. – Я тогда всю доступную информацию перевернул, опросил своих. Все боялся, что это временное улучшение, просто совпадение, и мне лишь дали время, чтобы действовать.
– Но это не совпадение, – нетерпеливо закончила за него я.
– Временами в некоторых семьях замечали такое, да. И уж совсем в бородатые времена, когда отец семейства уходил на охоту, младенцев укутывали в его вещи. Это называлось «охранением». Отец – защитник, понимаешь? Мое опасение – не блажь. Человек не может быть «охранением» для ребенка-оборотня.
Я растирала застывшую кровь в ладонях, не в силах усидеть. Мне уже было не до Рэма и Ниры. Но когда я попыталась подняться, он вдруг тихо добавил:
– Я искал твоего медведя. Но не нашел.
– Где? – опешила я.
– В Климптоне. Он не бездомный и не дикий житель пустоши. Твои на допросе сказали, что встретились с ним у базы, но я им не верю. И надеюсь доказать обратное…
Я не смогла почему-то поблагодарить. Поднялась пришиблено и направилась на веранду, на ходу набирая Джастису сообщение, чтобы заехал за мной. А сама едва дождалась, когда Нира с Гордоном вернутся.
– Что-то случилось? – засуетилась подруга на мое прощание.
– Слушай, идея безумная… – Я оттащила ее в уголок, заглянув в глаза. – Но рассказ твоего брата о тебе дал мне надежду… И он правда за тебя очень боится.
Мы обменялись взглядами, я благодарно сжала ее руку, ничего больше не объясняя, и вышла из дома. Мне не терпелось поделиться идеей, но Джастис моего энтузиазма не разделил.
– Никогда не слышал о таком, – выкрутил он руль и медленно повел машину с холма. – Я со столькими брошенными детьми работал… И сын Рэма, приемыш – он мой пациент.
– Рэм сказал, что не всегда. Вернее, у них сохранились рассказы о традиции «охранения», когда ребенка обкладывали вещами отца, если тот уходил на охоту, – взволнованно возражала я. – Не возникли бы они на пустом месте.
– Лали, да даже если и так, как это поможет тебе? – Он нажал на тормоз, чтобы иметь возможность посмотреть мне в глаза.
– Я могу попытаться достать какую-то вещь отца моего ребенка. – Джастис прикрыл глаза, вздыхая. А мне вдруг стало невыносимо обидно: – Я не прошу тебя верить! Я тебя вообще ни о чем не прошу! Мне не нужно, чтобы ты решал!
– Как ты его вещь достанешь? – сурово глянул он на меня, игнорируя крик.
– Попрошу помощи у отца, – решительно заявила я. – Если они взяли медведя в человеческой ипостаси, вещи должны были остаться.
– А если нет?
– Да что с тобой, Джас?! – вскричала. – Все, что ты можешь предложить – сидеть и ждать изо дня в день, когда что-то изменится?! А если нет?!
– Мне сложно давать тебе пустые надежды. Я ученый.
– А я – врач! – И я толкнула его в грудь. – Представляешь, как мне сложно верить в байку, которая единственная может объяснить, почему здоровый ребенок не хочет жить?!
Он схватил меня и прижал к себе, но я лишь повисла в его руках, пережидая. Все мысли были о том, как доберусь до комнаты и позвоню отцу. К черту все, расскажу ему правду и потребую помощи. Он мне должен, в конце концов. Это все из-за него… Эта тупая ежедневная боль стала нормой, но это не значит, что я должна с ней смириться!
– Лали, – заглянул в глаза Джастис.
– Поехали, – отстранилась я.
По приезде я сразу направилась на скамейку, не рискуя заходить в корпус – мне нужно было больше воздуха и пространства, чтобы вместило все мои надежды или их полный крах, если отец откажется помочь.
Он взял трубку сразу же:
– Лали, что случилось? – Голос уставший и надтреснутый.
– Мне нужна твоя помощь. Очень. Как никогда.
– Что такое? – подобрался он.
– Тот белый медведь… У тебя могли остаться его вещи? – Я расхаживала вдоль скамейки в свете нескольких окон двухэтажной больницы.
– Что?
– Пап, это очень важно. – Я тяжело вздохнула, прежде чем произнести самое тяжелое: – Я родила от него ребенка.
Последовало предсказуемое молчание, в котором я слышала, как учащается его дыхание.
– Ты поэтому сбежала в Аджун, – хрипло выдохнул он. – А я думал…
– Что ты думал? – насторожилась я.
– Что ты беременна от Пола, но не решилась родить… Я же видел, что ваши отношения не ладились…
Я только закатила глаза, судорожно хватая воздух. Конфиденциальная клиника радостно слила меня отцу! Да и к черту!
– Папа! Ребенок… ему нужна помощь, и мне не к кому больше обратиться! Мне нужны вещи медведя!
– Лали, – прохрипел он, – дай… дай мне несколько секунд…
Я вдохнула холодный воздух поглубже, подняв взгляд кверху. Пошел снег, и снежинки красиво кружились над головой в тишине, сгорая на моих щеках.
– Как это произошло? – наконец, тихо спросил отец.
Я рассказала. Как ходила к клетке, как попалась в лапы и открыла замок, спасая собственную жизнь. Мне было все равно, что он подумает. Я готова была сказать ему что угодно, потому что сердце уже скакало в нетерпении его ответа.
– И что с ребенком? – взволнованно спросил он. Не потребовал, почему я не сделала аборт или не сказала им.
– Он на системе поддержания жизни, родился недоношенным. Я не могу тебе объяснить все и сразу, но ты – моя последняя надежда. Сегодня мне случайно открылось, что ребенку может не хватает отца, его запаха рядом!.. Я…
Я опустилась на скамейку и заплакала – не стало сил. Казалось, я бьюсь в железобетонную стену. И если отец сейчас скажет, что все это его не интересует, я сломаюсь.
– Думаю, да, на базе остались его вещи, – вдруг прошелестело в моей Вселенной. – Но попасть туда будет непросто, Лали. Мне запрещено приближаться к Климптону.
– Папа, думай! Любая возможность! Это так важно для меня!
– Дай мне время до утра. И не нервничай. Мы обязательно что-нибудь придумаем…
Теперь я уже всхлипнула и заплакала от облегчения.
– Спасибо! – просипела на вдохе.
Он прерывисто вздохнул в трубку:
– Но что с тобой? Объясни подробней! Ты здорова? Тебе нужна помощь?
– Я нормально, – кивала, будто он мог меня видеть. – Пап, ты – моя последняя надежда.
Меня не интересовало больше ничего. Если он поможет добраться до вещей оборотня, я прощу ему все!
– Я бы хотел увидеть внука…
Внука? Я что, оглохла?
– Пап, я… пока не знаю. Я просто хочу его взять в руки, обнять, прижать к себе… Ты не представляешь, какая это пытка!
– Девочка моя…
А я уже не могла говорить. Влажные щеки беспощадно жгло холодом, и не было сил пошевелиться… пока вдруг на плечи не накинули что-то теплое и не утянули на колени. Джастис прижал к себе, и я позволила себе вжаться в него и взять тепла взаймы хоть на несколько минут.
– Пап… я жду звонка, – прошептала и убрала мобильный. Неожиданно стало легко. Я обняла Джастиса, запуская окоченевшие руки под распахнутую флисовую кофту, и прикрыла глаза, утыкаясь ему в плечо. – Не мерзнешь? – прошептала, шмыгнув носом.
– Нет, – еле слышно усмехнулся он.
– У нас с тобой ничего не выйдет…
– Я знаю. – И он провел носом по виску, порывисто вдохнув. – Ты чужая.
– Что? – выпрямилась я.
На него уже насыпало снега, и особенно очаровательно смотрелись длинные ресницы, присыпанные белым.
– Я думаю, что отец твоего ребенка жив, Лали, иначе я бы тебя забрал.
– А говоришь ученый, – усмехнулась я.
Душа мягко разворачивалась, заполняла пустоты внутри, и в этой теплой тишине вдруг все наполнилось уверенностью – жизнь наладится. Я не знала, как и когда, но все уже двигалось в нужном направлении, начиная с приезда Ниры и кончая объятиями Джастиса.
– Я оборотень, – улыбнулся он.
– Хорошее оправдание, – фыркнула я. – Мне жаль.
– Мне тоже. Но я тебя не брошу. Надо будет побежать за ним – побежишь. А я присмотрю за медвежонком.
– Да куда я побегу? Мне просто нужна его вещь.
Он пожал плечами, многозначительно замолкая.
– Малыш нормально без тебя себя чувствует. Может, ты и Рэм правы – ему нужно знать, что у него есть отец. Для севера это жизненно важно… Он все-таки очень другой. А популяция белых медведей еще не выходила за пределы своего ареала обитания.
– Теперь да, немного напоминаешь ученого, – довольно улыбнулась я.
Он рывком поднялся с лавочки и подкинул меня в руках, заставив взвизгнуть.
– Все! Греться, пить чай и спать! – скомандовал и понес к зданию.