Семь
Когда я дошла до дома, уже начало темнеть. Старая колымага Гаса, на которой он ездил в город, стояла на дорожке, а запах соуса для спагетти разносился из-за двери.
Ноги налились свинцом, пока я шагала через двор к дому. Больше всего на свете я хотела просто вернуться в свою комнату и притвориться, что этого дня никогда не было.
Но я этого не сделала.
Я переставляла свинцовые ноги до тех пор, пока не добралась до заднего крыльца, где сидели Гас и Берта, созерцая вид на горы.
– Привет, – сказала я, и мой голос звучал как у расплакавшегося ребенка. Я не отрывала глаз от покрытого листьями пола на крыльце.
– О, привет, – отозвался Гас.
Я не могла посмотреть на Берту, но ее молчание невыносимо на меня давило. Я уселась и начала изучать побледневшие звездочки и сердечки у себя на руке. Откуда-то далеко снизу, из леса, послышалось кваканье жабы, посылающей свой гортанный зов отражаться эхом в холодном вечернем воздухе.
Я сосчитала в голове до трех и… сказала это:
– Мне жаль, Берта.
А потом я сделала кое-что, что, как я всегда считала, ни в коем случае не сделаю.
Я заплакала.
И клянусь, я не могла остановиться, как сильно мне этого ни хотелось.
А самое худшее было то, что я не сумела заставить себя сказать Берте все те вещи, которые отрепетировала у себя в голове. О том, что я совсем не хотела кричать на нее. И что я вовсе не ненавижу этот дом, крепящийся к горе, с созвездием Пегаса, сияющим над крыльцом. Что те консервные банки меня ничуточки не беспокоят. И особенно о том, как я люблю Золушку, потому что… ну кто же ее не любит?
Но все, что я могла делать, – это плакать. Берта опустилась на одно колено передо мной, а ее теплая рука легла на мою испачканную чернилами ладонь.
– Ты – благословение этого дома, Чарли.
Благословение?
Она не назвала меня злой, жестокой, глупой или виноватой, она назвала меня благословением.
Затем встал Гас и произнес абсолютно по-гасовски:
– Давайте съедим немножко ежевичного пирога перед ужином?
Так мы и сделали.
Мы втроем сидели на крыльце, пока звезды одна за другой зажигались над нами в небе Каролины, и ели ежевичный пирог перед ужином. И когда Берта рассказывала нам историю, как ее подруга Расин врезалась на своей машине прямо во флагшток у почтового отделения, а потом уехала оттуда, как ни в чем не бывало, с дуба, склонившегося над крыльцом, прямо к моим ногам упал желудь.
Я чуть не поперхнулась пирогом, когда вскочила, чтобы скорее схватить его. Я почти позволила этому дню пройти без загаданного желания, и вот у меня появился желудь, как будто его скинули прямо с небес. Я засомневалась, но потом сделала то, что надо было сделать. Я три раза прошлась по кругу, крепко сжимая желудь, и загадала желание.
Потом я пошла в свою комнату и положила желудь на подоконник. Он должен был оставаться здесь три дня, чтобы мое желание было мощнее. Про желания с желудями мне рассказала лидер герлскаутов в Райли, и это точно не могло быть неправдой, потому что лидеры герлскаутов не врут.
После ужина мы поели еще ежевичного пирога. Гас отправился в огород – проверить, выключен ли опрыскиватель, – а Берта попросила:
– Посиди немного, Чарли. Я хочу показать тебе кое-что.
Она пошла в свою комнату и принесла оттуда потрепанную обувную коробку.
Она сняла крышку:
– Смотри.
Я заглянула внутрь. Там были фотографии.
Берта перебрала их и вытащила одну. Она улыбнулась, взглянув на нее, и передала ее мне.
– Твоя мама и я, – сказала она, показывая надпись на обороте. Берта и Карла, гласили большие печатные буквы.
Я взяла побледневшую фотографию.
Две девчонки сидят на капоте автомобиля, обняв друг друга за плечи.
– А которая из них мама? – спросила я.
Берта показала на девочку поменьше. Я посмотрела на фото, прищурившись. У нее не было пары передних зубов, а на локте красовалась повязка.
Я не могла оторвать глаз от этой девочки. Я представила, как она спрыгивает с машины и начинает нарезать вокруг круги. Я представила, как она поет вместе со своей старшей сестрой, Бертой, на заднем сиденье машины их папы. Я представила, как она рассказывает шутки, начинающиеся с «Тук-тук. – Кто там?», катается на роликах и ест мороженое на крыльце ночами.
Когда эта маленькая девочка без передних зубов превратилась в ту печальную женщину в темной спальне в Райли?
– Вы любили друг друга? – спросила я Берту.
– Конечно же любили.
Потом она показала мне еще фотографии. Мама открывает подарок, сидя под рождественской елкой. Они вдвоем играют в снегу со щенком. Берта тянет маму в фургон на грязной дороге.
– Почему вы больше не видитесь?
Берта сделала один глубокий вдох и покачала головой.
– Мы выросли, – сказала она. – Иногда, когда ты вырастаешь, жизнь становится сложнее.
Это был не очень хороший ответ, но я сразу поняла, что могу получить только его, и просто выдала:
– О-о.
Когда Гас вернулся, мы пошли на крыльцо. Пока они держались за руки, Берта рассказывала нам о каком-то старике, продающем подгнившую клубнику, сидя на прицепе фургона на Шоссе 14. Потом она предложила: