Афганистан. Крепость Дэгурвэти дзалэй.
Гарнизон советских войск
Эта старая крепость насчитывает многие века. Никто точно не знает, когда был положен первый камень в основание ее бастионов, кто первым проверил тараном прочность ее богатырских стен. Никто.
Ушли из жизни участники давних кровавых битв, забыты их имена.
И снова дни неслись над крепостью, как тысячи стрел, гремели годы грохотом стенобитных орудий, звенели века ударами ядер и чугунных бомб.
Битвы испещрили грудь бастионов шрамами и опалили огнем. Но камни хранят память обо всем происшедшем безмолвно.
Нет в живых свидетелей битв. И кто помнит об их смелости и мужестве?
Только слава никогда не меркнет, если она настоящая.
О сражениях, сотрясавших стены, своим детям рассказали очевидцы мужества осажденных. Передаваемое из уст в уста, до наших дней из глубины незапамятных лет дошло имя крепости: Дэгурбэти дзалэй – Орлиное гнездо.
Обратившись к Советскому Союзу за военной поддержкой, афганское правительство указало крепость Дэгурбэти дзалэй как одно из мест дислокации дружественных войск.
Войдя в Орлиное гнездо, советские солдаты привели в порядок старые казармы, завезли в узкие дворики бастионов плодородную землю, посадили кусты и деревья. На стене крепостного здания солдатский художник нарисовал березки. Две сестрицы по двум сторонам сводчатого входа. Та, что слева, стоит выпрямившись, как дева-краса, на юру, на ветру. Тугие струи воздуха бьют в ее зеленую грудь, и длинные ветви развеваются вольно, как косы. Гордая и радостная в борьбе с ветром, она не сдается, противостоит ему.
Вторая, та, что справа, выглядит мирной красавицей. Как добрая мать над колыбелью, распушив ветви-волосы, встречает она сыновей, возвращающихся после трудных дел, ласкает, обдувает дыханием родной стороны.
Кто-то из офицеров, до того служивших в Группе советских войск в Германии, окрестил это место «Унтер ден березкен», по ассоциации с берлинской улицей Унтер ден Линден – Под липами. Название привилось.
Строители крепости меньше всего беспокоились об удобствах. Их в основном заботила прочность сооружений. Стены казармы достигали двухметровой толщины. Окна в них выкладывали маленькие, неудобные, похожие на бойницы. Пришлось советскому гарнизону многое совершенствовать, переделывать на привычный лад. Стены внутри казармы обшили досками. Настелили новые полы. Побелили потолки. Поставили хорошие теплые печи. И сразу задышали древние камни запахами смолистого бора.
К тому времени, о котором идет речь, в крепости располагались мотострелковый батальон, которым командовал капитан Александр Макарович Бурлак, саперная рота и артиллерийская батарея старшего лейтенанта Федора Анискина.
Все подразделения Орлиного гнезда подчинялись капитану Бурлаку, доставляя ему массу тревог и беспокойства. Вот и в тот день капитан Бурлак с утра был в напряжении. Минувшая ночь выдалась для него беспокойной, нервной.
Сразу с наступлением темноты было получено предупреждение от разведки, что в «зеленке» – в зоне садов, занимавших долину, – мобильная группа душманов развертывает пусковые реактивные установки. Были указаны и координаты. Куда собирались бросить свои снаряды бандиты – на крепость или на ближайшие кишлаки, – разведка не сообщала. Но разве что-то зависело от того, куда метят душманы?
Расчет прожекторной установки взял цель «с выстрела», то есть не потратив на ее поиски ни секунды. Огневики первого взвода батареи Анискина дали два выстрела. Они заранее пристреляли в своем секторе каждый бугорок и потому били без промаха. Оба снаряда попали в цель. В стереотрубу было видно, как оранжевое пламя разрывов взметнуло и разнесло по сторонам какие-то черные предметы. В панике метались и падали душманы.
Выехавший перед рассветом в поиск дозор привез подтверждение о том, что обе пусковые установки уничтожены. Брошенные душманами остатки боеприпасов разведчики подорвали на месте.
Людские потери бандгруппы подсчитать не удалось. Останки погибших душманы унесли с собой.
Лег капитан Бурлак в три ночи, встал в пять утра. Выслушал доклад дежурного по гарнизону и прошел в учебный класс батальона. Там трое топографов заканчивали работу над рельефным макетом района предстоящего рейда. Бурлак сделал несколько замечаний и засел в штабе.
Штаб батальона помещался в довольно светлой, наново отделанной комнате. Батальонные умельцы обшили ее стены сосновыми плашками, нарезанными из старых ящиков, покрыли их бесцветным лаком. Здесь стоял видавший виды стол, но его хорошо обстрогали, и потому он выглядел как новый. У стены стоял потертый железный ящик, в котором хранились документы. На стене на рейках висела политическая карта Афганистана, купленная кем-то из офицеров в книжном магазине в Москве.
Командиры чаще всего вступают в бой раньше своих солдат. Батальон после завтрака ушел на плац заниматься строевой подготовкой, а капитан Бурлак вызвал врача – капитана Морякина.
Тот ждать себя не заставил. Стукнув для приличия в дверь костяшками пальцев, не ожидая ответа, сразу открыл ее. Задержался на пороге:
– Разрешите?
– Входи.
Бурлак протянул Морякину руку, энергично пожал ее и тут же отпустил, будто отбросил. Отрывистые, редкие движения, неожиданные повороты были частью его натуры, бурной, пульсирующей. Предложил: «Садись». Сам прошел к двери, притворил ее поплотнее. Вернулся к столу. Не спеша сел. Положил перед собой руки и замкнул пальцы в замок.
– Слушай, Иван Иванович, хорошо выглядишь. Мало я, наверное, тебя гоняю. Мои вон все черные, как галки.
– Достается и мне, – коротко ответил Морякин.
Бурлак посмотрел на него внимательно. Ему нравился этот немногословный офицер. Благополучно устроенный московский хирург, как говорили специалисты – врач с божьим даром и хорошими перспективами, сын потомственных медиков, он добился призыва и приехал сюда, на передний край, что лежит далеко впереди пограничных застав.
– Невеселый у нас разговор будет, – сказал Бурлак. – Не люблю я эту тему.
– А куда денешься?
Морякин догадывался, о чем пойдет речь.
– Вас, Александр Макарович, оттого тема задевает, что вы в больнице не работали. Я интернатуру проходил в институте Склифосовского. Там каждый день кровь и стоны. А ведь в Москве войной и не пахнет.
– Что ты этим хочешь сказать? – спросил Бурлак и пристально посмотрел на врача.
– Ничего. Просто советую: относитесь спокойнее. Я ведь замечаю, как вы всякий раз переживаете.
– Слушай, Иван, ты что, в самом деле циник? Или у вас, медиков, это профессиональное?
– Что именно?
– Да все то же.
– Насколько я понимаю, речь пойдет о медицинском обеспечении выхода. Так? Я и советую вам относиться к делу спокойнее. В чем же цинизм? Да, будут раненые. Кого-то и убить могут. Но это обычное военное дело. И я отношусь к нему философски.
Бурлак неожиданно взорвался.
– Ты меня с собой на одну доску не ставь! – резко оборвал он Морякина. Чтобы остыть, поднялся из-за стола и прошел к окну.
– Да где уж мне, – обиженно сказал ему в спину Морякин. – Вы комбат, а я так…
Бурлак резко повернулся:
– Ну-ну, мадам Фи-Фи! Ишь, обиделся! Ты сперва подумай, что я имел в виду. Твое дело по кругу гуманное. Хоть после автокатастрофы, хоть после боя, ты людей в порядок приводишь, на ноги ставишь. А я в этом деле как милиционер, на глазах которого столкнулись машины. Он вроде и мог что-то сделать, жертвы предотвратить, а не сделал. Не смог. Хоть это ты понимаешь? Доходчиво я обстановку объясняю?
– Доходчиво, – мрачно ответил Морякин. – Прошу прощения. Я действительно не о том подумал.
– Ладно, – сказал Бурлак примирительно. – Другой раз думай.
– И все же вы, Александр Макарович, неверно рассуждаете. Вы на дороге не милиционером стоите. Вы сами в той машине, которая должна столкнуться с другой. И в равной степени рискуете со всеми вместе. Кто может ручаться, что вас самого…
– Кончили об этом, – перебил его Бурлак. – Времени мало. Пофилософствуем опосля. Идет? Сейчас о деле.
– Слушаю, – сказал Морякин и почему-то встал.
– Постарайся сделать так, чтобы в группу медусиления госпиталь дал хороших ребят. У тебя там все знакомые. Подговори тех, кто посильнее. Хорошо поработают – за нами не заржавеет.
– Понял.
– Группа крови у всех проверена?
– Должна быть.
– Вот видишь, Иван Иванович, должна. А я требую от тебя лично в этом удостовериться. Сколько случалось: все быть должно, а ничего и в помине. Прибыли новенькие. Их особо проверь. Заранее продумай, как предупредить неожиданности. Ты историю с мартышкиным фактором помнишь?
– Нет. Меня, должно быть, здесь тогда еще не было.
– Мог бы и выяснить, – сказал Бурлак. – Ни черта никого опыт не волнует. А тем более из-за этого панчар был медицинский.
– Не понял – что?
– Панчар? По-афгански – прокол шины. Так вот он лег на совесть медиков. Было так. Прочесывали «зеленку», и ранило там лейтенанта Брускова. Рана несерьезная, но сам он оказался кровистый. Потребовалось срочное переливание. Тут и забегали спасители. Не оказалось у них нужной группы крови.
– При чем тут мартышка?
– Был здесь такой, капитан Пилькин. Он до того, как лечить, считал необходимым каждому лекцию прочитать. И тогда, вместо того чтобы нужную кровь искать, стал мне объяснять, что резус-фактор на мартышках определен. Потом этот Пилькин далеко меня стороной обходил.
– Резус тоже проверю.
– Санинструкторов погоняй. Десять дней не работали. Сержант Князев у тебя ходит вразвалку, как столичный полковник. Предупреди: я его с ефрейтором Кулматовым пошлю. Там он вспомнит, как люди бегают.
– Понял, займусь.
– Для начала все. Да, вот еще. Задачу офицерам я поставлю через час. Не раньше. Тебе стало известно о выходе первому. Потому не роняй информации. Занимайся делом – и всё. Пусть люди сегодня спокойно отдыхают.
Дверь в комнату распахнулась, и в нее заглянул дежурный. Заполошно доложил с порога:
– Товарищ капитан! Прибыл генерал Санин.
– Соберите в класс офицеров, – приказал Бурлак дежурному. – Всех. И быстро! – Повернулся к Морякину: – Всё, Иван Иванович. Давай иди, разводи пирамидон.
Генерал выскочил из машины легко, пружинисто. Снял кепи, пригладил светлые волнистые волосы, поправил пистолет и только после этого надел головной убор. Шагнул навстречу комбату.
Выслушав обязательный доклад, поинтересовался ночным происшествием. Лишь затем поздоровался, подав руку Бурлаку и его заместителю по политчасти майору Полудолину.
– Позавтракаете? – тоном радушного хозяина предложил комбат.
– Нет. Пора начинать. Люди собраны?
Они прошли по гулкому пустому коридору. Возле дверей батальонного класса остановились.
– Готов? – спросил генерал комбата с интонацией, которая не допускала иного ответа, кроме утвердительного.
Уловив эту обязательность, Бурлак помимо воли сразу ей воспротивился. Всколыхнулось природное упрямство. Сказал озабоченно:
– Вчерне, товарищ генерал-майор.
Генерал Санин, не ожидавший такого ответа, поднял брови. Майор Полудолин, уловивший в словах комбата открытый вызов, ожидал, что генерал вспыхнет. Но тот с виду остался спокойным, только глаза чуть сузились, стали пристально-внимательными.
– Прибедняешься? Ну-ну, – сказал он насмешливо.
Они вошли в класс. Прозвучала команда: «Товарищи офицеры!» Дружно грохнули о пол два десятка крепких ног.
– Товарищи офицеры! – сказал генерал деловито.
И снова обвально стукнули ноги, громыхнули сдвигаемые скамейки.
Генерал огляделся. Этот класс всегда нравился ему своей капитальностью. Все здесь выглядело надежным, сработанным на совесть.
Прочные столы. Тяжелые, устойчивые скамейки. На полках вдоль глухой стены образцы вооружения, используемого бандгруппами. Особенно широко представлено минно-взрывное оружие. Уж чем-чем, а этим добром радетели из НАТО снабжают душманов с несказанной щедростью.
На видном месте лежит крышка от патронной упаковка. На ней гитлеровские орлы и свастика. Какие-то доброхоты доставили подопечным душманам боеприпасы, оставшиеся на складах после крушения фашистского рейхсвера.
На стенах аккуратно вычерченные схемы типичных тактических приемов бандгрупп. Несколько плакатов, изображающих приемы разминирования и действий войск в горной местности.
Центральное место в помещении занимал ящик с песком. На нем топографы с большим тщанием воспроизвели рельеф района, в котором предстояло действовать батальону.
– Готов, комбат? – спросил генерал, но тут же, видимо, вспомнив его недавний ответ, добавил: – Докладывай вчерне.
Генерал прошел к преподавательскому столу. Вынул из кармана записную книжку и сел. Поднял голову на Бурлака, который стоял рядом.
– Не жди. Начинай.
– Приготовьте карты, товарищи офицеры, – приказал комбат.
Сидевшие зашелестели листами.
Бурлак подошел к черной ученической доске и взял указку. Встал возле ящика с песком, держа указку, как карабин, к ноге.
Шелест стих.
– Готовы? – спросил Бурлак. – Найдите Дарбар.
Головы склонились к планшетам. Пальцы скользнули по бумаге, двигались и останавливались у нижнего среза листов.
– Есть Дарбар?
– Есть.
– Обратите внимание: населенный пункт разделен рекой Сафи на две части. Южная – это кишлак. Северная, горная часть – крепость. Здесь группа бандитских формирований зажала и блокировала афганский полк. Почему так произошло, выяснять не нам. Главное – полк активно действовать не может. Лимитированы боеприпасы. Не хватает продовольствия. Усложняет положение то, что в крепости укрылась часть мирного населения. Женщины. Дети. Там же активисты народной власти уезда. По всем данным, душманы готовят атаку на крепость. Афганское правительство просит оказать Дарбару срочную помощь. Нам приказано деблокировать крепость и провести туда колонну машин с продуктами и боеприпасами. Вопросы есть? Вопросов нет. Пойдем дальше. Прошу следить по картам.
Снова зашуршали листы.
– Выход на Дарбар возможен по трем параллельным ущельям. Восточное – Шинкутал и западное – Торатанги для тяжелой техники и машин практически непроходимы. По среднему ущелью – Ширгарм – проходит автомобильная дорога…
Офицеры сосредоточенно разглядывали карты. Каждый старался запечатлеть в памяти очертания незнакомой местности, запомнить названия кишлаков, урочищ, перевалов, горных проходов, уяснить хитросплетение троп и дорог.
– Именно здесь, – указка Бурлака опустилась в одну из складок ящика с песком, – в Ширгарме, душманы готовят бой. Основа их обороны – сплошное минирование. Подготовлено две линии. Они оборудованы огневыми точками. Пристреляны рубежи. Попытка прямого прорыва грозит тяжелыми потерями. Ясно я излагаю обстановку?
Офицеры слушали молча. Каждый прекрасно понимал, что означало прорвать оборонительный рубеж в узком ущелье, прикрытом с флангов непроходимыми горными кряжами. Узкая дорога, вившаяся над бурным потоком, не позволяла развернуть подразделения в боевой порядок, не давала возможности нанести удар танковой техникой.
Майор Полудолин сидел задумавшись. Еще утром он осмотрел рельеф района действий. Правда, когда он подошел к ящику с песком в первый раз, макет на него не произвел особого впечатления. Но ефрейтор, лепивший горы и долины, помог ему быстро соотнести масштабы изображения с действительностью. В складке, которую легко было перекрыть ладонью, солдат указкой шевельнул деревянный прямоугольник, размером со скорлупу семечка подсолнечника. «Это, – пояснил он, – боевая машина пехоты». И сразу песчаные грядки обрели для Полудолина присущие горным хребтам величественность и могущество.
Сейчас, следя за движениями указки комбата, майор думал о том, что даже на макете видно, что в операции им будет противостоять не только огневая сила душманов, но и дикая, совершенно дикая природа.
Та предварительная подготовка, которую майор получил в Среднеазиатском военном округе, позволяла ему понять главное: в бою в горах побеждает тот, у кого остается запас сил, после того как им побеждены сами горы…
– Товарищи офицеры, – сказал Бурлак, – поскольку район действий новый, действующие лица на нем нам незнакомы. Послушайте характеристики на некоторых главарей банд.
– Как тут у вас говорят по поводу таких характеристик? – спросил генерал Санин. – Ху есть кто?
– У нас в батальоне, товарищ генерал-майор, – ответил Бурлак серьезно, – в таких случаях говорят: «Кто есть ху».
Офицеры довольно хмыкнули.
– Хорошо, комбат, – сказал генерал. – Давай, кто есть ху.
Бурлак разобрал бумажки, разложил их в удобном порядке. Когда стихли шорохи, начал:
– Командует группировкой банд в районе некий Хайруллохан. Родился в 1930 году в кишлаке Уханлах. Отец землевладелец. Перед Второй мировой войной разорился, влез в долги. Сын получил начальное образование. После смерти отца вел разгульную жизнь. Еще больше отяготил семью долгами. Вступление в банду открыло возможность вернуть привилегии и прижать кредиторов…
Бурлак сделал паузу. Оглядел командиров, которые что-то сосредоточенно помечали в записных книжках.
– Теперь главное. Возьмите на особую заметку. Хайруллохан патологически жесток. В его банде повиновение поддерживается репрессиями. Труслив и крайне осторожен. Не доверяет до конца даже приближенным. В нарушение догм религии в момент намаза не оставляет оружия. Объясняет это тем, что так повелел сам пророк, который явился ему во сне. Принимая во внимание эти качества, считаю, что ожидать встречи с самим Хайруллоханом на главном направлении – в ущелье Ширгарм – не приходится. Он возьмет для себя участок второстепенный и более сложный по рельефу.
– Чтобы уйти из-под огня или как? – спросил командир роты капитан Щурков.
– Или как, – за Бурлака ответил Санин. – Хайрулло всегда заранее думает об отходе. Его банду не раз зажимали, но сам он всегда уходил. Бросал всех и бежал. По имеющимся сведениям, он оставляет район боев сразу, едва запахнет керосином.
– Понял, товарищ генерал-майор, – сказал Щурков. – Разъяснение очень убедительное.
– Ну и нахалы у тебя, Бурлак, – притворно сердясь, сказал Санин. – Да что бы я ни сказал, все должно быть для вас убедительным. А меня еще и хвалят. Ну-ну!
– Разрешите продолжать? – не откликаясь на реплику, обратился Бурлак к генералу.
Тот кивнул.
– Считаю, что на главном направлении – в Ширгарме – придется встретить банду капитана Кадыра. Полное имя Мухаммад Кадыр Мир Мухаммад Ислам. Родился в 1948 году в кишлаке Насрабад, уезд Шиндан, провинция Герат. В 1954 году пошел в школу «Фулад Хосейн Кашефи». После шестого класса, в 1960 году, поступил в военный лицей. В 1966 году окончил его и был принят в военное училище. Учился на артиллерийском факультете по специальности ПВО. В 1966 году получил звание лейтенанта и назначение на должность командира взвода в семнадцатую пехотную дивизию. Позже командовал ротой. В 1977 году произведен в чин старшего капитана…
– Бурлак, – перебил комбата генерал, – ты сам-то когда училище окончил?
– В семьдесят седьмом.
Генерал встал. Прошелся по классу. Половицы поскрипывали под его ногами. Дошел до стены с доской, развернулся на каблуках. Вернулся к столу. Положил руку на погон Бурлака. Спросил:
– Не боишься встречи со старшим капитаном? Вон ведь какой стаж у него. Стреляный волк…
– Все-таки волк, товарищ генерал.
– Верно глаголешь. Волк. Но то, что зверь хитрый, учтите все.
Генерал сел.
– Продолжайте, – сказал он негромко.
– Во время службы Кадыр вступил в подпольную группу «Шоалейте джавид» («Вечный огонь»). Это авантюристы маоистского толка. Во время контрреволюционных событий в феврале 1978 года Кадыр взял на себя руководство мятежом в дивизии. Через три дня личный состав полков, поняв, что его обманули, заставили выступить против народной власти, снова встал на сторону правительства. По приказу руководства «Шоалейте» Кадыр дезертировал. Помимо того, что он организовал мятеж, его вину отягощали кровавые расправы со сторонниками законной власти и партийными активистами. За время пребывания в душманских бандах Кадыр совершил сотни преступлений. Родственников на территории Афганистана не имеет. Семья проживает в Мешхеде, в Иране.
Генерал встал. Бурлак сразу замолчал, поглядывая на него.
– Скажу прямо, товарищи, оценивать эту фигуру надо правильно. Без шапкозакидательства. Бандит с военной подготовкой – явление опасное. Знания специалиста в сочетании с тактикой налетчика часто делают действия банды Кадыра непредсказуемыми. Опрометчиво кидаться на такого врага нельзя. Думайте, товарищи офицеры, над каждым своим шагом. Особенно часто Кадыр использует минно-взрывные средства и горную артиллерию. Решительный. Требует от банды быстроты маневра. Жесток. Предпочитает удары из-за угла и стремительные отходы. Пути отхода перекрывает засадами.
– Мрачная фигура, – заметил командир роты капитан Уханов. – Личные приметы известны?
– В плен взять хочешь? – спросил Санин. – Одобряю желание. Есть у тебя его приметы, Бурлак? Доложи.
– Высокий, худой. Прямой лоб. Большой нос с горбинкой. Усы. На левой щеке от уха до подбородка тонкий шрам. На правой руке нет мизинца.
– Угадаешь, Уханов? – спросил генерал.
– Так точно. Только бы встретить.
– Пошли дальше, – распорядился Санин.
– Особая бандгруппа. Командир Мухаммад Панах Сайд Муртазы. Родился в 1951 году в кишлаке Кокан провинции Парван. Отец – муллави Исмаил. Дед – Сайд Хосейи – был членом шайки грабителей, которую возглавлял известный в тех краях Хабибулла Джасур. К сведению, Джасур – в переводе значит «буйный, яростный». Панах окончил начальную и среднюю школы в уезде Души. В 1970 году поступил в школу «Зокур» уезда Поли-Хумри. В 1971 году примкнул к группировке Гульбеддина. С тех пор всеми средствами увеличивает свое богатство и влияние в движении, которое финансируют американские спецслужбы. При банде Панаха постоянно находятся два кинооператора-француза. Они снимают налеты банды на кишлаки, сцены расправ с населением. Фильмы передаются американцам. Те в свою очередь перепродают продукцию буржуазным средствам массовой информации. Именно Панаха Гульбеддин долгое время использовал в качестве начальника охраны своих плантаций в Пакистане, в зоне «золотого полумесяца».
– Ты поясни, что за плантации, – посоветовал Санин. – Или в справке этого нет?
– В справках, которые готовит ваш штаб, есть все, товарищ генерал.
– Ну-ну, Бурлак! – воскликнул Санин. – Надо же, как тонко похвалил! Далеко пойдешь, комбат!
Офицеры довольно заулыбались. В умении подковырнуть комбат и генерал стоили один другого.
– У Гульбеддина на территории Пакистана, в районе от Парачипара до Читрала, размещен ряд плантаций наркотического мака и конопли. Это сырье для наркотиков. Бизнес на этом зелье дает мафии душманских главарей миллионы долларов ежегодно. Службу безопасности мафии и обеспечивал Панах.
– Разреши пару слов, – скромно сообщил о своем желании генерал.
– Да, пожалуйста, – сказал Бурлак и обратился к аудитории: – Потише, товарищи офицеры.
– Чтобы вы яснее представляли размах бизнеса на наркотиках, – произнес генерал, – назову некоторые цифры.
Он полистал записную книжку, нашел нужную страницу.
– Вот. В зоне «золотого полумесяца» работают около двадцати предприятий, изготовляющих гашиш, марихуану и другую отраву. Они обеспечивают примерно восемьдесят пять процентов поступления героина в Западную Европу, около половины наркотиков, которые завозят в Соединенные Штаты. Гульбеддин крупный, но не единственный поставщик отравы. «Героиновым королем» в западной печати называют душманского главаря Гилани. Он контролирует огромную сеть опиумной мафии. Так что Панах не обычная пешка в бандитских акциях. Здесь, в Афганистане, он ко всему представляет интересы торговцев наркотиками. Это тоже имейте в виду.
Генерал отложил записную книжку, спросил Бурлака:
– У вас есть еще что сказать? Продолжайте.
– Есть еще один фигурант, – сказал комбат. – Мухаммад Сайд Падшах Мухаммад. Родился в кишлаке Сефидчахор уезда Пандшер провинции Парван. Богатый бездельник. Учился, но не окончил ни одного учебного заведения. Отец был генералом королевской армии. Сайд Падшах имеет большие связи в реакционных военных и религиозных кругах. Пользуется доверием вождей эмиграции. Является заместителем Хайруллохана по военным вопросам. Банда пополняет свой бюджет за счет жестоких поборов с населения. Налагает штрафы на кишлаки за общение с «красными». Полагаю, что Сайд Падшах может получить позиции в ущелье Торатанги.
Бурлак отложил бумаги. Оглядел офицеров.
– До обеда прошу внимательно изучить обстановку по материалам, которые выдаст начальник штаба. Детально разберитесь в рельефе и особенностях местности района. Особое внимание командира первой роты – ущелье Шинкутал. Вам ясно, капитан Уханов?
С места тяжело поднялся широкогрудый офицер с мрачным выражением лица. Ответил глухим басом:
– Так точно.
– Садитесь. Командиру второй роты освоить Торатанги. Ясно, капитан Ванин?
– Так точно, – голосом опередив вставание, доложил легкий, быстрый в движениях офицер.
– Садитесь. Капитан Щурков, вам остался Ширгарм. Главное направление. Думаю, вы уже догадались.
– Так точно, – рывком поднявшись, ответил Щурков. Худенький, жилистый, он был ростом меньше других офицеров, но все знали мнение комбата: мал золотник, да дорог.
Генерал встал и вышел из-за стола. Сказал задумчиво:
– Гляжу я на вас, товарищи, и думаю: трудно Бурлаку с вами. Верно? Все ротные – капитаны. Все – зубастые. Управу-то он на вас хоть имеет?
– Он имеет, – густо прогудел Уханов. – Он такой.
– И все же надо облегчить положение комбату. – Генерал молча оглядел аудиторию. – Короче, этот вопрос обсуждался в Москве, и там его решили. Капитану Бурлаку присвоено звание майора.
Все загудели, заулыбались. Бурлак, удивленный неожиданной и приятной для него новостью, растерянно смотрел на генерала. Тот вынул из кармана пару новеньких майорских погон и протянул комбату.
– Владей, Александр Макарович. Поздравляю!
– Тут бы не помешало и другое, – раздался чей-то озорной голос.
Генерал среагировал мгновенно:
– Тут-то как раз и помешало бы. Бурлак! Чтобы ни-ни!
Сразу все стихло. Генерал взял у комбата указку, которую тот так и не оставлял, подошел с ней к ящику с песком.
– До Дарбара, товарищи офицеры, сто двадцать километров. Прогулка для ваших машин на три часа. Верно, товарищ майор?
– Так точно, – ответил Бурлак, еще до конца не относя к себе новое звание.
– А идти вам дано три дня. Восемьдесят километров по «зеленке» – за один день. На остальное – два дня. И главная задача – дожить до Дарбара. Дожить во чтобы то ни стало.
Бурлак усмехнулся:
– А кто воевать будет, товарищ генерал-майор?
– Ты и воюй. Но помни главное – дожить до Дарбара. Других задач не ставлю. При этом советую помнить: сопровождение колонны – дело… – Генерал вдруг замолк. Улыбнулся, тряхнул головой: – Чуть не сказал «почетное». Но об этом замполит скажет. Он у вас новый. Три дня уже есть? Ну, вот и не стану у него хлеб отбивать. Только напомню: дело опасное, сложное, ответственное. Разделить всю ответственность за исход операции мне с вами не дано. Нести большую часть ответа положено единоначальнику. Остальное вам – пропорционально. Зато две другие категории зависят от вашего командирского искусства. Надо напряженно думать и чисто работать, чтобы любой риск свести до минимума. Предстоит подготовить техническое обеспечение операции. Организовать взаимодействие по времени и рубежам. Продумать мелочи. Уменьшить сложность насколько возможно. Это ваше дело, товарищи офицеры. Ваше!
Они вышли из класса втроем – Санин, Бурлак и Полудолин.
– Чаем напоишь? – спросил генерал и, закинув руку, крепко растер шею. – Жмет что-то сегодня. Одна надежда на твой чайник.
– У меня самовар, – скромно похвастался Бурлак.
– Да ну! – обрадовался генерал. – Говорил ведь кто-то – не поверил. А от самовара уезжать – просто неумно.
– Козюрин! – крикнул Бурлак. – Самовар!
Они расположились в штабе батальона. На стол вместо скатерти набросили чистую, хорошо проглаженную простыню. В глиняных плошках поставили фруктовый сахар, изюм, инжир. Появились из сусеков комбата чайные чашки Дулевского завода – широкие, веселые, расписанные золотыми цветами.
Генерал чаевничал с большим знанием дела. Он с удивительной домашностью прихлебывал чай из чашки, аккуратно брал с блюдца кусочки сахара, надкусывал, клал на место и снова прихлебывал. Лицо его, порозовевшее от удовольствия, вроде бы даже утратило часть той суровости, которая для всех делала его генералом и служила частью привычного вида, как пропыленные погоны с большой звездой.
– Кто заваривал? – спросил генерал, одновременно показывая большим пальцем, опрокинутым вниз, что просит еще налить ему чаю.
– Я, – ответил Бурлак, подвигая чашку к кранику. – Что, плохо?
– Наоборот. Так хорошо, что майора тебе можно было и раньше присвоить.
– Большим начальникам хорошо шутить, – сказал Бурлак, обращаясь к Полудолину, – им что…
Санин отставил чашку и засмеялся.
– Большой начальник? А ты их видел, больших-то? Какая у меня машина – знаешь? А больших начальников делает большая машина. Представляешь – черная громадная бандура. Открывается дверца – как ворота. Садишься, кладешь щеки на плечи. И повезли тебя. По асфальту. Может, забыл, как мы с тобой на Чарикаре в арыке ползали? Или такого не было? Ценю деликатность. Тактичному майору жить легче. А я забыть не могу. При генеральском-то достоинстве носом в тину…
– Не было ничего такого, товарищ генерал, – успокаивающе сказал Бурлак. – Замполит человек новый, невесть что подумать может. Плохо это.
– Я уверен, он человек думающий. Вот ты ему и подкинь материал для размышления. Пусть осмыслит привратности бытия.
– А почему я подкидывать должен? – спросил Бурлак с сомнением.
– Слыхал, что ты реалистично тот случай изображаешь.
– Треплются, – сказал комбат решительно. – Один раз как-то по свежим следам рассказал. Давно было.
– И теперь расскажи. Пусть не стареет история в памяти. Чего стесняться? Был ведь факт, как его отрицать? Все равно ведь когда-нибудь просветишь замполита. Не может быть, что умолчишь. А так при мне хоть выражения выбирать будешь. Короче, рассказывай.
– Я ведь тогда и про песню, – сказал Бурлак, бросая какой-то неизвестный Полудолину козырь.
– Все как есть, – подтвердил генерал. – Только сперва подними руку. И как там это: «Клянусь говорить правду, одну только правду…»
– Было это на чарикарской «зеленке», – сказал Бурлак, обращаясь к Полудолину. – И сложилась обстановка, что с меня генерал Санин стал снимать стружку. Не грубо, а мастерски. Тоненько. Можно сказать, этак бархатно. Для шлифовки натуры. Стояли мы под раскидистым ореховым деревом. Вдруг как жахнет! Метрах в пятнадцати…
– Будет тебе пугать, – перебил генерал ворчливо. – Я себя убедил, что метрах в восемнадцати было. Теперь ты уже ближе кладешь.
– Виноват, – сказал Бурлак. – Жахнуло, как товарищ генерал говорит, метрах в восемнадцати. Сверху на меня листья ворохом посыпались. Но стою. Меня ведь строгают. С места сойти не имею права. Вдруг гляжу, генерала нет. Не успел сообразить, где он, слышу, вторая мина подвывает. Я как был, так с ходу и нырнул вниз головой. В арык. Сверху – жах! Поднимаю голову: товарищ генерал позицию рядом держит. Вид, я скажу…
– Ты не стесняйся, не стесняйся!
– Нет, товарищ генерал, я про себя. Это не так опасно. А ваш портрет, боюсь, испорчу. Короче, я был хорош. Арык неглубокий. Воды в нем воробью по колено, а грязи – лошади по пузо. Вот и влип в эту жижу по горло. Ползаю, а поверху мины лупят. Был бы один, а то рядом начальство. Можно сказать, товарищ генерал меня отшлифовал до блеска, а я на его глазах снова в грязь.
– Но-но, Бурлак, – строго заметил Санин, – не хами. Излагай только суть событий.
– Так вот, лежим мы, значит, рядом, а генерал вдруг говорит: «Вылезу из этой ямы, отмоюсь, штаны поглажу и сажусь писать в Верховный суд заявление». Я не сразу понял и спрашиваю: «На кого и по какому поводу?» «А на тех наглецов, – это генерал говорит, – которые сочинили песенку: “Как хорошо быть генералом”. Я их к ответу привлеку». Я говорю: «Уже поздно. Народ ее вовсю распевает». – «Ничего не поздно. Важно справедливость восстановить. Если не засудят, то хоть слова изменить заставят». «Как?» – спрашиваю. «А пусть поют: “Как нелегко быть генералом…”»
– Надо же! – смеясь, сказал Санин. – Говорили мне – не верил. Думал, присочиняет Бурлак. А он и в самом деле упомнил, как было. Ну-ну!
Санин помолчал, хитро поглядывая на комбата. Потом обратился к Полудолину:
– Слушай, замполит. Только по-честному. Не возникает ли у тебя мнение, что Бурлак немного завидует своему генералу? Впрочем, разве ты признаешься?
– Отчего же, – сказал Полудолин. – Думаю, в генералы он не прочь.
– Законное желание, Бурлак. Если без шуток – одобряю. И все же не рвись раньше времена. Выигрыш от этого невелик.
– Плохо верю, – сказал Бурлак скептически.
– Не веришь? Тогда покажу по пунктам. Во-первых, выигрыш. Получишь по сравнению с полковником двадцать рублей прибавки. Не больше, можешь поверить. Проигрыш – двухсотпроцентный рост расходов. Сам понимаешь, приходят гости к тебе – это одно. Придут к генералу Бурлаку – другое. Тут расстарайся, а себя покажи. Иначе скажут: генерал-то – скряга. Во-вторых, сколько у тебя племянников? Двое? Станешь генералом – появится еще пятеро. Как пить дать. Могут найтись и внебрачные дети. Нет таких? А я разве сказал, что есть? Говорю: могут найтись. Для молодых генералов это типично. Я сам два письма получил. Почти одинаковые: «Не вы ли мой отец?» Правда, аллах миловал. Оба претендента оказались чуть постарше меня. Пойдем дальше. Впрочем, не пойдем. Ты холостой, и тебя это не заинтересует.
– Я женат, – сказал Полудолин. – Так что уж, пожалуйста, удовлетворите любопытство.
– Дальше проигрыши по жене. Одно дело – полковница. Ну, кто-то может из вредности назвать подполковницей. Ерунда! А вот когда станет генеральшей!.. Моя супруга сразу разницу уловила. Говорит: раньше благозвучней было: райская птица, полковница, секретарица. А теперь – серая мыша, парикмахерша, маникюрша…
– Почему же секретарица? – спросил Полудолин. – Секретарша.
– Э нет. Секретарица – жена секретаря. А секретарь секретаря – секретарша.
– Ясно.
– Раз ясно, поговорим о деле… На подготовку вам два дня. Используйте их с толком. Дарбар – орешек крепкий. Там, судя по всему, какие-то страсти у «духов» разгораются. Надо их пресечь в корне.
– Сделаем, товарищ генерал, – сказал Бурлак. – Разве вас мотострелки подводили?
– На то и надежда. Ты у нас фигура заметная. Не возгордишься, если один факт доложу?
– Думаю, нет.
– В одном из душманских донесений о тебе писали: «Этот сипасалар только для маскировки носит знаки турэна».
– Турэн – капитан, знаю. А сипасалар?
– Это военачальник. Не командир, а именно военачальник. К примеру, меня они так еще не называли.
– Назовут. Все еще впереди.
– Смотри, какой добрый сипасалар! А может, мне хочется, чтобы назвали спасаларом?
– А это что? – спросил Полудолин.
– Это куда скромнее, просто – полководец.
Все трос засмеялись.
Потом комбат и замполит проводили генерала до машины. Уже садясь в нее, Санин пожал руку Бурлаку:
– Помни, майор, главное для тебя и твоих орлов – дожить до Дарбара.
– Постараемся, – ответил Бурлак и посуровел: – Нелегко это, но приказ есть приказ.
– Ну, ни пуха!.. – И генерал захлопнул дверцу.
– Он меня удивил, – сказал Полудолин, когда машина отъехала. – Это что, задача – дожить до Дарбара? Сказано, будто пионерам на уборке картофеля: убрать отсель досель, но не перетрудиться. Чтобы животики не заболели. Я так не привык. Мы воюем, и жертвы неизбежны.
– Оставь! – сказал Бурлак строго. – Сейчас об этом некогда. После всех дел поговорим.