Я проснулся. Ох, ребятки, зря я это сделал. В моей палитре не существует настолько мрачных тонов, чтобы описать вам всю глубину страданий от сегодняшних отходняков.
Моя голова превратилась в источник непрекращающейся боли, а желудок – в юдоль тяжести и тошноты. Изнасилованный всеми видами допустимых (и не очень) стимуляторов организм утверждал, что он давно умер и попал в ад. Единственное, что могло окупить такие муки, это отрывочные воспоминания о произошедшем за ночь.
Мы вошли в «Эйфорию» в неурочное время – семь вечера. Мы были суровы и решительны, мы шли, чтобы проверить на прочность трехзначную сумму квот на роскошь. «Эйфория» содрогнулась. Не первый раз замужем, она ценила беззаветную преданность делу и помогла, чем смогла.
Сначала мы зверски отомстили Патриции, купив ей выходной. Хрен тебе, сука, а не участие в самом злом угаре этого года. Минус тридцать квот. Охране было строго-настрого указано не подпускать ее ближе, чем на сто метров к клубу.
Мы выслали срочные приглашения всем, кого хорошо знали, плохо знали и не знали вовсе. Я купил халяву на фэйк любому, кто войдет сегодня в двери заведения. Минус двести. Потом мы одумались и составили было гест-лист, но было уже поздно – клуб был забит до отказа уже в восемь, наши статус-рейтинги зашкаливали, и нам пришлось держать марку.
Маша вызвала тяжелую артиллерию топ-5 аутдор-VJев, я перебил контракт у модов из «Flex», Пит тупо позвонил в агентство и заказал фэшн-шоу. Минус сто семьдесят.
Потом мы окончательно поехали мозгом и позвонили Машиной маме с вопросом, а во сколько нам обойдется устроить лето в Нью-Праге на 8 часов. Мама сказала, что больше никогда не пустит дочь гулять по улице в такой сомнительной компании и согласилась на сотку. Через час температура на улице поднялась до +25, а в полночь даже дали грозу.
Нас посетила мысль отказать в проходке журналистам, но потом мы сжалились и разрешили им присутствовать. В том случае, если они будут неглиже, камеры не в счет. К моему счастью к двадцати трем часам в клубе было около ста процентов полностью раздетых как журналистов, так и посетителей. С камерами и без камер. Бесплатно.
Потом я просто дал еще полтинник Анжи, арт-директору «Эйфории», чтобы он рулил сам, потому что мне хотелось быть в толпе. Анжи понял, пожал мне руку и забил меня в систему, как VIP на вечные времена. Еще бы он этого не сделал…
А, да. Это первое и, надеюсь, что последнее тусэ, которое охраняли паладины. Палы приехали сами, молчали, улыбались и только изредка делали замечания особенно расхреначеным персонажам. Великий Хаос, как же я люблю свой мир!
Стоило мне выйти на танцпол, как началась заруба.
Маша и Пит в невменозе методом мистера Тыка выбрали из толпы произвольных членов жюри для показа моды. Показ провалился, слишком уж в зале была разношерстная публика. Наш рейтинг пошатнулся.
«Flex» снова были на высоте. Наш рейтинг поднялся вместе с ними.
Тусэ под фэйком начала раздевать окружающих на улице. Рейтинг взлетел до небес.
Маша и Пит уже были в толпе и творили нечто незабываемое. Плюс двадцать пунктов.
В два часа ночи молодчинка Молох выдал «Эйфории» лицензию на квоты за заслуги перед Отчизной за высший процент зачатия новых членов общества. Наш рейтинг реально офигел, и в «Эйфорию» повалили супер-моды.
Я вдул новую порцию фэйка, точно зная, что это был уже гарантированный перебор.
Помню модку из «Талеров» у себя на коленях. Помню не очень удачный секс с не в меру подвижной киберпанк в кабинете Анжи. Смутно помню душевную беседу с кем-то в черном костюме и с лысым черепом на предмет, что все мы тут чмо и умрем в муках, потому что все мы гомосексуалисты и уроды, не взирая на пол и возраст. Почти не помню ничего, кроме пары оргазмов, с кем – убейте, совсем не помню. Табло рейтинга в тумане, Маша на Пите под потолком клуба в свете пушек сплелись в ритмично дергающийся клубок нервно содрогающихся в экстазе мышц. Танцпол качается, как палуба пиратской бригантины, люди падают за борт, а мне смешно, и огромные белые гориллы трясут пальмы и раскалывают уверенными движениями кокосовые орехи своими…
Нет, ну его, не стоит подробно об этом.
Кто-то вез меня домой. Кажется, что это была Патриция, но может быть это был и Анжи.
Потом была пустота, а за нею пришли адские муки. Не зря левиафанизм утверждает, что за все придется рано или поздно платить.
Да, я платил сполна, и знал – за что.
Амен, мать его.