Грустиночка весёлая

Парень этот живёт по прямой, не считая подъёма на гору, недалеко. Он сын моего однокашника по академии, это мы с ним называли наше ремесленное училище, номер семь, в городе Керчь! И заканчивали с ним в те далёкие пятидесятые годы, сталинских времён.

Дело в том, что у этого парня была девочка, в деревне их сучками звали. Это очень важный аргумент в этой красивой и душевной повести, точнее – исповеди. Он хозяин, этой самой не жучки – овчарка была чистой породы. И вот, каждую весеннюю – летнюю – осеннюю – зимнюю, пору она, без соблюдения народных традиций, обычаев и законности… устраивала себе приём кобелиного состава… Ей неважно порода и в каком веке они были, в каком воплощении и культуры. Просто, одно требование – сложение, атлетическое, что бы не портить породу этой овчарской сучки, уже давным – давно не девочки. Он, правда, прятал ото всех возраст, предпенсионный, её, этой перезревшей молодухи. Хозяину, надоедало это звериное рычание, прогрызание и проникновение в будку чужеродных элементов. А им, страдальцам, нужно пробраться к предмету воздыхания.

… Тогда он брал ружьё и периодически отстреливал, очень наглых претендентов на звание отца семейства. Таким образом, за каких-то несколько недолгих лет, их заметно поубавилось, а в лесу, который был совсем рядом, люди стали замечать убиенных, невинно загубленных бывших воздыхателей его прекрасной невесты. Вот тут-то в такие совсем не весёлые времена и появился мой драгоценный претендент на высокое звание, отца, будущего семейства этой, скоропостижно помолодевшей красавицы овчарки.

По весовой борцовской категории, он, конечно, немного не дотягивал, процентов на семьдесят семь, до веса и роста своей избранницы и, как выразился сам хозяин, мог только дотянуться, носом до предполагаемой точки прикосновения, а не проникновения, и то, добраться, если встанет на задние лапки и не упадёт позорным образом, пластом у её задних ног, точнее, как говорят в народе, видел я тебя, такой сякой,…у собаки, под хвостом.

Он, сосед, долго плевался, когда нечаянно увидел эту позорную сцену, и не смог поднять руки, на этого недоноска, как он, хозяин, обозвал, этого приблудного, пока не узнал, что это моё сокровище.

Потом, когда встречал меня и ругался, грозил, но не трогал потому, что мы были почти родственниками. Он, этот парень, ещё поведал мне, что этот ублюдок, мой, залез в будку и сожрал её собственный ужин, почти свадебный. Это был уже предел терпимости, благородной сучки – девочки – старушки и её хозяина. В сердцах он схватил ружьё и уже готов был угостить моего наглеца, дробью…

А… А… Там, у самой будки, на месте переступления порога её законного жилища… оказались ещё три собачки. Хорошо бы собачки, а то ведь собацюги, размером со среднего тигра. Третий, был даже с поперечными полосками, одна половина смахивала на тигра, а другая, задняя часть… ну совсем – зебра… И, у хвоста, как у зебры разводы с завитушками, как будто художник, который расписывал ей предхвостье, около её выхлопной трубы, дрогнула рука с кисточкой, он, декоратор по росписи, скорее фарфора, творец, художник, нарисовал там кокетливую запятую. И смех и грех. И вот эти тройка борзых…они, правда, рычали не как борзые, как львы, когда сражаются с гладиаторами. Рычат, перед решающим смертельным боем они, все трое, а зебротигрица, ошибка генной инженерии, заходила, иззаду, как говорил мой дед, о шакалах, не видевши никогда этих красавчиков. Вот цирк, который стоило отснять всеми видами аппаратуры, такого уникального сражения…

Молниеносно, они каким-то образом, подкинули, моего страдальца вверх, чуть не до макушки тополя.

Тот летел сальтомортальто, как пропеллер на кукурузнике, когда этой летающей этажерке, заводят руками, пропеллером мотор… недолетая до земли двух с половиной метров они в воздухе, уцепились за него. С двух сторон. Один, за заднюю часть, где ещё был пока хвост, а другой за голову…Правда, мне показалось, что голова твоего урода, была уже у второго кобеля, в желудке. Потом они разбежались в разные стороны и, этот, упал на траву. Они правда, пытались его разделить пополам, по братски, поровну, тебе половина и мне…половина, и тут, твоего, недоноска… одолела медвежья болезнь, он дал такую, такую, короткую, а потом и длиннуууююю, очередь трассирующую, как скунс, зверёк такой, живёт – поживает и нас поучает, не суй нос, а то нападёт …понос…

Другой, ну тот великан, подавился, голова не прошла в его, казённую глотку, а твой, валялся, как беспризорный, на траве, бездыханный, хуже, чем оплёванный….

Мокрый, фу ты, гадость, а душа его пела «позабыт, позаброшен, с молодых юных лет, сам остался сиротою, счастья доли мне нет».

… Они, эти рвачи, правда, подкидывали несколько раз этот летающий шашлык. И, как только они смогли, умудрились, без репетиции циркачей-дрессировщиков, таккоее…вытворять? Я так и не понял. Высший пилотаж!

Прошло время. Я увидел по телеку, как одна только порода, а точнее вид китовых, балуются братьями, поменьше размером – шашлык, в сыром, точнее, живом виде… Точно так, как эти живоглоты собачки. Цирк, с большой буквы. Правда, как говорят хохлы…кому кохання, а мэни штовхання. Да ещё какое!

Мой, вчерашний ещё красавец, валялся на нейтральной полосе, всеми покинутый, и никто из бывших рвачей, не позарился на такой уникальный шашлык или блюдо ХЕ, которое так любят в стране Узбекистан.

И, снова полетели дни за днями, а мы, да и он сам, не знали, где же страж нашего жилища.

Потом, после того аттракциона циркачей, по точному описанию, какое он, парень, нам выдал, нашего неудавшегося «быка осеменителя», не видел, хотя в тот день, он, кое-как, граблями оттащил за свой участок, за нейтральную полосу, в лес. Всё боялся, что осудят злые языки за такое…

А, наш, бывший красавец, как будто побывал на переработке комбайна, который убирал пшеницу, попал на хедер и оказался в копнителе. Это всё устройство хлебоуборочного комбайна пятидесятых годов, на котором и мне приходилось работать.

Мы, пацаны, со слезами на глазах видели как зайчишки, малые недоросли, попадали и, что потом летело в соломокопнитель. Грустная история…

Ну, так вот, тот парень рассказал, что у нашего бывшего жениха, всё было, как говорят грузины после драки, не осталось ни фигур, не мускулатур… сплошная рана, особенно область живота, там где когда-то были его мужские отличия. Всё исчезло и, даже шубка его красивая,, декольте,

И тогда мой сосед почти пропел,

Правда, был чуть выпивши, сказал, что сам слышал как твой недоносок пел,

Я много в жизни потерял,

Из за того,

Что ростом мал.

Слышно было на всю улицу…

Ну как хочешь, можешь не верить.

Много потеряешь …Такое пение…

А мы с женой, искали нашего недоеденного огрызка во всех его точках, где он уже бывал и гостевал. Спрашивали и у «тёщи» его бывших когда-то пассий. Тишина, как в Красных пещерах Крыма…

… В этот раз всплеска демографии не будет, по крайней мере на нашей улице…

Дни шли за днями, и уже подумывали искать себе защитника нашего дома хоть какого, только бы умел гавкать.

Подарили нам Любчика, когда он был совсем еще малыш и поселили его в летней кухне, со всеми, как потом мы увидели, вытекающими и выходившими из него… неудобствами. Он еще не был приучен к нормальному бытию по человеческим законам и правилам. Пережили, до тех дней, когда он все свои дела и нужду, справлял там, где нужно, а не там, где ему припекло.

Прошли те времена…Малые дети, малые заботы. Пережили мы их. А теперь… Горе горькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело…

Так сердечно мы переживали потерю ближнего своего. И пел я эту трагическую песню свою… А и страдал по своему, играл на гармошке, грустные песни, разбавлял их переборами «Семёновной» и частушками, но в душе пелась мелодия сорок седьмого года, когда мы прозябали в детском доме и, конечно, пели про горе горькое…

Старикам нужно чем-то заниматься и вот, когда пошли прогулки для здоровья поняли, что без собачки и прогулка морока, это же безделье, бродить просто так, без цели и пользы. Так хорошо было с ним. Видеть, как он, живое существо, радуется и мы с ним. Без цепочки отпускать опасно, топчет грядки, и любой хозяин будет рад угостить его палкой или камешком за грядки и цветочки, которые вытаптывают красоту и будущий урожай.

Праздники. Что такое праздник. Не всегда скажешь, что это такое. Так и мы, гуляли, у знакомых и незнакомых спрашивали. Выспрашивали – не видели ли такого красавчика. Иногда рассказывали о его терзаниях души и тела …Великомученика. Нас утешали единственной планетарной фразой, мудрой во все времена и эпохи…Ничего. Не переживайте так. Заживёт как на собаке, если что…

И, дождались…

У жены уже… симптом… часто я слышал, как она, не видя никого, ни собаки, и не кошки, громко и с сердечным вздохом пела, но громко, как в лесу, когда поют …А – у-у-у !

Композиторы, когда пишут ноты к своим шедеврам музыкальным, ставят знак, «дольче» это значит исполнять с чувством. Вот и она, не зная нотной грамоты, исполняла свои арии цуцыка, на тему Любчик, как в большом театре нашей родной Москвы. Но пела она эту мелодию, на крещендо.

Это значит, по – нашему ори, пока пузо не лопнет или пупок не развяжется. Так и она пеелааа.

И… вдруг услышала, какой-то пёсик ответил ей лаем… Она подбежала к колючей проволоке заросшего сада, это последний, крайний дом, на улице Кладбищенской… и стала ещё и ещё петь его прекрасную песню Любчик… Лю ю ю бчик!!! Но звук, сила его звучания – крещендо, как на военном параде, только литавров, ещё не хватало, для полноты чувств, не было, а жаль. И, снова лай.

Я думал, она порвёт и проволоку колючую, что бы увидеть, правда ли это он? Неужели какие-то гады привязали его. А может, и хорошие люди вылечили. И он жив здоров и не кашляет. Не может быть! А я ей сказал. Верь, и тогда может быть, даже то, что никогда не может быть. Может быть!!! Тем более с таким любимым, как наш, кобелино не Лоретти.

Три раза в году, я вижу свою половину такой счастливой. Всего три раза. Правда, она теперь уже никак не подходила к такой оценке, своей стати, гордое и красивое, мудрое и радостное… Моя по ло ви на. Это уже было более чем, половиночка ты, моя драгоценная…Это был уже я половина её половины. Но. Так, только по праздникам, три раза, в високосный год, пою ей эту песенку – день её рождения, на новый год, и на майские деньки, радостной весной. В праздники…

И вот, это моё драгоценное, но не большее, чем японские спортсмены сумо, рвануло, через колючую проволоку, не разбирая и не замечая преград, которой огорожен был «садок вишнёвый, коло хаты», а красавец наш, как и мы, уже поняли, он почуял своими рецепторами, недогрызенными. Только моей, в прошлом, половинке было, наплявать, надоело воявать.

А хозяйка, приютившая страдальца, уже двигалась по своему обширному саду-огороду выяснять «…А чаво, ды ничаво… А ты чаво, ды ничаво. И я ничаво, ну и дуй туды, откель пришел и куда царь-батюшка сам, пешком ходить…

Так всегда пел и говорил наш свёкор, родом страны кацапов, когда у нас в жизни возникали такие сложные проблемы, правда их, такого сложного плана и не было, но моя драгоценость, половиночка, тогдашняя, когда была в ударе от любых чувств, она переходила на такой народно сказочно былинный, кацапский, речитатив и дело, для неё, всегда решалось. Так получилось и в этот раз. Хозяйка увидела слёзки.

Такого капельного орошения огорода нашей спасительницы… я не видел больше ни у кого и никогда больше. Даже плач Ярославны, рыдания плакальщиц при погребении соседа нашего географического, а точнее Фараона, не было так выразительно.

Здесь в наличии были и слёзы радости, от встречи и горечь пережившей утраты, мы уже и не надеялись его увидеть живым, да ещё и в такой красивой упряжке – огромная цепь на шее и толстые верёвки с причала Балаклавы, которыми крепились вокруг головки чугунного кнехта, военные корабли… Весом цепь была, несколько пудов. А он, великомученик наш, почти святой, ходить с такими веригами, не осиливал, почти полз, коленопреклонённый, к своей кормилице, моей жене… всё таки красавице. душевной.

И зачем японцам театр слёз, который и у нас, в Севастополе, руины амфитеатра… хотели устроить артисты. Вот где были рыдания, и точно скажу вам, не театральные – сердеешные…

Всё закончилось благополучно. Расставание. Прощание. Почти славянок, почти дружественное.

Наш красавчик, живой и реставрированный, какими-то неземными целителями, регенерации-и-я …Это теперь так. Я знаю.

По своему посёлку мы дефелировали почти в обнимку со своим, вернувшимся из небытия,– бития, вели его под ручку. Я его держал за переднюю лапку и он, как цирковой и дрессированный, шёл на трёх, как конь-иноходец. Иногда его заносило в сторону и, я его поднимал чуть-чуть повыше, он вертелся, как тогда почти на шампурах.

Деревенские, наши смотрели на эту прогулку, странно. Но пальцем у виска крутил только один мужичёк, около чебуречной. И проводил нас песней… ну и нажрались, а ещё муж и жена, наверное…

Время шло.

Время пришло.

И лечит время.

Он дома. Спокойно возлежал на своём привычном месте и во сне слегка повизгивал, то ли сны сладкие бередили его душу, а может воспоминания о молодых днях, которые уже были в прошлом, и теперь осталось жить только сладкими, горько солёными, воспоминаниями. Хотя, когда над его дворцом-будкой шумело и трещало, ветер, дождь …он забивался в дальний угол будки, спал потому, что похрапывал, вздыхал, стонал, резко визжал.

Это, видимо, его компьютер в собачьей голове, листал страницы бытия бития, оскопления и ещё, чего хуже, когда огромные, злые, почти звероящеры, подкидывали его выше тополей, и он там вертелся как на шампуре, только чуть побыстрее, а потом одновременно хватали своими тисками с клыками, пытались урвать, но раздельно, каждый свою половинку, его бренного тела.

Вот тогда-то я и объяснял, ему, что это сон и он поверил. Получал кусочек куриного крылышка, из его же рациона …Быстро, не раздумывая, и, не похрустев куриными косточками, заглатывал, хотя я и не собирался у него отнимать. Проходил в свой дворец-будку.

А дождик шумел, а ветки трещали, на нашем древнем орехе.

Люба свернулся калачиком и уходил подальше, к царю Морфею…


2016г. Апрель

Загрузка...