За десять лет Зимний изменился. Конечно же, не архитектурно или в плане внутреннего убранства – вряд ли даже самому безумному новатору хватило бы отваги и наглости коверкать интерьеры с чуть ли не трехсотлетней историей. Но когда я был здесь в последний раз, обстановка казалась…
Пожалуй, поприятнее. Теплее и уж точно спокойнее, хотя времена – впрочем, как и всегда – не давали скучать ни придворным, ни спецслужбам, ни уж тем более мне самому. Однако тогда внутри хватало народу и какой-то подвижно-живой суеты. А сейчас дворец казался чуть ли не вымершим: за весь путь по лестницам, залам и галереям мы встретили от силы человек двадцать – немыслимо мало даже для десяти утра.
Я обратил внимание, что придворный – рослый мужчина лет тридцати в темно-зеленом мундире камер-юнкера – повел нас через западное крыло. «Парадным» маршрутом, хоть он был и не самым коротким. Видимо, в целях обеспечения безопасности, чтобы мы ненароком не запомнили расположение постов охраны в личных покоях ее высочества. Гостей и три четверти прислуги наверняка удалили из дворца по той же самой причине, и вокруг было так тихо, что топот полудюжины пар ботинок казался до неприличия громким.
Топот отражался от стен, эхом поднимался к высоким потолкам и застревал где-то в оборонительных Конструктах. Их здесь и раньше хватало, а теперь придворные Конфигураторы – причем самых высших рангов, уж точно не ниже четвертого – навалили столько, что почувствовать что-то этакое вполне смог бы и обычный человек, лишенный даже самой крохотной крупицы Дара. Заключенная в сложнейших схемах энергия разве что не гудела, формируя чуть ли не десяток слоев активной и пассивной защиты, готовой отразить даже самое мощное и бронебойное посягательство извне.
И я при всем желании не мог бы назвать эти меры избыточными. Спецслужбы уже как минимум дважды прозевали все на свете. Второе покушение едва не стоило жизни Елизавете, а первое…
Его следы я, похоже, сейчас имел сомнительное удовольствие наблюдать.
Иорданская лестница и ротонда с малахитовыми колоннами выглядела как и раньше, а вот огромный Николаевский зал мы обходили через галерею с портретами. Большая часть арок была закрыта толстым полиэтиленом, но я все-таки смог разглядеть за ними мешки со строительной смесью, какие-то ведра, стремянки…
Ремонтные работы еще не закончились. Разрушения такого масштаба, да еще и в историческом здании, не восстановить ни за месяц, ни даже за два или три. Одни материалы обойдутся казне в десятки тысяч, и примерно столько же придется заплатить умельцам, которые смогут подобрать паркет в тон к тому, что положили на пол в середине восемнадцатого столетия.
Видимо, здесь брат и погиб. И картина, хоть я и видел ее лишь мельком, подозрительно напоминала удар по Пажескому корпусу. Во всяком случае, внешне: та же внезапность, та же запредельная мощь, пробивающая и железо, и камень, и оберегающие их Конструкты. И та же дыра в полу – неровная, с торчащими обломками, но все же отчетливо круглой формы.
Значит, все разговоры о взрыве, как и сама официальная версия, – выдумки для прессы и рядовых обывателей. Бомба или даже наведенная по координатам ракета оставили бы другие следы, а здесь явно сработало что-то вроде атакующего элемента колоссальной мощности.
С поправкой на масштаб все выглядело не так уж и загадочно: собравшись вместе, несколько «двоек» или даже «троек» смогли бы выдать похожий эффект. Да я и сам на пике формы, пожалуй, долбанул бы Свечкой даже сквозь защитные схемы. И наверняка прошил бы и крышу, и Конструкты, угодив точно в одиночную цель. Может, даже сумел зацепить еще человека или парочку до того, как сгорит резерв…
Но на поток плазмы диаметром с половину бального зала меня бы точно не хватило.
Если пересчитать, примерно экстраполируя цифры, то даже без учета поправки на поглощенную Конструктами энергию и продолжительность воздействия мощность получалась…
Мощность получалась такая, что я не смог вспомнить, как называется цифра с соответствующим количеством нулей – причем уже в мегаваттах. Будь это один человек, по сравнению с ним даже Одаренные первого ранга курили бы в сторонке. Нервно и понемногу удаляясь подальше от того, чьи удельные характеристики наверняка корежили и время, и пространство, а не только железобетонную уверенность «единиц», что в этом мире нет никого круче их.
Кто-то есть… Ну, или что-то.
– Эй, ты что, заснул? – Корф ткнул меня локтем в бок. – Соберись, матрос – не к Грачу идем!
Камер-юнкер провел нас наискосок через пустой и гулкий Концертный зал к двери, у который дежурили гардемарины. Двое – один с погонами поручика, второй – штабс-капитана. Унтер-офицеры в особой роте его величества отсутствовали в принципе, но для охраны помещений обычно привлекали кого попроще.
А эти оба наверняка имели за плечами по полсотни военных операций и минимум пятый ранг силы, а скорее четвертый. Старшего я, кажется, даже узнал: десять лет назад он служил в гвардии, и на прежнем месте за эти годы наверняка получил бы майора или подполковника.
Серьезные ребята – таких по пустякам гонять не будут. Видимо, дворцовые безопасники засуетились настолько, что ожидали подвоха даже от местных… Ну, или от четырех малоизвестных курсантов Морского корпуса, прибывших на церемонию награждения.
Впрочем, церемонией это было назвать сложно. Обычно такие мероприятия устраивают с помпой, военным оркестром и непременно под прицелом фото- и видеокамер, однако сегодня из Зимнего убрали всех, кого можно, и за дверями Малахитовой гостиной нас ожидали от силы человек десять-двенадцать. Я, разумеется, помнил в лицо и по именам чуть ли не всех, однако интересовала меня примерно половина.
Оля, зачем-то нарядившаяся в темно-синий брючный костюм. Разумовский в парадном кителе, увешанном орденами. И его высокопревосходительство канцлер. Келлер, как и всегда, облачился в штатское, вылил на себя целое ведерко одеколона и суетился. Сначала дернулся было нам навстречу, но тут же вспомнил, что в помещении нет ни единого журналиста, и работать на публику совершенно не обязательно. Впрочем, даже оставаясь рядом с остальными, Келлер все равно умудрялся мельтешить так, что я не сразу заметил за его изрядно раздавшейся в талии фигурой еще одного гостя.
Главного из присутствующих – если не по чину, то по фактическому положению уж точно.
Сиятельный князь Николай Ильич Морозов, как и подобает офицеру, в общей суете не участвовал. Стоял чуть поодаль, подпирая стену широкими тяжелыми плечами. За прошедшие десять лет мой старый знакомый разве что слегка раздался в талии, а в остальном не изменился ничуть: все так же сиял гладкой лысиной и так и не избавился от привычки тайком теребить сросшиеся с бакенбардами могучие седые усы.
Впрочем, нет, было кое-что еще новое – скрещенные фельдмаршальские жезлы под короной на золотых погонах. Прямо как те, что носил в свое время я. Видимо, покойный братец не жадничал и присвоил своему заместителю в Совете безопасности следующий классный чин.
Возможно, сразу после того, как прежний я отправился в некрополь у Александро-Невской лавры.
– Смотри – сам Морозов! – прошипел Камбулат. – Ничего себе!
Из моих товарищей сравнительно свободно себя ощущал только Поплавский. Он то ли уже бывал в Зимнем, то ли умел в любой ситуации иметь невозмутимый и лихой вид матерого вояки – даже блеск орденов и грозных начальственных очей его ничуть не смущал.
– Господа курсанты, – негромко скомандовал Разумовский. – В одну шеренгу – становись!
Мы тут же выстроились по росту. Первым Поплавский, за ним Камбулат, потом я и Корф, рядом с которым тут же встала Оля. Без команды, просто подошла, стуча по паркету каблуками туфель. Видимо, из-за нее весь подобающий в таких случаях военный церемониал и закончился: Разумовский молча кивнул и отошел в сторону, уступая место в центре его высокопревосходительству канцлеру.
– Доброго дня, судари… и сударыня!
Келлер развернулся к Оле и тут же натянул на лицо дежурную улыбку. Так, будто отрабатывал положенное шоу, забыв, что на этот раз вовсе не находится под прицелом фотокамер. Он и раньше не блистал особыми талантами, а за прошедшие десять лет, похоже, научился только кривляться для репортеров, выдавая зазубренные фразы.
Я вдруг подумал, что канцлер – вторая… ну, или по меньшей мере третья по значимости политическая фигура в государстве – чем-то напоминает марионетку. Дорогую, сшитую из отличных материалов, отлаженную до винтика и обретшую запредельное сходство с человеком, но все же способную говорить или двигаться, только когда у нее из интересного места торчит рука.
Знать бы – чья.
– Рад приветствовать вас всех, хоть нас и свели здесь сегодня не самые приятные события, – продолжил Келлер. – Однако мне – как и наверняка любому из присутствующих – отрадно видеть перед собой настоящий цвет нации, этих отважных молодых людей, которые, невзирая на опасность, все же смогли выполнить свой долг перед Отечеством и…
Дальше я не слушал. Эта речь, как и все предыдущие, затянулась минут этак на семь, однако по содержанию уложилась бы в пару строк. То, что задорно и с какой-то нездешней мужественностью в голосе вещал Келлер, в переводе на русский означало примерно следующее: мы награждаем вас без свидетелей и чуть ли не тайно, потому что спецслужбы и старик Морозов лично в очередной раз облажались, и четырем чуть ли не подросткам пришлось делать их работу. Мы искренне благодарим вас за подвиги, однако крайне не рекомендуем болтать о них за пределами этой комнаты. А кто будет болтать – тот ни разу не молодец. И о военной или какой-либо другой карьере может забыть. Этого его высокопревосходительство, конечно, не озвучил даже в иносказательной форме, но я догадался и сам.
– …решила наградить всех вас лично, – торжественно закончил Келлер. – Поприветствуйте ее императорское высочество Елизавету Александровну!
Камер-юнкер, который сопровождал нас до гостиной, открыл дверь, и в проеме появилась маленькая фигурка. Мы все – даже Оля – тут же вытянулись по стойке «смирно» и взяли равнение налево. А через несколько мгновений я даже смог рассмотреть что-то из-за могучего плеча Камбулата.
По случаю награждения Елизавета вместо платья нарядилась в костюм. Обычный гражданский и, конечно же, без каких-либо знаков отличия, если не считать брошь с фамильным гербом Романовых. Но все равно чем-то походивший на парадную форму военного. Приталенный пиджак и воротник-стойка отчетливо напоминали крой наших кителей, да и цвет был соответствующий – белый.
Гаркнув на весь Зимний положенное «Здравия желаем!», мы замерли в ожидании, и Разумовский – проводить церемониал доверили именно ему – принялся вызывать всех по порядку. И начал, как ни странно, с Оли.
– Титулярный советник Белова – шаг вперед, – торжественно проговорил он.
И вот тут я изрядно удивился. Во-первых, потому что Оля оказалась старше, чем я думал – минимум года на два, даже если считать, что она начинала службу не с самых младших чинов и взлетела по карьерной лестнице бегом. И, во-вторых, из-за того, что она почему-то оказалась не какой-нибудь фрейлиной или придворной в звании камергера или даже камер-юнкера, а титулярным советником.
Девятый класс в Табели о рангах – такой чин мог бы носить… Да в общем кто угодно. От секретаря с задачами типа «подай-принеси» в любом министерстве до младшего полевого агента Третьего отделения. И даже врученная Оле награда – «Анна» второй степени – никакой ясности не добавила.
Наша же четверка, в соответствии с невысокими званиями, вместо полноценных орденов получила унтер-офицерские медали: Камбулат с Корфом серебряные Георгиевские кресты четвертой степени, Поплавский – третьей, а я…
– За отвагу и смекалку, проявленные в бою, курсант Острогорский награждается… – Разумовский сделал почти театральную паузу и закончил: – Георгиевским крестом первой степени!
От удивления я едва не споткнулся, шагая вперед. Обычно за боевые заслуги медали вручались по возрастающей, от младшей степени к старшей, и даже Поплавскому, можно сказать, неслыханно повезло. А уж мой золотой крест и вовсе был чем-то запредельно-выдающимся.
Не иначе Мещерский постарался. А может, и сам старший Морозов.
– Поздравляю, господин курсант. – Елизавета приколола медаль к моей груди и едва слышно добавила: – Благодарю вас, Владимир. Я обязана вам честью и даже самой жизнью. Можете не сомневаться: моя милость не ограничится этой наградой.
– Служу Отечеству! – Я чуть склонил голову. – Без друзей я бы не справился.
– И мне будет приятно, если вы все ненадолго задержитесь во дворце, – улыбнулась Елизавета. – До обеда еще далеко, но я велю подать в гостиную чай и…
– Боюсь, это невозможно, ваше высочество. – Морозов, до этого стоявший молчаливой статуей, раздвинул плечами остальных гостей и приблизился. – У нас назначена встреча через час, а к ней следует подготовиться.
Такой вот ненавязчивый намек, что аудиенцию и сам церемониал награждения пора заканчивать. И заодно на то, кто тут на самом деле хозяин. Теоретически Елизавета могла отказаться, потребовать перенести встречу… но только теоретически. Ее глаза потухли, а уголки рта скорбно опустились, и я вдруг почувствовал острое желание стукнуть по сиятельной лысине чем-нибудь тяжелым.
Разумовский едва слышно вздохнул и взглядом указал на выход – даже не стал командовать положенные в таком случае «вольно» и «разойдись». Остальные гости тоже вдруг вспомнили, что у них есть какие-то срочные дела за пределами гостиной. Единственным, кто мог поставить Морозова на место, был я…
Лет этак одиннадцать назад. Но теперь мне оставалось только пообещать себе снова дослужиться до главы Совета и показать старику, где зимуют членистоногие. И двинуться к дверям, на всякий случай козырнув куда-то в пространство. Соседи по блоку уже ушли вперед следом за Разумовским, радостно разглядывая медали друг на друге, а я чуть задержался – дождаться Олю, которая о чем-то шушукалась с Елизаветой.
Со злополучного бала мы так и не виделись – в Корпусе резко повысили бдительность, и сбежать в город даже проторенными тропами теперь было непросто. Да и переписка стала совсем уж нерегулярной и какой-то… какой-то полуофициальной, деловой. Я и раньше не злоупотреблял скобочками, смайликами и прочей милой дребеденью, а теперь они почти исчезли даже из Олиных сообщений. Вместе с селфи, которые хоть как-то скрашивали тягучий курсантский быт.
Черт, да я обрадовался бы и обычному человеческому «скучаю»!
Хотя скучать ей наверняка не приходилось.
– Значит, титулярный советник? – поинтересовался я, когда мы через галерею вышли обратно к аванзалу и парадной лестнице. – И по какому же ведомству?
– А это имеет значение? – Оля улыбнулась и взяла меня под руку. – Должны же у девушки оставаться хоть какие-то секреты.
– Может быть. Интересно, чего еще я о тебе не знаю?
– Какая разница, моряк? – Оля скользнула ладонью по кителю и вдруг легонько ущипнула меня чуть пониже спины. – Много будешь знать – скоро состаришься.
– Оу! – усмехнулся я. – У кого-то игривое настроение?
– Ты даже не представляешь насколько. Кстати, я знаю тут пару укромных местечек, куда обычно не заглядывает прислуга… Но туда мы, к сожалению, пойдем в другой раз. – Оля вытянула руку, указывая вперед и вниз. – Не стоит заставлять дедушку ждать.
Знакомую фигуру в зале с колоннами я заметил, как только мы свернули на нижний пролет, – но и не предполагал, что его сиятельство пожаловал в Зимний не повидать внучку, а именно по мою душу.
– К тебе, к тебе, – улыбнулась Оля. – А вот я в этой беседе, полагаю, лишняя.