Если подойти к вопросу с философской точки зрения и смотреть в корень, то, пожалуй, все, ну или почти все в этом мире мужчинами совершается из-за женщин, ради женщин или вопреки им. Мы совершенствуемся, становимся сильнее, смелее, идем на подвиги, дабы снискать женскую любовь. Вот и моя история не стала исключением в этой эволюционной схеме. Несмотря на то что еще до моего рождения гандбольная школа расположилась в десятке метров от нашего дома, причиной пришествия в этот вид спорта, который кардинально изменит мою жизнь, стала девушка.
Шли далекие и не слишком благоприятные для страны девяностые годы. Последствия развала Союза и кризис, очередная фаза перестройки, Ельцин, путч, дефолт, разруха, приватизация, первая чеченская война, теракты по всей стране, разгул преступности и прочие бонусы эпохи. Правда, об этом я знал лишь из старого лампового телевизора и возмущенных монологов моего дедушки. Говорили, что молодая Россия переживает непростые времена, однако я, увлеченный познанием дворового мира, тягостей этого периода совсем не ощутил. Точнее, не так, я просто не знал другой жизни и принимал происходящие события как данность. Пока в мире взрослых нарастала нервозность, копились и множились проблемы, в нашем детском мире светило яркое солнце.
К этому моменту я был щуплым лопоухим мальчишкой с ясными голубыми глазами, вихром в челке русых волос и продольным шрамом на лбу. Его я заработал, героически упав с карусели во время прогулки с моим прадедом – военным фельдшером, прошедшим всю Великую Отечественную. Шрамом я дорожу до сих пор, это одно из двух воспоминаний о моем прадедушке. Во втором памятном фрагменте он разрезает перочинным ножиком большое желтое яблоко на четыре дольки и протягивает их мне. Кажется, я и сейчас помню аромат фруктовой свежести, согнутый мизинец и темноватые линии ладони прадедушки. Яблоко таяло во рту, а пальцы стали липкими от сока. Столько всего происходило между нами, но мне почему-то запомнились лишь эти два фрагмента. Удивительно устроена наша помять. Она фиксирует сюжеты и мгновения по только ей известному алгоритму. Я не понимал и не понимаю до сих пор, чем именно какой-нибудь бытовой момент заслужил остаться в сознании яркой печатью, вытеснив более важные.
Жизнь в то время складывалась непросто, хотя, в сравнении с послевоенным детством моих бабушки и дедушки, все казалось сносным и даже благоприятным. Загородного замка и родового поместья у нашей семьи не имелось, престарелых щедрых родственников с виллой в Англии также не нашлось. Мы жили в трехкомнатной квартире большой и шумной семьей: я с сестрой, мама, бабушка и дедушка, пушистый пес по кличке Альф, смесь йоркширского терьера и дворняги, и рыжий кот с незамысловатым именем Рыжик. Раньше нас было больше. Сначала от нас съехала моя тетя, а затем… погиб мой отец. Это случилось, когда мне было семь лет, прямо в начале сентября. Я только пошел в первый класс, получил букварь, обрадовался, что становлюсь взрослым, и тут… Долгое время я не мог принять его уход. Казалось, это все как бы понарошку. На самом деле он жив и благополучно проживает где-то в другом городе, только ему почему-то нельзя видеться со мной, иначе он уже обязательно появился бы. Я долго и всерьез ждал, что однажды все прояснится, он придет и скажет: «А это была неправда, вот он я, целый и невредимый, и я так по тебе соскучился». Потом он обнимет меня, и мы пойдем гулять в парк. Я расскажу ему, что нового узнал в школе, покажу тетрадь с ровным почерком, прочитаю несколько строк детского стишка, выученного наизусть, и продемонстрирую бицепсы на худеньких руках. Ох, как он будет мной гордиться… Еще несколько лет папа мерещился мне на улицах города: в окне проезжающего мимо автобуса, среди потока прохожих, отдаляющихся от меня, и я с надеждой высматривал его фигуру. В каждом высоком усатом мужчине я искал своего папу, но всякий раз ошибался.
Вскоре я познакомился с понятием «неполная семья». Взрослые часто употребляли это выражение, перебирая какие-то бумажки. К сожалению, таких семей было много в то время. Мама, дедушка и бабушка днями напролет работали, чтоб прокормить всех нас. Помню усталый опустошенный взгляд мамы, обычно сильной и энергичной, когда в день зарплаты она возвращалась без денег. Обрывки фраз из нервных разговоров взрослых долетали до моих ушей: «Три месяца не платят… Сил больше нет… деньги обещают в марте…» Мама работала микробиологом в ветеринарной лаборатории. Когда она приходила домой, в прихожей появлялся ни с чем не сравнимый аромат – смесь приятных духов, медицинских препаратов и родного маминого запаха. Сколько я ее помню, она всегда испытывала любовь к животным. Соседи, имеющие питомцев, здоровались с ней особенно почтительно и всякий раз задавали вопросы насчет здоровья их любимцев. По вечерам мама ходила по соседям, но не гостить, а помогать лечить домашних животных: делала уколы, давала лекарства и даже проводила несложные операции. Мне нравилось наблюдать, как во дворе ей улыбаются благодарные знакомые. Еще мама прекрасно готовила и умела создавать из копеечных продуктов вкусные блюда. Но больше всего мне нравились ее блины: тонкие, с румяной корочкой по краям. Однажды я прокусил язык, поедая блины, настолько они были вкусные.
Бабушка занимала должность технолога на хлебокомбинате. На работе она ходила в белом халате, строго следя за производственными процессами. Я любил бывать у нее на заводе. Массивные котлы месили тесто, на черных полосках конвейера весело ехали пряники и булочки, огромные противни медленно вращались, превращая тесто в хлеб. Масштабное производство вызывало во мне восторг. К тому же на хлебокомбинате мне уделяли много внимания: кто угостит горячим пряником, кто протянет бублик, а кто преподнесет только что приготовленную ромовую бабу. Дома у нас всегда имелся свежий хлеб. Вместе с ним каждый вечер бабушка приносила нам с сестрой по сладкой булочке или кофейному прянику. Помню, как я с нетерпением ожидал ее возвращения и первым бежал открывать дверь, услышав звонок.
Дедушка был человеком деятельным и многогранным, работал в строительной сфере, разбирался во всех ее составляющих. Имел гараж, под завязку забитый инструментами, и проводил в нем любые ремонтные работы. Дедушка обладал обширными знаниями и все стремился сделать сам, от фундамента пристройки до электрики и сантехники. Рядом с гаражом имелся небольшой огород с рядами клубники, помидоров и зелени. Вдобавок к этому дедушка держал дачу, где выращивал уже серьезный урожай. Мы с сестрой добровольно-принудительно ездили на огородные работы. Со слов дедушки – отдохнуть на природе и немного помочь, так, в удовольствие, а в нашем представлении – батрачить, как рабы. Один раз, когда мы вернулись с дачи, я увидел по телевизору картину Репина «Бурлаки на Волге» и произнес: «Ох, как я вас понимаю». Бабушка долго смеялась. «Никакой химии, все натуральное. Животные пестициды есть не станут», – гордо заявлял дедушка, разбирая урожай и протягивая мне червивое яблоко. Замечая мою брезгливость, он говорил: «Страшны не те черви, которых мы едим, а те, которые едят нас». Ко всему прочему, он был профессиональным рыбаком, в молодости занимал должность старшего тралмейстера рыболовецкого судна и ходил по морям и океанам. С возрастом любовь к рыбалке никуда не делась, дедушка плел сети и снасти на продажу, каждые выходные выезжал на реку или пруд ловить рыбу. Иногда брал меня с собой, но не сказать, что мне это нравилось. Во-первых, надо было вставать в пять утра, во-вторых, копать червей, в-третьих, мерзнуть и отбиваться от комаров. В общем, рыбалка, к большому сожалению моего дедушки, меня не увлекла. А после того как я спутал несколько снастей и упустил новенький спиннинг в реку, попытки привить любовь к его любимому хобби закончились. С рыбалки дедушка всегда привозил добротный улов. Переступив порог дома, первым делом он подзывал меня, доставал из мешка увесистую рыбину, поднимал за жабры и гордо улыбался, замечая, что та размером больше моего роста.
Зарплату в то время платили с перебоями, однако взрослые искали способы обеспечивать семью пропитанием. Это занимало большую часть времени, поэтому застать всех дома можно было лишь вечерами. Когда взрослые возвращались с работы, мы все вместе собирались за кухонным столом, ужинали и разговаривали. Оплотом семейных традиций и совместной трапезы служил дедушка. Сидя во главе стола, он расспрашивал каждого, как прошел день, рассказывал что-то интересное из своего моряцкого прошлого и ругал власть за бюрократию, воровство и беззаконие. Бабушка раздражалась и называла его пессимистом, мама просила не кричать и разговаривать тише, мы с сестрой улыбались и уплетали ужин, Альф лаял под столом, выпрашивая еду, Рыжик лениво спал на подоконнике.
Мама воспитывала нас своим примером: прививала любовь к порядку, готовила, рассказывая важные детали, читала хорошие книжки вслух… Мы смотрели, впитывали, кое-что повторяли. Однако же большую часть времени мы с сестрой принадлежали сами себе, школе и улице. Она всего на полтора года старше меня, но мы были совсем разные. Сестра, тонкая и утонченная натура, увлекалась творчеством с самого детства: рисовала, училась играть на гитаре, ходила на танцы. Мне же тогда больше нравилось гулять на улице и лазить по стройкам со своими друзьями. Во дворе ей было интересней общаться со сверстниками, чем с малолетками, как они нас называли. Не сказать, чтоб мы дрались, но и не особо дружили, просто делали вид, что каждый сам по себе. Днем за нами никто не следил и не контролировал, доступных сотовых телефонов тогда еще не было, а сложности в экономике и бешеный ритм жизни задавали свои условия. Мы рано стали самостоятельными. Уже в этом возрасте умели приготовить обед, естественно, каждый сам себе, при необходимости, вручную постирать свои вещи. К тому же у нас имелись обязанности по уборке дома: вымыть посуду, протереть пыль, пропылесосить, вынести мусор. В общем, обыденные дела, по крайней мере для детей того времени.
Дома мы практически не находились, ведь все самое интересное было за пределами квартиры – на улице. Дни пролетали бурно, стремительно и познавательно, в обильном круговороте дворовых дел. Наша квартира располагалась в большом пятиэтажном доме из белого кирпича. Два соединенных между собой корпуса создавали форму буквы «П», благодаря чему наш дом называли «Пентагоном». Двор, с трех сторон заботливо окруженный пятиэтажкой, представлял из себя отдельный укромный мир с деревьями, палисадниками, лавочками у подъездов, детской площадкой, жаль, конечно, без ракеты, и маленькой песочницей, которую с большим удовольствием посещали бродячие собаки и кошки. Сооружая песчаный замок, мы то и дело обнаруживали «клад» от животных, однако подобные находки нисколько не пугали и темпы «строительства» не снижались. Для нас, детей, двор являлся отдельным социумом. Множество мальчишек и девчонок разных возрастов находили себе всевозможные занятия на обширной территории. Если выйти на улицу днем, можно было наблюдать различные компании, занятые каждая своим делом. У третьего подъезда девочки играли в резиночки, кто-то рисовал мелом на проезжей части солнце с длинными лучами и улыбающимся лицом, с детской площадки доносился скрип качелей и смех, там же более взрослые ребята висели на турнике, между деревьями бегали мальчишки, играя в догонялки, а у входа в подвал детвора гладила уличного кота.
Конечно же, у меня имелись дворовые друзья, с которыми мы вместе росли и попадали в передряги. Их было немало, однако с двумя мальчишками я дружил особенно близко. Мы были одногодками и одновременно шли по ступеням постижения мира. Звали их Самвелом и Сергеем, и моя история в спорте начиналась именно с ними.
Самвел – симпатичный мальчуган с глянцевыми черными волосами, зачесанными набок. Густую левую бровь пересекала белая полоска шрама, а большие черные глаза всегда смотрели хитрым взглядом. Над пухлой верхней губой уже тогда пробивались ранние усы, чему я даже завидовал. Имея горячую армянскую кровь, он выделялся смелостью и решительностью, во всех компаниях и на каждом событии был на виду и впереди остальных. Думаю, что Самвел знал о своих лидерских качествах, умело пользуясь ими, он становился предводителем в любом совместном деле. Самвел удивительно хорошо умел рассказывать истории, придумывая и добавляя красочные детали. Осознанно или интуитивно, но он был способен влиять на окружающих, часто склоняя их к нужному мнению. Нередко мы всей компанией отправлялись на дело, которое придумал именно он. У Самвела, например, получалось покупать семечки дешевле, чем они стоили на самом деле, или он мог договориться о мелкой подработке, за которую полагались кое-какие деньги. Самвел генерировал идеи, а воплощали их уже другие люди.
Сергея же можно было назвать типичным представителем уличной шпаны. Вечно в рваной грязной одежде и стоптанной обуви, с расхлябанной и дерзкой походкой. На его смуглом теле имелось бесчисленное количество мелких шрамов от активной дворовой жизни. Русые волосы росли в разные стороны пучками бурьяна, один из передних зубов находил на другой, а голубые глаза постоянно что-то выискивали. Если кто-то и попадал в странные истории и передряги, это был Сергей. То он упадет с дерева, то попадется на воровстве яблок из палисадника суровой бабушки, то перевернет прилавок на рынке. Но никакие травмы и наказания не могли поколебать его интерес к жизни. Казалось, он был бесстрашным и ввязывался в любые авантюры, куда бы его ни звали. Сергей лазал по стройкам, бегал по крышам, пешком брел на рыбалку за несколько десятков километров, с нескрываемым азартом ловил змей голыми руками. Последний факт вызывал во мне восхищение, змей я боялся страшно. Этот резвый парень не страшился самой грязной работы. Если надо было зайти по пояс в речку или достать что-то из грязи, он без доли сомнения или брезгливости это делал. Слово «дружба» имело для него большое значение, но в большей степени по отношению к Самвелу. В наших с Самвелом спорах или даже стычках Сергей всегда становился на его сторону. Даже в школе их определили в один класс, тогда как я пошел в параллельный.
Я же, к моему горькому сожалению, не мог назвать себя таким же смелым. От своих друзей я отличался сдержанностью и даже осторожностью, был застенчив, особенно с чужими людьми, но открыт и сердечен к «своим». Наравне со всеми я участвовал в любых мероприятиях, однако не забывал про последствия авантюрных решений. Еще в детстве я старался помнить о «цене» любого поступка и никогда не выключал голову. Часто это даже мешало наслаждаться радостными моментами.
Если Самвел продумывал идею, как заполучить что-то, например, стащить фрукты с соседского огорода, а Сергей первым бросался реализовывать план, то я прикидывал, как оттуда незаметно и быстро скрыться, чтоб не попасть в руки сторожа. Однажды Самвел заприметил дерево с румяными абрикосами, растущее за забором спортивной школы, прямо рядом с нашим домом. Сладкие плоды буквально манили нас и просили их сорвать. Мимо пройти мы, естественно, не могли. Самвел предложил «обнести» дерево. Тут же появился план: для начала как бы случайно перекинуть мяч через забор, чтоб наше пребывание на территории имело повод, после перелезть на участок, затем забраться на дерево и хорошенько потрясти его, наконец, собрать ценные плоды и быстро удалиться. Сергей решительно кивнул. Я припомнил, что, помимо сторожа, школу охраняет собака, она часто лаяла на прохожих. Поэтому я предупредил ребят, что надо оставаться начеку. Каждому отводился свой сектор ответственности. Моей задачей было собрать абрикосы с той части, откуда просматривался периметр, и параллельно наблюдать за горизонтом, а в случае опасности оповестить остальных.
План перешел к реализации. Самвел закинул мяч на территорию школы, наигранно крикнул: «Ой, ты смотри, перелетел, надо достать». Мы втроем перемахнули через забор и начали действовать. Сергей полез на дерево, Самвел направился за мячом, я занял наблюдательный пост, плотно прижавшись к гаражу рядом со сторожевой будкой. Сердце бешено стучало. К счастью, ни собаки, ни сторожа не было видно, вдалеке лишь высился забор яркого голубого цвета, немного покачивающийся на легком ветру. Послышался резкий звук шелестящей листвы. Сергей начал шатать дерево. На землю глухо попадали желтые плоды. Следом, кряхтя, спрыгнул сам Сергей. Мы вмиг собрали урожай, распихав абрикосы по карманам и наполнив подолы футболок. После спешно покинули место. Дело сделано. Операция «желанный абрикос» прошла стремительно, незаметно, а главное – успешно.
– Кого хоть мы обнесли? – спрашивал Сергей, набив рот сладкими плодами.
– Кажется, гандбольная школа, – ответил Самвел.
Тогда слово «гандбол» для нас не представляло особого значения, мы только знали, что это какой-то там вид спорта.
Вместе с Самвелом и Сергеем мы гуляли днями напролет, а домой приходили лишь спать и есть. Нас невозможно было загнать, ведь улица предлагала самые интересные занятия, не в пример домашним обязательствам. Бывало, купишь семечек у бабушки на углу (если без стаканчика, а в карман, то с небольшой скидкой) и с наслаждением идешь заниматься делами. Мы последовательно изучили весь двор, пробираясь в самые укромные уголки – в каждый из подъездов, в недра темного подвала и на широкие просторы крыши. Казалось, именно в этих местах спрятаны сокровища, что, естественно, было неправдой. Кроме грязи, мусора и паутины мы не находили там ничего ценного. Однако сами приключения дарили радостные эмоции. Как только сокровенные места двора были освоены, мы начали расширять горизонты познания: изучали соседние дворы, гаражные кооперативы и стройки. Здоровое любопытство толкало к открытиям.
Позже, в старших классах, нам будут преподавать химию, но первые ростки познаний и опыты в этой науке рождались задолго до этого, на улице. Где-то находились специальные смеси и вещества. Пропорции и необходимые реакции обязательно знал кто-то из старших ребят. При правильном использовании ингредиенты давали яркий эффект. Мы поджигали карбид, мастерили самодельные взрывпакеты, делали «дымовухи» из марганца, завороженно наблюдая за взрывами, вспышками и клубами дыма. Родители, естественно, были не в восторге, и мы тщательно скрывали опасную деятельность. Однако опаленные ресницы и брови выдавали наши эксперименты. Особенной популярностью пользовались «сурики». Каждый парень на районе знал, как их смастерить. В пакет или клеенку помещались несколько округлых камней и серебрянка, суриковая краска. Все содержимое сворачивалось в шар, а затем прочно обматывалась изолентой. Откуда брались компоненты, я не знал и даже не задумывался об этом, они просто всегда имелись у ребят с района. «Сурики» мы с восторгом бросали в стены. При соприкосновении с ними следовал оглушительный взрыв. В разлетавшемся эхе слышались мелкие позвякивания камней, отброшенных взрывной волной. А на стене оставалось темное сине-черное пятно – как метка о наших умениях.
На улице мы создавали свои миры, где могли спрятаться от глаз взрослых. Тщательно и скрупулезно мастерили шалаши и собирались там целыми компаниями, чтоб общаться и делиться секретами. Вдали от посторонних глаз, там обсуждались самые сокровенные вопросы, разрабатывались планы для новых свершений, рождались идеи и смелые мечты. Там мы отдыхали от мира взрослых.
– Как я устал пылесосить, – говорил кто-то.
– Да, этим взрослым постоянно что-то надо. То мусор выкинь, то в магазин сходи, то посуду помой, – отвечали ему.
– Еще и гулять всего до девяти, – добавлял кто-то.
Все понимающе кивали. В шалашах устраивались уличные трапезы. Каждый приносил из дома что-то съедобное и складывал в общую кучу. Когда приходило время, обед честно делился на всех. Если же еды не хватало, а голод пробуждался с новой силой, мы искали выход. Поход домой в таком случае был крайней мерой, ведь всегда имелся риск быть оставленным родителями дома. Фраза «Не могу, а то загонят» в спорах являлась веским аргументом, не требующим объяснений. Поэтому мы умудрялись находить пропитание прямо на улице. Всегда можно было пройтись по району и собрать уличный урожай, благо в переулках частного сектора всегда было чем поживиться. Богата и плодородна наша Кубанская земля. Кусты и деревья с драгоценными плодами располагались прямо в палисадниках и на придомовых территориях, не огороженных даже маленьким забором. В любое время года там можно было отыскать что-то вкусное. Фруктовые сезоны сменяли друг друга: сочная клубника, сладкая черешня, кисловатая склянка, жерделы и медовые абрикосы, душистая шелковица, наливные груши, персики, сливы, виноград, грецкие орехи и даже лепестки цветов акации… Это лишь часть богатств нашего района. Их вполне хватало, чтоб утолить детский аппетит. Сбор урожая проходил организованно, а главное, быстро, тихо и незаметно, чтоб не попасться на глаза хозяевам. Никаких пакетов, корзин или сумок, фрукты и ягоды собирались прямо в карманы или за пазуху. Поэтому пятна от вишни или шелковицы на одежде не вызывали в дворовых кругах вопросов или насмешек. Дезинфекция продуктов выглядела просто – майкой стирался верхний видимый слой пыли, иногда добавлялись слюни, на этом все, можно есть. И мы ели. Ни о каких болезнях и речи не шло, мой закаленный улицей иммунитет был способен победить любую заразу, а желудок, казалось, переварил бы даже ржавые гвозди.
Как и большинство детей, мы хотели скорее повзрослеть, наивно полагая, что взрослая жизнь – бесконечное наслаждение. А потому примеряли на себя взрослые привычки. Естественно, мы пробовали курить. Найденные бычки или купленные поштучно сигареты ходили по кругу. Про конспирацию никто не забывал. Сигарету, словно щипцами, зажимали сложенной в два раза веткой, чтобы руки не пропитывались запахом никотина и взрослые не поймали нас на запретном занятии. Курить по-настоящему – как взрослые – означало с затяжкой. Для лучшего эффекта даже имелась своя методология. После затяжки надо было произнести вслух фразу: «Ох, мама идет» – и лишь затем выдыхать остатки воздуха. От неумелого курения горький табачный дым сжимал легкие режущим кашлем, окутывал довольные молодые лица со слезящимися глазами. Никотин, разливаясь по крови, кружил голову, а у некоторых вызывал тошноту. Запах сигарет мы старались тщательно скрывать, жевали мятную жвачку или даже обычные листья. Мне курить не нравилось, но я, естественно, продолжал это делать, чтоб не отрываться от коллектива. Для курилок выбирались надежные места, в гаражах за углом дома. Ощущая себя скрытыми от взрослых глаз, мы вальяжно и расслабленно курили, даже не подозревая, что из окон верхних этажей нашей многоэтажки видны как на ладони.
Однажды во время завтрака мама наигранно и бодро пожелала мне приятного аппетита, а затем, словно опытный следователь, заставший подозреваемого врасплох, резко попросила:
– Дай закурить?
Я аж подавился. Но за доли секунды пришел в себя и ответил:
– Я не курю!
– Да? А мне тут сказали, что видели тебя курившим в гаражах.
– Я… – начал было оправдательный монолог.
– Если хочешь курить, кури! Твое дело, – перебив меня, твердо заявила она.
Позже для курения мы выбрали другое место. За квартал от нашего «Пентагона», между двух многоэтажек, располагалась заброшенная голубятня. С одной стороны она скрывалась домом, с другой – гаражами, а сверху – развесистыми кронами деревьев. Она являлась идеальным местом для различных таинств и долгое время служила самой известной курилкой района. Утоптанная твердая земля голубятни была усыпана окурками, бумажками, пустыми бутылками. Нередко там валялись использованные шприцы и пакеты с клеем. Мы лишь в общих чертах понимали, что это наркотики. В нашей компании подобное не приветствовалось. Не помню откуда, но я всегда знал: это зло. Курить начали в новом месте. Все, кроме меня. Мамин радикальный метод неожиданно сработал. Желанное «можно» дало совершенно обратный эффект. Курить мне категорически расхотелось, даже несмотря на мнение моих друзей. Однако я всегда шел с ними за компанию, надрывно кашлял от дыма, но не уходил. «На курилке» мы знакомились и общались с ребятами соседних дворов, делились новостями и планами на будущее, порой узнавали новое. Оказывается, за пределами нашего района, граница которого очерчена линией железной дороги, лежали бескрайние просторы. Взрослые ребята, подобно мореплавателям средних веков, рассказывали легенды, будто там находятся волшебные поля, конца которым не видно, они устланы фруктами, сладость которых не имеет равных. Однако плодородный край охраняет злой сторож с большим ружьем, а потому путешествие туда несет в себе большую опасность. Мы с восторгом слушали истории и грезили о путешествии. И вскоре, набравшись смелости, решились отправиться в далекий таинственный мир. Втроем с Самвелом и Сергеем мы подошли к границе района, перешагнули блестящие рельсы железной дороги, поднялись на холм и увидели те самые заветные поля. Яркое солнце волшебным блеском озаряло чудесный край. Ветер волновал зелень бахчи. Листья плавно и нежно танцевали, словно волны в бескрайнем океане. Преодолев склон, мы вступили на магическую территорию. Пахло черноземом, травой и дыней, круглые плоды которой стройными рядами желтели на полях.
– Ого, сколько их! – сказал Самвел и потер руки.
– А вон там еще арбузы! – прокричал Сергей.
Мы принялись собирать урожай, сожалея, что не сможем унести много. Я спокойно и расслабленно бродил по бахче, высматривая дыни покрасивее и поаппетитнее. Теплый ласковый ветер поглаживал тело, волновал листья. Дыни, смирно лежавшие на земле, улыбались мне. Блаженную тишину нарушил крик Сергея:
– Шу-у-у-у-хер! Сто-о-о-рож!
Мы пулей рванулись с места, словно легкоатлеты после выстрела стартового пистолета. Адреналин яркой вспышкой ослепил глаза. Лишь спустя мгновение я пришел в себя и будто бы наблюдал за происходящим со стороны. Я бегу со всех ног по неровному ухабистому полю, спотыкаясь о комья сухого чернозема. Косой линией пересекаю ряды бахчи и мчусь к железной дороге. В руках сжимаю две небольшие дыни, сердце колотит по грудной клетке, густой жаркий воздух бьет в лицо и гудит в ушах. Самвел кричит: «У него ружье!» Я в страхе ускоряюсь до предела, инстинктивно сжимаюсь и щурюсь, ожидая выстрела в спину или в пятую точку. Боковым зрением замечаю друзей, они тоже бегут со всех ног, унося с собой урожай. Кажется вот-вот, уже в следующую секунду, послышится оружейный хлопок, кто-то из нас вскрикнет от боли и упадет, сраженный пулей… Я бегу и молюсь, чтобы все обошлось. Сергей же несется вперед и почему-то заливается смехом. Кажется, дуло ружья сторожа направлено нам в спины и выбирает цель… И вот наконец они – спасительные линии блестящих в полуденном солнце рельсов. Мы пересекаем их, словно финишную черту, ныряя вниз по склону. Все, здесь ружье сторожа нас не достанет. Мы сворачиваем за холм и скрываемся среди знакомых зданий района. Страх в один миг сменяется эйфорией и восторгом. Отдышавшись, мы садимся на покосившуюся лавку, смеемся и сдаем добытое к общему столу. Я протягиваю дыни, на желтых плодах темнеют вмятины от моих пальцев. Самвел ставит на асфальт небольшой арбуз. Сергей сваливает в кучу початки кукурузы.
– А кукуруза нафига? Что мы с ней будем делать? Ее ж варить часа два, – говорит Самвел.
– Не знаю, дыню не успел сорвать, уже возле железки схватил что под руку попалось, – отвечает Сергей.
Мы смеемся. Перочинный нож разрезает дыни на дольки. Аромат безмятежного лета окутывает нас, сладкая мякоть тает во рту. Это наша награда.