Стою под дверью квартиры, в которой прожил всё свое детство. Когда у меня попер в гору бизнес и купить квартиру стало не сложнее, чем выйти за хлебом, я предложил Рудольфовне переехать в новую рядом с моей. Но, по обыкновению, как любят говорить старики, «Где родился, там сгодился. Здесь, Илюша, я прожила всю жизнь, здесь и помру». Ну окей. Я обеспечил бабулю шикарным ремонтом, и моя совесть поутихла.
За дверью доносятся звуки:
«Вот и прошли года, но мы не старые,
Недолюбившие, сидим усталые.
Весна счастливая, а сколько красок в ней,
Под старой ивою течет, течет ручей».
И вместе с солисткой затягивает бабуля:
«Течет ручей, бежит ручей,
И я ничья, и ты ничей,
Течет ручей, бежит ручей»,
И я ничья, и ты ничей (Н. Кадышева «Течет ручей»).
Усмехнувшись, звоню.
Звуки моментально стихают. Слышу быстрый топот ног Рудольфовны, будто за дверью носятся подростки, когда родители неожиданно приехали с дачи.
– Кто? – хрипит ба.
– Открывай! Свои.
Один замок, следом – второй, потом три оборота еще одного, цепочка… Закатываю глаза. Защита восьмидесятого уровня. Бабуля переживает, как бы ее не вынесли вместе с шикарным ремонтом и мебелью.
– Илюш, ты? – В проеме показывается голова Аглаи Рудольфовны.
– Я, ба, открывай уже.
Бабушка отступает и раскрывает дверь шире, впуская меня на порог.
Первым делом, пока снимаю ботинки-плейбой-чакка, улавливаю распыленный запах корвалола. Это тоже представление для меня.
Передаю бабуле пакет с гостинцем. Там – по мелочи. На этой неделе продукты я уже привозил, но с пустыми руками никогда ни к кому не пойду. Сама же Рудольфовна меня к этому приучила.
– Раздевайся, сынок, – ропщет ба. – Пойду прилягу, тяжело стоять. Голова кружится.
Аглая Рудольфовна, прижав руку к груди, шаркает, еле передвигая ногами.
Бросив черное пальто на пуф, иду в ванную мыть руки. Кафель блестит, как начищенный самовар, и это тоже доказывает, насколько бабуля обессилена и близка к тому свету.
Направляюсь в комнату, откуда доносится насилу выдавленный кашель.
Бабуля лежит в постели, вытянувшись струной, – репетиция того, как она будет лежать в гробу. Это мы уже с ней тоже проходили, выбирая удачные позы.
– Илюша, – протягивает свою сухую жилистую руку, – присядь.
Беру стул, сажусь рядом и обхватываю бабушкину ладонь. На ощупь она точно такая же, как я помню из детства: шершавая, мозолистая, но теплая и родная. Только кожа стала сморщенной, а в целом моя ба выглядит отлично, если сравнивать с ее подружками по сплетням. На Аглае Рудольфовне теплые черные колготки, халат-сарафан с рукавом и модная жилетка, которую я привез ей из Норвегии прошлой зимой. Короткая стрижка, аккуратно выкрашенные в пепельный блонд волосы и неизменная оранжево-багряная помада на губах. Сколько помню, Аглая Рудольфовна всегда пользовалось этим оттенком. Ее утренний рацион – встать, умыться, позавтракать, накрасить губы. Даже, если она планирует провести весь день дома, помада все равно дополнит ее домашний образ.
Моя бабуля достаточно высокая и крупная женщина, иначе как бы она смогла таскать кипящие котлы и кастрюли. У нее широкая плечевая кость, но узкие бедра. В нашем роду все крупные: моя мать тоже не Дюймовочка, а дед так и вовсе был под два метра ростом. Поэтому и я не Саша Цекало.
Рядом с кроватью стоит тумбочка, заставленная катастрофически огромным количеством лекарств и аппаратов, которые я ей надарил. Практически все последние праздники я выполняю заказы Рудольфовны: на день рождения – тонометр, на Новый год – глюкометр (слава Богу, ба – не диабетик, но «пусть будет» – как сказала бабуля), на Восьмое марта – дыхательный аппарат, небулайзер, прибор магнитотерапии, кварцевую лампу и много еще всякой фигни, названия которых мне снятся в страшных снах. В ее комнате не хватает только УЗИ-оборудования, и, в принципе, можно было проводить операции и принимать пациентов в домашних условиях.
– Ба, ты хотела поговорить?
– Дай водички, сынок, – просит Рудольфовна и небрежным взмахом руки указывает на тумбу, на которой пристроен стакан. Ба готовилась, значит, будет непростой разговор.
Протягиваю чашку. Бабушка берет трясущимися руками и делает небольшой глоток.
Жду.
Откашлявшись, бабуля прикрывает глаза.
– Илюша, мне осталось немного… —Ну начинается! Для этого она меня позвала? Я бы мог провести этот вечер в плену молодого стройного тела, а не в компании постаревшего. – Ну ты и сам видишь… – Ну да! И слышу, как носилась по квартире и подпевала старому кассетнику.
Но я молчу и жду продолжения. Убеждать ба в том, что она переживет еще и меня, я не собираюсь, потому что она и так это знает.
– Поэтому я хочу, чтобы ты исполнил последнюю волю умирающей, – бьет меня прикладом по темечку. Что исполнил? Волю умирающей? Я надеюсь, она не попросит меня похоронить её рядом со Смоктуновским?
– Снять деньги со сберкнижки? – еле сдерживаюсь я. Ба с каждой выплаты пенсии откладывает по старинке на черный день.
Но Аглая Рудольфовна бросает на меня укоризненный взгляд, и я закрываю рот на засов.
– Ты знаешь, как я тебя люблю, сынок… – Киваю: с этим не поспоришь. – Но мое… сердце не будет спокойно, когда я буду там. – Она показывает вытянутым указательным пальцем вверх. – И буду знать, что оставила тебя одного.
Кажется, я догадываюсь в чем дело.
– Кто о тебе позаботится, милый? – Пф-ф, конечно, мне же три года! – Как я могу умереть, так и не узнав, что нашлась та, которая станет тебе опорой?
Понятно.
Уже несколько лет ба меня сватает: за внучек подруг, за случайных дев, вырезая из газет колонки с объявлениями «Желаю познакомиться». У нее какой-то необъяснимый пунктик срочности моей женитьбы. Но дело в том, что я – убежденный, хронический холостяк, и этот статус меня полностью устраивает. У меня полно друзей, наглядно ставших примером, как через несколько счастливых лет после штампа в паспорте вся любовь заканчивалась разбитыми вдребезги тарелками и сердцами друг друга. Да что далеко ходить: вот мой лучший друг Саня! Его брак мне казался нерушимым, но даже он сейчас трещит по швам.
Поэтому – нет, сто тысяч раз – нет, по крайней мере, в ближайшие лет сорок!
Моногамия не для меня. Я не смогу принадлежать одной женщине, я слишком люблю их всех: свободных, раскрепощенных, дерзких, готовых дарить и получать удовольствие. Пока у вас отношения в горизонтальной плоскости и ты находишься у нее в списке «потенциальных женихов», она готова на всё! Но как только на ее пальчике начинает блистать камешек, мясорубка мозга обеспечена на годы. Поэтому еще раз – нет!
– Ба, ну зачем мне кто-то? У меня есть ты, – целую руку Рудольфовне.
– Не подлизывайся. Меня скоро не станет, и ты останешься один.
– Бабуль, ну хватит, а? – Ну реально надоело! – Ты будешь жить долго и счастливо, уж я об этом позабочусь.
Вмиг рука ба безжизненно выпадает из моей ладони и свисает с кровати. Грудная клетка Аглаи Рудольфовны замирает, а глаза закатываются за веки.
Вздыхаю. Как она это каждый раз проворачивает – без понятия.
– Ладно. Что ты хочешь?
Ба шустро подбирается и смотрит на меня взглядом победителя.
– Илюша, я записала нас на сеанс к ясновидящей, – ошарашивает меня она.
– Ты что сделала?! – подскакиваю со стула. – Ты в своем уме?!
Что-то мне подсказывает, что нет.
– Не хами! – Ба резко поднимается и садится, высверливая во мне дыру размером с каньон.
Хожу по комнате, как узник карцера.
Всякий бред я слышал от Рудольфовны, но, чтобы такое?! Уму непостижимо!
– Она сильная. Потомственная гадалка в седьмом поколении, – невозмутимо сообщает ба.
– Пф-ф, это меняет дело! – всплёскиваю руками. – Была бы в шестом, я б еще задумался, а раз в седьмом – однозначно сильная! – иронизирую я.
– Не хами, Илья! – грозно рокочет ба.
– Увидеть правнуков, я уже поняла, мне не посчастливится на этом свете. Дай хотя бы узнать будут ли они вообще, а там и помереть можно спокойно. Агнесса Марковна уже к ней ходила. Хвалила.
Ах, Агнесса Марковна! Эта, как бы помягче сказать, блаженная?!
– Прости, ба, а с чем ходила Агнесса Марковна? – уточняю я.
– С коммунальными платежами! – возмущенно отвечает Рудольфовна. – Ее водоканал обсчитал, будь они прокляты, так Белладонна провела обряд, и этим же вечером у Агнессы в сумочке обнаружились украденные буржуями 537 рублей. Говорю ж, она сильная, – поднимает вверх указательный палец на манер «во как».
Это жесть! Просто треш! Я не сплю, раз слышу эту несусветную ересь?!
– А сколько взяла с нее ваша сильная Белладонна?
– У нее нет тарифов. Берет, сколько дадут.
– И сколько дала Агнесса Марковна? – наседаю на ба.
Рудольфовна нервно хватает стакан с водой и делает глоток, понимая, к чему я веду.
– Ну я жду. – Складываю руки на гуди.
Ба бегает глазами по комнате.
– Кажется, три тысячи… – мямлит Аглая Рудольфовна. – Я не помню уже.
– Спешу тебя огорчить, но ваша Белладонна… – Какая пошлятина! – Не сильная, а хитрая. Мошенница, одним словом. Она облапошила твою Марковну в три счета.
Ба вздрагивает, как от удара током.
– Красота в глазах смотрящего, Илюшенька, – обиженно констатирует она.
С этим не спорю, но…
– Это сейчас к чему было? – уточняю.
– Ты видишь во всем алчность и меркантильность. Не все люди такие. Есть те, кто приносит добро.
– И это, безусловно, ваша Белладонна? – усмехаюсь.
– Да! Она излучает свет, дает людям надежду, исцеляет… – перечисляет ба.
И обдирает стариков! Хороша, ничего не скажешь! Н-да, кажется, Марковна хорошо промыла бабушке мозг, а той, в свою очередь, ясновидящая-деньги-мошенница.
– Окей, – неожиданно для себя соглашаюсь. – Давай сходим к твоей ясновидящей. – И я докажу Аглае Рудольфовне, что все маги, гадалки и прочая нечисть – настоящие шарлатаны. А заодно и повеселюсь. – Когда у нас прием?
– Не прием, а сеанс, – воодушевляется ба. – Завтра в 9 утра.
Что?! Во сколько?!
– Ты издеваешься?! – хмурюсь. Сегодня пятница и я планировал как минимум вернуться под утро, да еще и не один.
– У Белладонны очень плотный график, – пожимает плечами ба.
Ну еще бы! Бабки со старух грести лопатой – дело нехитрое!
– Ладно. Завтра за тобой заеду. Это все? – смотрю на время.
– Всё. Ужинать будешь?
– У меня дела. Некогда, ба. Спасибо.
Помогаю Рудольфовне подняться, чтобы она меня проводила. Обуваюсь, подхватываю брошенное пальто.
– Давай, бабуль, до завтра! Если что – звони, – берусь за дверную ручку.
– А товар? – спохватывается она.
Во! А еще жалуется на память!
Лезу в карман пальто и извлекаю два смятых лотерейных билета. Уже лет десять я неизменно снабжаю ее этой мурой. Бабуля надеется срубить джек-пот и оплатить мне ипотеку, которую я уже давным-давно погасил. Но именно об этом Аглая Рудольфовна предпочитает все время забывать.