Письмо бабушки Наташи вызвало кучу вопросов. Почему она никогда не рассказывала о сестрах? Если они были в ссоре, то зачем послание? Хотя это, скорей всего, попытка примирения. Но почему сейчас, а не раньше? Ведь, судя по всему, их ссора старше Яны. Иначе какие-то разговоры донеслись бы и до нее. А тут ничего. Чистый лист. И родители тоже хороши! У нее целых три бабушки было – Наталья, Мария и Татьяна, – а теперь, судя по всему, осталось две. Или одна? Это тоже надо было уточнить.
Яна взяла в оборот маму, но та или знала не слишком много, или делала вид. Вспомнила несколько ничего не значащих фактов и отмахнулась, дескать, не ее же родственники. Наседать на отца тоже оказалось делом бесперспективным: только плечами пожал и буркнул что-то типа «мне не до этого».
Но Яну уже распирало от любопытства. Кроме того, везти письмо во Францию все равно некому. Кроме нее.
Ей казалось странным, что родители не только не разделяли ее энтузиазма по поводу семейных тайн, но и вообще отнеслись к истории с письмом довольно прохладно. Мама даже предложила отправить его по почте, на что Яна ответила возмущенным монологом о долге перед предками. В конце концов решили, что выполнить последнюю волю покойной все же надо.
Обрадованная Яна отнесла документы в визовый центр и стала искать репетитора, чтобы за пару месяцев подтянуть французский. Вряд ли заграничный паспорт удастся получить раньше.
На дворе последним разноцветьем вовсю веселился сентябрь, все приличные репетиторы были давно разобраны мучениками ЕГЭ. Но, перешерстив все варианты, Яна вышла на того, кто считался одним из лучших, мог быстро восстановить ее разговорный и, самое главное, владел несколькими диалектами. Вдруг ему и прованский знаком?
Набирая заветный номер, Яна уповала лишь на везение. Собиралась, если надо, ночевать на скамейке у подъезда преподавателя, но крайние меры не понадобились.
Доцент Бельчиков – так представился специалист по французскому языку, – без удовольствия выслушав ее, попросил время подумать.
Сказано было так, что Яна приняла это за отказ, но на следующий день Бельчиков позвонил сам и объявил о согласии.
– Мне удалось выкроить немного времени после восьми вечера. Вас устроит?
Еще как устроит!
Яна нашла репетитора на факультете романо-германской филологии за столом, заваленным книгами и бумагами. Слегка привстав, Бельчиков кивнул и указал на стул напротив.
– Приятно познакомиться. Начнем.
И все. Никакой посторонней болтовни. Сразу видно, деловой. И внешне приятный. Не старый. Симпатичное лицо. Приветливая улыбка. А по-французски говорит так, что заслушаешься.
Может быть, именно по этой причине Яна получала от занятий кроме пользы еще и удовольствие. В принципе, занятиями их встречи можно было назвать лишь условно. Они просто разговаривали обо всем. Сначала о том, на что хватало ее словарного запаса, но постепенно перешли на более увлекательные темы. Яна рассказала, что собирается во Францию, а точнее, в Прованс, где познакомится со своей двоюродной бабушкой, о которой раньше ничего не слышала. Pourguoi? Доцент поднял светлые брови. C’est une histoire mysterieuse, ответила она.
Ее «загадочную историю» он слушал, почти не перебивая. В нескольких местах поправил, и все. В тот раз их встреча продлилась дольше обычного, но Бельчиков сказал, что доплачивать не надо. Ему приятно убедиться, что ее произношение становится все более аутентичным. Он улыбнулся.
А вообще-то хорошо, что времени для занятий французским не так много, иначе она, чего доброго, влюбилась бы.
Ну или попыталась… Назло некоторым.
Они занимались четыре раза в неделю. Яна понимала, что времени недостаточно, однако то ли репетитор был действительно хорош, то ли французский не забылся окончательно, но с каждой встречей она чувствовала себя все уверенней. Даже рояль не доставлял ей такого удовольствия. Кстати, в колледже стали это замечать. Марья Андреевна все чаще поднимала брови и морщила губы, слушая ее исполнение.
– Шум, вы вообще занимаетесь? – спросила она наконец.
– О да! Конечно! – пылко ответила ученица.
– Экзамены в консерваторию не за горами. Вы в курсе?
Яна заверила, что в курсе, и изобразила на лице вдохновенное рвение.
Марья Андреевна покачала головой и предложила дополнительные занятия. Потупив глаза, Яна жалобным голосом попросила отсрочку, ведь сейчас она очень нужна своей семье.
Это почти что правда, но, честно говоря, дело даже не в том, что много времени уходило на французский.
Она просто не могла думать ни о чем, кроме поездки.
Из питерского ветра и вечной холодрыги она попадет в солнце и тепло.
«А там еще немного – и Прованс! Ля-ля-ля-ля!»
В увлеченности французским был еще один плюс. Почти не оставалось времени думать об убийстве. Она все равно думала, но гораздо меньше, чем в первые дни.
Да и информация для размышлений почти иссякла. Из полиции добрых – если их вообще можно так назвать – вестей не поступало. Отец еще дважды наведывался в управление. Приходил мрачный и на вопросы не отвечал, только головой мотал.
Яна понимала: надеяться, что убийцу поймают, особо не следует, но все равно надеялась и утешалась этим.
Однажды вдруг позвонил Бехтерев – она уже и не ждала – и снова стал задавать вопросы о ходе следствия.
Яна почему-то сразу разозлилась, поэтому отвечала уверенно:
– Дело движется. Проверяют версии. Надеюсь, убийцу скоро поймают.
Бехтерев что-то пробурчал в трубку, и Яне почудилось, что сейчас он предложит свою помощь. Не предложил. Да, собственно, какую помощь? В чем? Если уж полиция не справляется, он-то что может сделать?
Теперь ее дни были заполнены до отказа. Занятия в колледже днем, французский вечером, а ночью она снова и снова перебирала семейные фотографии, пытаясь понять, что там у них произошло.
Особенно притягивал к себе снимок, спрятанный вместе с конвертом.
Три девочки в одинаковых платьях, держась за руки, позировали на фоне Дворцового моста. На обороте написано: Таша, Маша и Таняша. Сестры стояли в порядке старшинства. Впрочем, разница была лишь в росте, а остальное… Одинаково наивные лица, косицы, банты. Самая маленькая Татьяна – Таняша. Та самая, которой было адресовано письмо. Улыбка до ушей, искрящиеся весельем глазенки. Милота!
Потом среди страниц одного из фотоальбомов, которые вывезли родители, обнаружилась тоненькая школьная тетрадка в косую линейку. Яна догадалась, что это дневник матери девочек – стало понятно, что отца семейства в сорок первом немцы угнали в Германию. Так случилось, что в самый канун войны он уехал на заработки в какой-то город недалеко от западной границы СССР – там затевалась большая стройка, – а вернуться не успел. Оставшуюся с тремя детьми женщину – Таняше тогда не было и года – перед самой блокадой успели вывезти, но после войны они вернулись в Ленинград. Надеялись, что отец их найдет. О том, что судьба занесла его во Францию, где он осел и пустил корни, семья узнала лишь в шестидесятых. Это был шок. Ни жена, ни две старшие сестры отца не простили. А самая младшая, Таняша, которая родителя ни разу не видела, однажды собралась и уехала к нему в Прованс. Позже выяснилось, что до этого они с отцом несколько лет тайно переписывались.
Яна предположила, что это и стало причиной ссоры сестер. Тогда отъезд за границу на ПМЖ вполне могли счесть изменой Родине. Однако что-то подсказывало – дело было не только в этом. Тем более средняя из сестер, Мария, также подалась во Францию, только гораздо позже, в начале восьмидесятых. Яна нашла открытки, которые та посылала матери. Доказательств, что Маша также жила с отцом, не обнаружилось, но на присланных ею фото обе сестры – Маша и Таняша – были вместе и улыбались вполне радостно. Значит, дело не в измене советскому государству?
Тогда кто на долгие годы поссорил сестер? Что было в том письме, которое Яна собиралась везти в Кавайон? Почему бабушка Наташа спрятала конверт в кармашек? Ведь туда могли и не заглянуть! В чем-то сомневалась?
Никто из домашних по-прежнему не хотел ей помогать. Это наводило на определенные мысли. Неужели все так серьезно, что даже просто поговорить родители не считают возможным?
В конце концов перед самой поездкой Яна решила попробовать вытянуть из отца хоть какую-то информацию. Как будет выглядеть перед французскими родственниками, когда выяснится, что она вообще не в курсе семейных дел? Не может быть, чтобы отец пребывал в неведении. Надо его прижать хорошенько! После гибели бабушки причин что-то скрывать не осталось.
Кабинет находился в самой дальней комнате большой квартиры, чтобы можно было спокойно встречаться с компаньонами и не бояться помешать домашним.
Яна подумала, что вечером отец будет более склонен к разговору, чем в течение хлопотного дня, но еще из коридора услышала два голоса.
У него гости.
Она все же зашла – целый день не виделись – и увидела приятеля отца Кира Арнольдовича Венского. Яну всегда интересовало, откуда такое странное имя – Кир. Пыталась расшифровать аббревиатуру, крутила и так, и эдак, но ничего придумать не смогла, а спросить постеснялась.
Кир Арнольдович улыбнулся при ее появлении, схватил руку и поцеловал.
– Добрый вечер, Яна Витальевна. Рад встрече! Не видел вас года два, и за это время вы, несомненно, повзрослели и похорошели!
Комплимент показался Яне дежурным, но все равно было приятно.
– Пап, прости, если помешала, – начала она.
– Ничего, дочка. Мы уже закончили. Кир, надеюсь, ты останешься на ужин? Давно мою семью не видел.
– Ну раз вы приглашаете… – улыбнулся Венский и, ухватившись за край стола, возле которого сидел, тяжело поднялся.
– Сейчас помогу, – вскинулся отец, но Кир Арнольдович отмахнулся:
– Да полно, Виталий! Моя нога – мое богатство. Артрит – не приговор. Я уже привык за столько лет.
– А чего палку не берешь?
– Сломал. Случайно. В метро застряла на эскалаторе, представляешь! Завтра новую привезут, а пока пытаюсь обойтись без подпорки. В конце концов, мне полезно тренировать суставы, так что не суетись. Впрочем, не откажусь пройти до столовой под ручку с симпатичной молодой особой. Яночка, не откажешь старику?
– Ну какой же вы старик!
– Не упорствуй. Сам знаю, что для молодых те, кому за сорок, – уже глубокие старцы.
– Это для кого как. Мне доставит удовольствие вас проводить, Кир Арнольдович.
Итак, поговорить с отцом снова не удастся. Нарочно, что ли, пригласил Венского на ужин? Хочет избежать объяснений?
Скорей всего, так и есть.