Три

Вскоре Роуз Поршен, служанка семейства Боннер, внезапно занедужила. Однажды, сразу после того, как миссис Боннер с барышнями отведали легкого ленча из ветчины с маринованными огурчиками и белым хлебом да немного айвового желе – ничего тяжелого, ведь в тот день семейство Прингл ожидало их на пикник, – Роуз рухнула на пол. В коричневом платье она здорово смахивала на набитый мешок, вот только этот мешок колыхался и стонал, а вдобавок и корчился от рвотных позывов. Впрочем, обошлось. Миссис Боннер, чья юность прошла в Норфолке, припомнила, как долгими зимними ночами коровы падали в канавы и оглашали окрестности унылыми стонами. И, помнится, никто им на помощь не бросался.

И вот она, Роуз, на полу – половина тела в столовой, половина в коридорчике, ведущем в кладовую, и ей помощь уж точно понадобится.

– Боже мой, Роуз! Роуз! – окликали барышни, выскочив из-за стола и попадав на колени, и хлопали ее по тыльным сторонам ладоней.

– Нужно поджечь перо, – рассудила миссис Боннер.

Однако мисс Лора уже сбегала за нюхательной солью во флаконе темно-зеленого стекла, доставшейся ей от девушки по имени Чэтти Уилсон, с которой она обменивалась визитами и подарками.

От резкого запаха у Роуз едва не раскололась голова, зато она мигом вскочила. Служанка прижимала к груди стиснутые загорелые кулаки и тряслась, продолжая плакать и стонать.

– Роуз, милая, скажи, что тебе лучше! – со слезами на глазах молила напуганная Белла, которая при виде чужого горя и сама ударялась в слезы. – Ну же, Роуз, прекрати!

Роуз не то чтобы плакала, нет – скорее, издавала животные звуки, закусив изуродованную губу.

– Вот что, Роуз, – сухо проговорила тетушка Эмили в непривычной для себя манере, – Эдит поможет тебе убрать со стола. Потом ступай, приляг и отдохни.

Вид у тетушки Эмили стал удрученный, хотя, вероятно, виной тому была солонка прекрасного уотерфордского хрусталя, которую и на стол выставлять не следовало бы и чьи осколки она теперь собирала; а может, тетушка просто порезала палец.

И тут Лора Тревельян, ее племянница, все еще стоя на коленях, кое-что поняла: солонка вовсе ни при чем. И это было ужасно. Вскоре даже Белла сообразила, несмотря на юный возраст. Все три женщины инстинктивно постигли одну тайну. Они догадались, что у Роуз, бывшей каторжанки, будет ребенок.

Роуз стала работать у Боннеров лишь после того, как вышла на волю. Из соображений совести и боясь мелких краж, коммерсант не нанимал каторжан. Если нанимаешь человека свободного, говаривал он, еще есть шанс, что он невиновен; если же нанимаешь каторжника, то принимай как должное, что он непременно украдет.

С выходом на волю для Роуз изменилось немногое. Похоже, судьба заковала ее в цепи куда более тяжелые и ужасные, даром что невидимые. Однако на физической форме женщины это не отразилось. Даже в кандалах она работала как вол. Когда мистер Боннер закладывал альпийскую горку, так приятно потом радовавшую глаз, Роуз таскала корзины с землей и камнями, оставляя на песке глубокие следы, в то время как Джек Проныра и другой помощник недовольно ворчали, тянули корзины волоком, постоянно отдыхали и даже норовили улизнуть. Никто не принуждал Роуз к тяжелой работе. Как и допоздна ожидать хозяев. Тем не менее, она непременно встречала юных леди, когда те отправлялись на балы, открытые лекции или музыкальные вечера, что бывало весьма часто. Она сидела, опустив массивный подбородок на грудь, сложив руки в замок на мощных коленях, и мигом вскакивала – раскрасневшаяся ото сна, без улыбки, но довольная – и помогала юным леди переодеться. Еще она расчесывала волосы мисс Лоры, даже если та не хотела.

«Иди, Роуз, – говорила мисс Тревельян. – Хватит уже».

Роуз невозмутимо продолжала чесать, словно это был ее священный долг, цепко держа свою хозяйку за волосы.

Подобным образом уродливая и нелюбимая Роуз Поршен пыталась привязать к себе людей. Лора Тревельян никак не могла ее полюбить. Конечно, девушка была к ней добра. Дарила свои старые вещи и заботилась о ее физическом благополучии. Заставляла себя улыбаться женщине, и та сразу расцветала. Роуз излучала благодарность всем телом, однако именно ее тело и отталкивало юную хозяйку.

Так произошло и в случае с Джеком Пронырой, «тем типом», как отзывался о нем мистер Боннер после того, как уволил. Свое происхождение Джек держал в тайне и жил случайными заработками: чистил сковородки и выбивал ковры, помогал в саду, хотя считал это унизительным, и даже по надобности управлял каретой, надев импровизированную ливрею, когда Джим Прентис слег с бронхитом. Какие бы обязанности ему ни поручали, Джек Проныра всегда находил время втихомолку послоняться по двору под раскидистыми перечными деревьями, почесывая подмышки и жуя табак. Таким Лора его и запомнила: идет себе и сплевывает блестящую струйку слюны в заросли лавра. Рукава рубашки он обрезал по самые плечи, чтобы ничто не сковывало движений, и выставлял напоказ худые, жилистые руки с синими венами. Иногда Лоре приходилось наведываться во двор по хозяйственным делам, и ей тут же попадался на глаза Джек, весь в грязных пятнах и в бликах солнечного света. Следует признать, здоровался он всегда, хотя в такой наглой и оскорбительной манере, что девушка поскорей спешила в другую сторону, едва завидев его. В конце концов Джек Проныра угодил в каталажку. Причиной его падения стал ром. Говорят, в ночь ареста от него так разило спиртным, что казалось, поднеси спичку – и вспыхнет огненный столб. Так он попал за решетку. Мистер Боннер навестил его и сказал: хотя он всегда помогает тем, кого нанял, при таком поведении Джека он все равно бы его уволил, даже если бы судья не вынес приговор.

Парень рассмеялся ему в лицо, вытер волосатый нос рукой и заявил, что и сам бы ушел.

Больше они Джека не видели.

Однако Роуз осталась, и груди ее все так же колыхались под коричневым платьем. Лора Тревельян продолжала испытывать к ней отвращение. И девушку это крайне удручало, особенно когда горничная прикасалась к ней. Лора старалась не смотреть ей в глаза, как в случае с Джеком Пронырой. Все дело в телах этих слуг, твердила она себе с обреченностью и отвращением и гадала, как восприняла бы ее откровения тетушка, вздумай она ими поделиться. Вряд ли подобные навязчивые идеи тревожат других людей. «Надо выбросить все это из головы, – решила Лора. – Неужели я настолько ограниченна и самодовольна?» Таким невеселым размышлениям она предавалась и думала о том, как исправить свою натуру.

И когда с несчастной Роуз случилась беда, Лора Тревельян чрезвычайно расстроилась. По мере того, как все более-менее наладилось, убрали со стола, подмели все до мельчайших осколки хрустальной солонки, она вполне овладела собой. Никто ничего не заметил. Лора давно приучила себя сдерживать эмоции, и лишь тот, кто смотрит в глубь вещей, мог бы догадаться.

Тетушка Эмми видела только то, что лежит на поверхности. Поднеся к губам прелестный и совершенно бесполезный платочек, она сказала:

– Ну, девочки, вне всякого сомнения, это должно остаться между нами! Слава господу, что столовая не сообщается с кухней напрямую, и Касси с Эдит ничего не заподозрили. Разумеется, мистера Боннера уведомить придется, ведь ему может прийти в голову дельное предложение. До тех пор – ни слова!

– Маменька, мы позабыли про пикник у Принглов, – напомнила Белла, услышав бой дедушкиных часов.

Не было такой катастрофы, от которой Белла не смогла бы оправиться. В ее возрасте это еще получалось.

Ее мать досадливо прицыкнула.

– Да, милая, – протянула она. – Миссис Прингл будет вне себя… Экипаж подадут через полчаса, если мистер Прентис сможет подняться. Роуз, попроси Эдит сбегать к Джиму и напомнить про карету. Боже, мы опаздываем!

Не медля ни минуты, Лора Тревельян побежала переодеваться, досадуя на все пикники, вместе взятые. Ветер гнул деревья. Листва за окном металась спутанной зеленой массой, и Лора хмурилась, поправляя рукава и приглаживая волосы. Почти каждый день она гуляла по саду среди разросшихся кустов камелий и множества бесформенных темно-зеленых кустарников, какие встретишь в любом большом саду, и чешуйчатых местных уроженцев с отстающей от стволов корой. В углу сада рос бамбук, который знакомый капитан торгового судна привез мистеру Боннеру из Индии. Изначально там было всего несколько растений, потом они превратились в чащобу, наполняющую округу невероятно нежным шелестом. Даже безветренными вечерами беседа листьев бамбука, так похожих на перья, слышалась вполне отчетливо; иногда друг с другом сталкивались высокие как мачты стволы, и среди них раздавались голоса – прохожие перелезали через стену сада и лежали в зарослях, поедая свиные ножки и занимаясь любовью. Как-то раз Лора нашла там аляповатую женскую шляпку. В другой раз она обнаружила Роуз Поршен. «Это я, мисс, – сказала служанка, – в доме совсем душно». Потом Роуз протиснулась в глубь зарослей. Иногда ночь наполняли возгласы и непонятные огни. У корней бамбука влажная почва бывала затоптана. Мужские голоса звучали лениво и уверенно, женские – приглушенно. «Видно, напугал я вас, мисс», – сказал однажды из темноты Джек Проныра, лежавший, опершись на локоть, и поднялся с земли. Он курил. Лора едва не задохнулась от гнева.

И вот теперь девушка сжимала голову руками, глядя на себя в зеркало. Бледная, но привлекательная, лицо отливает в зелень. Немного румянца, и Лора была бы настоящей красоткой, считала тетушка Эмми и советовала племяннице ронять носовой платок, прежде чем войти в комнату, чтобы кровь прилила к щекам.

– Лора! – позвала Белла. – Карету подали. Маменька ждет. Ты ведь знаешь эту миссис Прингл!

Лора Тревельян взяла шаль. Она действительно была по-своему красива и теперь разрумянилась – то ли при мысли о чем-то, то ли из-за окрепшего ветра, который раскачивал деревья в саду. На ковер сыпались иголки. Сухо шелестел бамбук.

Когда все расположились в экипаже и миссис Боннер проверила, взяла ли пастилки от кашля, и попыталась вспомнить, закрыто ли окно на лестничной площадке, когда они уже проехали по дороге до поворота, где растут араукарии, и тут – вы не поверите! – на пути возникла фигура этого докучного мистера Фосса, пружинисто шагавшего им навстречу со шляпой в руке, с мокрым от пота лицом.

О нет, воскликнули все хором и даже руками всплеснули. Впрочем, экипаж все-таки остановили. Им пришлось.

– Добрый день, мистер Фосс, – сказала миссис Боннер, высунув голову. – Вот так сюрприз! Знаете, с вашей стороны весьма дурно нагрянуть так внезапно. Хоть бы записку черкнули! И мистера Боннера сейчас нет…

Фосс открыл рот. От долгой ходьбы губы его побелели. Судя по недоуменному выражению лица, он все еще был погружен в свои мысли.

– Однако мистер Боннер, – с трудом проговорил немец, – отсутствует не только здесь, но и в городе. Уехал, сказали мне там. Уехал домой.

Иностранный язык, на котором ему пришлось изъясняться, его ужасно расстраивал.

– Конечно, уехал, – радостно кивнула миссис Боннер, – да только вовсе не домой!

При случае она любила поозоровать. Белла захихикала и отвернулась к горячей обивке темного салона. Экипаж дарил превосходную защиту.

– Как жаль, что вас ввели в заблуждение! – продолжала куражиться миссис Боннер. – Мистер Боннер уехал на пикник к своим друзьям Принглам, где мы вскоре к нему присоединимся.

– Не важно, – вздохнул Фосс.

Он был даже рад. Племянница сидела в карете и смотрела на его лицо так, будто оно вырезано из дерева. Она разглядывала корни волос и поры кожи, причем весьма беспристрастно.

– Вот ведь незадача, – сказала миссис Боннер.

– Ничего страшного, это не важно.

Фосс надел шляпу.

– Разве что вы сядете с нами. Вот именно! – воскликнула миссис Боннер, обожавшая принимать неожиданные решения. – Вы отправитесь с нами! И тогда сможете сообщить мистеру Боннеру сведения, ради которых пришли. То-то он обомлеет!

Ступеньку кареты призывно опустили, и теперь уже Фосс обомлел. В тот день он шел к своему покровителю не столько с новостями, сколько с желанием пообщаться, и вовсе не рассчитывал на компанию всех этих женщин.

Немец стукнулся головой, и его поглотил закрытый экипаж, полный запахов и голосов леди. Ситуация вышла престранная и неловкая: сидеть приходилось, сдвинув колени, чтобы не задеть многочисленных юбок, со всех сторон раздавались заботливые предложения.

Он очутился подле красивой девушки, мисс Беллы, которая продолжала хихикать и сидела, сложив руки в замок. Напротив благовоспитанно покачивались в такт движению экипажа мать и племянница. Хотя черты последней Фоссу были знакомы, он никак не мог вспомнить ее имя. Впрочем, это не имело значения. Так они и ехали. Однажды в окошко ворвался запах гниющих водорослей и наполнил весь салон. Мисс Белла закусила губу, отвернулась и вспыхнула, в то время как две другие леди сделали вид, что ничего не заметили.

– Представляете, – внезапно оживилась миссис Боннер, – не так давно один джентльмен с женой – имени не помню – ехал в своей карете по Саут-Хэд-роуд и какой-то человек, кажется, беглый каторжник, напал и отнял у несчастных супругов все ценные вещи до единой!

Все слушали с таким видом, будто тема их не касается. Они покачивались в такт движению и попытку завязать разговор восприняли как должное. По крайней мере, миссис Боннер выполнила долг хозяйки. Она поглядывала на своих спутников с тем же гордым видом, который научилась принимать, когда супруги Боннеры только обзавелись собственным экипажем. Что же касается беглых каторжников, то лично ей подобные типы не встречались, и она не верила, что в ее благополучной жизни таковой день вообще наступит. Столь внезапные потрясения происходят лишь с другими людьми.

Вскоре они свернули на песчаную дорогу, ведущую к оконечности мыса Пайпер. Колеса экипажа переваливались, будто падали с одной плиты песчаника на другую. Чинно сидевшие пассажиры бесславно сбились в кучу, словно их кости разом расплавились. При определенных обстоятельствах это было бы даже забавно, однако нынешнее положение дел веселью отнюдь не способствовало, судя по мрачному лицу юной леди. Остальные тоже подтянулись. Лора Тревельян предельно аккуратно убрала подол своей пышной юбки с грубой ткани брюк на выступающих далеко вперед коленях немца.

Из кустов выскочили детишки Принглов, чтобы показать дорогу, и побежали рядом с каретой, смеясь и крича в окна, бросая довольно-таки нахальные взгляды на незнакомца, который вряд ли пользовался полным покровительством Боннеров. Принглы всегда и всюду приезжали первыми. Будучи женщиной весьма состоятельной и сама по себе, и по мужу, миссис Прингл испытывала непреодолимую потребность на всех обижаться. Во время сборов, расхаживая с часиками в руках взад-вперед, миссис Прингл гневно покрикивала на слуг, но намерения при этом у нее были самые благие. Раздражение свидетельствовало о ее глубокой привязанности. К мужу она была чрезвычайно строга, могла поднять на него голос в компании и постоянно требовала доказательств превосходства, коим он не обладал. Подобные демонстрации чувств супруг встречал с терпением и любовью и недавно подарил ей одиннадцатого ребенка, чем немного ее смягчил.

– А, вот и вы! – воскликнула миссис Прингл, которая вместе с помощниками распаковывала провизию, стоя за кустами в кругу из карет и кабриолетов.

В ее тоне было ровно столько осуждения, сколько дозволяла вежливость. Подле нее, как почти всегда, находилась старшая дочь, Уна.

– Да, моя дорогая, – кивнула миссис Боннер, которой недавние события придали вид таинственный и невинный. – Если мы и опоздали, то лишь по вине маленького домашнего переполоха. Простите, что заставили вас переживать.

Когда Боннеры вышли из кареты, девушки расцеловались весьма радушно, хотя Уна Прингл никогда не доверяла Лоре, потому что та была худая как палка и, хуже того, с мозгами. В целом, Уна предпочитала противоположный пол и все же была слишком благонравна, чтобы признаться в этом даже своему дневнику, не говоря уже о подруге. И вот теперь, якобы прикрывая глаза от слепящего солнца, она вовсю рассматривала джентльмена или просто человека, сопровождавшего Боннеров. Вот уж кто был палка так палка! Верная своей природе, Уна Прингл незамедлительно решила несложную математическую задачку с двумя «палками».

Миссис Боннер поняла, что настал момент объяснить присутствие немца, и сказала:

– Это тот самый мистер Фосс, исследователь, который скоро отправится в буш.

Вполне официальная вначале фраза закончилась почти комично, поскольку ни миссис Боннер, ни миссис Прингл не могли воспринимать всерьез деяние, столь далекое от их привычной жизни.

– Джентльмены там, внизу, – проговорила миссис Прингл, пытаясь избавиться от этого недоразумения. – Что-то обсуждают. Приехал также мистер Питт, и Уоберн Макалистер, и один или два наших племянника.

Повсюду бегали дети, цепляясь одеждой за ветки. В подлеске раздавался веселый смех.

Фосс предпочел бы углубиться в собственные мысли, что отчасти ему и удалось. Вид у него при этом стал диковатый. Потрепанный цилиндр, дешевый черный костюм, угловатая фигура – никто решительно не знал, что с ним делать, разве что он сам.

Поэтому миссис Прингл и миссис Боннер с надеждой обратили взгляды в том направлении, где вроде бы находились джентльмены.

– Девочки, сходите-ка с мистером Фоссом, – велела миссис Прингл, мобилизуя свои лучшие войска, – пока мы с миссис Боннер немного побеседуем.

– Пойдем? – спросила Уна, хотя указание матери было недвусмысленным.

И девушки чинно отправились к берегу. Длинные юбки проделывали дорожки в песке, выравнивая по ходу движения упавшие веточки и беспрестанно сметая с курса муравьев.

– Тебе нравятся пикники? – поинтересовалась Уна Прингл.

– Иногда, – ответила Белла. – Смотря какие.

– Где лейтенант Рэдклиф?

– Сегодня он на службе, – с важным видом проговорила Белла.

Уна кивнула. Она была рослой девушкой без особых достоинств, которую родителям легко удастся выдать замуж.

– Ты знакома с капитаном Нортоном с брига «Отважный»?

– Пока нет, – зевнула Белла, ничуть не интересуясь дальнейшими завоеваниями мужских сердец.

Лицо Беллы Боннер приняло ровное и при этом немного высокомерное выражение, поскольку Уна Прингл принадлежала к тем девушкам, до которых ей не было дела, но обстоятельства вынуждали ее с ними знаться. В самом деле, сила обстоятельств того и гляди грозила испортить весь пикник. И тут к ним подбежали дети, начали радостно галдеть, скакать вокруг и тянуть Беллу в разные стороны, чуя в ней заводилу, отчаянно скучающую по тем играм, в которые она играла совсем недавно. Разбушевавшийся вихрь детворы вскоре подхватил ее и закружил между неподвижных деревьев. Кровь прилила к кончикам пальцев девушки, довольно толстая, крепкая шея раздулась от радостных криков.

– До чего же Белла энергичная, – вздохнула Уна, оставшись с Лорой и иностранцем. – А вам случается бегать и прыгать, мистер Фосс? – спросила она с легкой ехидцей.

– Прошу прощения? – не понял немец.

– Думаю, что да, – сказала Лора Тревельян, – при необходимости. И без посторонних глаз. Невидимый бег и невидимые прыжки. Я и сама этим занимаюсь.

Фосс, которого слишком грубо оторвали от размышлений, полный смысл ее слов уразуметь не успел и все же понял, что эта красивая девушка – его союзник. Хотя на него она даже не взглянула. Лора выписывала в воздухе какую-то фигуру муфтой из морского котика, захваченной на случай перемены погоды и в качестве защиты от опасностей куда менее очевидных.

Ее зовут Лора Тревельян, вспомнил он, племянница Боннера.

Радостный день, полный солнца и ветра, пронзил поверхность ее сумрачной зелени, и она засветилась. Выходя из клети темных сучьев, девушка уже мерцала, сама не осознавая произошедшей в ней перемены. Незнание своей неотразимости придало ее лицу мягкость, обычно ему несвойственную. Вокруг скалистого берега, по которому они брели, вздымались нежные волны. Шум моря стал отчетлив. Когда они вышли из-под сени деревьев и замигали на солнце, Лора Тревельян улыбнулась.

– Они вон там, – довольно мрачно проговорила Уна и даже не удосужилась прищуриться, поскольку все эти джентльмены были ей знакомы. Фосс и Лора прикрыли глаза от солнца ладонью и разглядели расположившихся на золотистых скалах джентльменов и молодых людей, снявших шляпы, и мальчиков, которые боролись друг с другом или бросали камешки в море. На фоне красочного дня обряженный во все черное чужак смотрелся особенно неуместно.

– Нам лучше спуститься, – заметила Лора, – и передать мистера Фосса с рук на руки.

– Я могу им помешать! – запротестовал немец. – Что они обсуждают?

– То же, что и всегда обсуждают мужчины, – сказала Лора.

– Сделки, – предположила Уна.

В некоторых вещах он явно ничего не смыслил.

– Английский пакетбот. И погоду.

– И овощи. И овец.

По мере того как они спускались, опасения девушек подвернуть ногу порой покрывали трещинами эмалевую уверенность их голосов. При подобных обстоятельствах они не отказались бы от надежной мужской руки. А у мистера Фосса были крепкие запястья. Он ринулся на помощь с готовностью, проистекавшей не столько из галантности, сколько из желания хоть чем-то себя занять.

Наконец они прибыли к месту. Джентльмены сверлили их взглядами, потому что еще не решили, какие укрепления следует воздвигнуть.

Лишь мистер Боннер смел все новоявленные баррикады, хлопнул своего протеже по плечу и надтреснутым голосом вскричал:

– Добро пожаловать, Фосс! Если я не предложил вам предпринять шагов, которые вы и так предприняли, то лишь потому, что у меня создалось впечатление, будто вам подобные мероприятия не по нутру. Хотя сам я придерживаюсь мнения, что каждому человеку есть чем удивить своих собратьев, и вопрос лишь в том, чтобы эту его особенность обнаружить. В общем, присоединяйтесь!

Подобным образом мистер Боннер отгородился извинениями от любого, кто мог бы их пожелать.

Некоторые из молодых людей, с крепкой юной кожей и отсутствующим взглядами, подскочили и обменялись с иностранцем твердыми рукопожатиями. Двое же самых пожилых и важных джентльменов, мистер Прингл и неизвестный Лоре мистер Питт, чьи животы были слишком велики, а суставы гораздо менее подвижны, чем у молодых людей, вежливо покашляли и поерзали на камнях. Далее последовал рассказ о том, как появился Фосс. Он много улыбался, пытаясь выглядеть дружелюбным, однако вместо этого казался голодным.

– Его нам сам Бог послал, – заметила Лора, слыша в своем голосе неестественные нотки, вызванные неловкостью ситуации, – для защиты от беглых каторжников.

Молодые люди расхохотались. Тем из них, кто знал Лору Тревельян, не было до нее дела, ведь она имела склонность к чтению книг.

Мистер Прингл и мистер Питт отреагировали не так поспешно и более скептично, поскольку вели поразительно пустопорожнюю беседу, прерванную столь бесцеремонно.

Мистер Боннер стоял с красным лицом. Гордость за немца не могла превзойти в нем стыд. Так мужчины переживают из-за какого-нибудь тайного дара, коим обладают и не рискуют заявить об этом в открытую, в связи с чем тонкими намеками пытаются публично осудить то, что им дорого.

– Фосс, знаете ли, возглавит экспедицию, которую мы устраиваем. За ней стоит Сандерсон, Бойл из Джилдры и еще пара человек. Среди участников – молодой Ангус из Далвертона, – добавил он для той части компании, которая была того же возраста и склада характера, что и отважный помещик.

Молодые люди, все как один в праздничных костюмах превосходного качества, улыбались недоверчиво. Они сложили руки на груди, швы и мышцы затрещали.

– Это великое событие, – проговорил багровый мистер Боннер, – и оно вполне может оказаться событием историческим! Если только они принесут свои кости назад. Так ведь, Фосс?

Все засмеялись, и мистер Боннер почувствовал с облегчением, что принес свою жертву почти незаметным движением ножа.

При необходимости Фосс умел не обращать на такие вещи внимания. Но раны саднят, особенно на соленом воздухе. Он улыбался и щурил глаза в огромном театре света и воды. Некоторые его жалели. Некоторые презирали, видя в нем лишь нелепого иностранца. Никто, понял он, содрогаясь от гнева, не осознает его силы. Посредственности, скоты – они даже не подозревают о мощи камня или огня, пока не наступит последний миг, и эти изначальные элементы не обратят их в ничто! Вот самое блеклое и самое ясное из всех слов, которое как нельзя лучше отражает завершенность…

Мистер Прингл прочистил горло. Поскольку материальное положение давало ему право на предупредительное внимание присутствующих, говорил он медленно и долго.

– Впрочем, думается мне, исходя из собранных свидетельств – коих не так уж и много, прошу заметить, – сделанных во время кратковременных вылазок по окраинам, так сказать, создается впечатление, будто эта страна чрезвычайно враждебна по отношению к любым попыткам планового освоения. Доказано, что пустыни не поддаются изменениям и развиваются в соответствии со своими собственными закономерностями. Как я уже отметил, нам мало что известно. Вполне возможно, в центре континента скрывается истинный рай. Кто знает? Лично я считаю, мистер Фосс, что вы обнаружите там лишь аборигенов, толику мух и нечто вроде дна моря. Таково мое скромное мнение.

Живот мистера Прингла, который был не столь уж скромен, заурчал.

– Вам доводилось бывать на дне моря, мистер Прингл? – спросил немец.

– Что? – удивился мистер Прингл. – Нет.

Однако во взгляде его появилась непривычная глубина.

– Лично мне – не доводилось, – проговорил Фосс. – Кроме как во снах, разумеется. Поэтому я заворожен лежащими предо мной перспективами. Даже если будущее бескрайних песков лежит исключительно в дебрях метафизики.

Немец подбросил камешек, сменивший цвет в его ладони с бледно-лавандового на пурпурный, и поймал его прежде, чем тот достиг солнца.

Публика в виде солидных молодых людей лишь посмеялась над этой немецкой блажью, и их сложенные на груди руки еще сильнее натянули материю на спинах.

Бедняга мистер Боннер отчаянно стыдился. Он с радостью запихнул бы этого типа куда подальше и в будущем намеревался свести роскошь их общения к приватным беседам, хотя в данном случае был ни в коей мере не виноват.

Он подумал о жене. И неодобрительно покосился на племянницу.

Лора Тревельян водила кончиком туфельки по длинному ребристому следу какого-то морского червя, будто это было важно. В тот замечательный день чрезвычайно важным казалось все: и пытливые рты анемонов, окруженные щупальцами, и перекрученные корни плавника на мелководье, и сиреневая пена, лижущая песок, и солнце – солнце, бьющее прямо в голову. Разумеется, Лоре было слишком жарко в теплом платье, которое она надела на случай более холодной погоды, в результате чего все слова превращались в круглые тяжелые гирьки. Когда разговаривал немец, она не поднимала головы, зато слышала, как падают его слова, и любовалась их формой. Покинув плоскость рациональности, которой Лора намеревалась придерживаться, ее мысли и сами приняли причудливые и даже дикие формы. Ну и пускай. Прелестное чувство. Ей хотелось сидеть на камне и слушать слова, только не любые, а особенные, таинственные, поэтичные слова, чей смысл понимает лишь она, благодаря способности, обретенной во сне. И сама она бесплотна. Воздух соединяется с воздухом, испытывая удовольствие ничуть не меньшее, чем тела из плоти и крови.

Она чуть улыбнулась этому решению моря и солнечных бликов. Лицо девушки раскраснелось. Подол платья стал неровным, набухнув черными фестонами там, где на него попала вода.

– Послушай, Лора, – сказал Вилли Прингл, подходя, – на этом пикнике мы еще не состязались в беге, а какой без этого пикник! Что скажешь?

Вилли Прингл был юношей или даже молодым человеком (судя по его учтивости), довольно непринужденным или же он пока не ожесточился. Влажные, добродушно изогнутые губы, невинный взгляд. Он лишь недавно поступил младшим клерком в компанию своего отца и дядьев, поверенных, и потому еще испытывал чувство собственной значимости.

– Ты действительно считаешь, что состязаться обязательно? – спросила Лора.

Ранее она тоже увлекалась забегами, но теперь видела некую неспешную необходимость в том, чтобы водить носком туфельки по следу морского червя.

– Э-э, нет. Только разве на пикниках не принято состязаться в беге? – воскликнул Вилли, который желал заниматься именно тем, что делают все люди.

– Глупыш Вилли! – ласково засмеялась разомлевшая Лора.

Вилли тоже рассмеялся.

Ему хотелось обмениваться с Лорой затейливыми шутками, разделять ее непростые увлечения. Однажды он нарисовал ее портрет – не потому, что был влюблен, об этом юноша не думал, просто потому, что образ девушки заполонил его мысли безмерной силой и задумчивой грустью. Рисунок вышел неудачный – он не смог ничего передать, и Вилли быстро порвал его в клочья.

– Нет! – громко прозвучал его собственный голос, возвращая к пикнику. – Вовсе не обязательно. Просто все этого ждут – все эти дети. Давай что-нибудь сделаем!

Лора предпочла остаться в стороне.

Миссис Боннер жалела, что Вилли Прингл не родился несколькими годами ранее – возможно, это многое бы упростило, ведь совместное времяпрепровождение способствует сближению, а Вилли был старшим сыном и обладал хорошими перспективами, пусть и не отличался физической привлекательностью. Однако миссис Прингл вовсе не разделяла иллюзий миссис Боннер. Будучи более чем богатой, она, разумеется, стремилась подыскать своему сыну невесту с деньгами. Кроме того, она придерживалась личного мнения – надо сказать, очень личного, что Лора Тревельян – девица ушлая.

Какой-то молодой человек, костлявый и с бугристой кожей, принялся вещать о проблемах гельминтоза в стаде его мериносовых овец в Кэмдене. Старшие джентльмены следили за рассказом с явным облегчением на лицах. Все были рады отвлечься от тягостных откровений одержимого немца, который продолжал стоять в их кругу, удрученно грызя ногти.

«Еще немного, и я вытолкал бы его отсюда взашей», – сказал себе мистер Боннер, в конечном итоге встав на сторону овец.

– Мы обязаны сделать хоть что-нибудь! – настаивал Вилли Прингл. – Если не бег, то что? Ну же, Лора, помогай! Придумай игру или занятие. Пусть дети соберут плавника, сложим его в кучу и устроим костер.

– Тебе и правда так неймется? – спросила Лора Тревельян.

Она попала в точку, хотя сам он этого пока не осознавал.

– Они же бесцельно тратят время!

Юноша попытался добавить что-нибудь или рассмеяться, но умолк.

Еще в раннем детстве у Вилли Прингла появилось подозрение: от него зависит многое, хотя он так и не выяснил, что именно. До сих пор его усилия ограничивались отчаянными попытками подражать поведению старших и выявлять в нем отличительные черты своего класса – таким образом он надеялся познать самого себя. Однако истины ему не открывались. Поэтому он смотрел на щемящую красоту и простоту обычного стола или кухонного стула и понимал, что в некоем самом важном смысле сущность этих предметов будет по-прежнему от него ускользать, если только он не найдет выхода из тюрьмы собственного разума. Иногда он бился как эпилептик духа, пытаясь вырваться на волю. В результате ладони у него становились влажными, руки и ноги – ватными, усугубляя тем самым его природную нескладность. Над ним много смеялись. Люди пока не поняли, что он из себя представляет: то ли чудовище, то ли лунатик, то ли еще кто. Позже, выяснив это, они бы, вероятно, его отвергли.

Насущную проблему Вилли решила Белла, ставшая источником вдохновения. Она подбежала вместе с младшими Принглами, двумя маленькими девочками, которые цеплялись за юбки или, что нравилось им куда больше, за выступающие части ее вдохновленного тела. Как только она останавливалась, дети опутывали ей запястья горячими ладошками. Белла давно была без шляпки, волосы ниспадали на плечи золотистой волной. Кожа приобрела медовый оттенок, под нею неистово бунтовала кровь, и когда девушка переводила дух, создавалось впечатление, что она больше не пленница своих одежд.

– Погоди, Белла, погоди! – кричали маленькие девочки.

– Подожди нас! – вторили им другие дети.

Ага, Белла вырвалась, заметила Лора Тревельян и тоже приготовилась встать на крыло.

Белла бездумно отломила веточку каллистемоны, пламеневшую теперь в ее руках багряным факелом. В подоле юбки лежало несколько гладких камешков сизого цвета, кусочек красного черепка и пучок зеленой травы, чьи вздувшиеся стебли с круглыми бугорками делали ее настоящим сокровищем.

– Куда мы идем?

Слабые детские голоса звучали, тем не менее, властно. Мальчики перестали задирать друг друга и помчались догонять девочек, требовавших кульминации.

– Мы идем строить храм! – объявила Белла.

Девушка раскраснелась от беготни. Она была еще очень юной.

– Можно подумать, Белле двенадцать лет, – посетовала Уна Прингл, которая обычно по утрам составляла букеты для своей матери.

– Какой храм? – вскричали дети.

Мальчики теснились все ближе.

– Одной богини.

– Какой богини?

Взметнулся песок.

– Вот вместе и решим! – бросила Белла через плечо.

Огромная вереница идолопоклонников взрывала песок, взметала его кверху. Мальчики подбрасывали на бегу свои кепи и радостно роняли их на золотой пляж.

– Белла сошла с ума, – проговорил Вилли Прингл не без одобрения.

Инициатива уплывала у него из рук. Так обычно и случалось. Бредя за почитателями Беллы, он остановился, чтобы поднять морскую улитку и лизнуть соленый панцирь. Хотя Вилли Прингл еще не научился смиряться со своей натурой и долей, ему удалось довольно быстро утешиться.

По крайней мере, разговаривающие на камнях мужчины больше не представляли первостепенной важности. Это стало ясно. Что-то изменилось, поняли Уна и Лора. Неизвестно, понял ли немец; в любом случае, он и сам был мужчиной.

Конечно, мужчины необходимы, размышляла Уна Прингл, только разве они не бывают чересчур утомительны?

Уна и Лора двинулись вдоль берега.

– Уоберн Макалистер – тот, что рассказывал про гельминтов, – владелец поместья, которое многие считают самым дорогостоящей во всем Новом Южном Уэльсе, – вспомнила Уна и ободрилась. – Судя по всему, он очень богат.

– Вот как, – сказала Лора.

Иногда она так низко опускала голову, что подбородок касался ключицы – будто прятался.

– Вдобавок к поместью, Уоберн-Парк, у него есть интерес в Новой Англии. Увы, своих родителей бедный юноша потерял, – продолжила Уна, как ее учили, – потерял еще в младенчестве, так что его упования на будущее материализовались в солидное состояние в самом начале жизни. Еще у него есть несколько дядюшек, либо бездетных, либо холостяков. И со всеми ними Уоберн поддерживает прекрасные отношения.

Лора прислушивалась к шагам Фосса, бредущего вслед за ее стыдом по мягкому, шуршащему песку. Уна оглянулась, но увидела лишь немца, которого можно было проигнорировать.

– И такой славный. Совсем неиспорченный, – добавила Уна, внимательно слушавшая разговоры старших. – Исключительно достойный молодой человек.

– Столько достоинств мне не вынести! – взмолилась Лора.

– Лора, до чего же ты смешная, – сказала Уна.

Она слегка покраснела, потом вспомнила, что Лора – особа эксцентричная. Для некоторых нет ничего более ненавистного, чем сдержанность. Уна знала о своей подруге слишком мало. Несмотря на то что обе были девушками, во всех остальных отношениях они чрезвычайно разнились. Уна поняла, что Лора не нравилась ей никогда, и, несомненно, продолжит поддерживать в себе эту неприязнь, хотя имелись все основания полагать, что они останутся подругами.

– Ты берешь на себя право презирать то, что достойно восхищения, лишь бы выделиться, – заспорила уязвленная Уна. – Я и раньше замечала подобное в умных людях.

– О, ты мне льстишь, – отмахнулась Лора Тревельян.

– Однако мисс Прингл права в том, что отдает должное такой прекрасной партии, как мистер Макалистер, – сказал свое слово Фосс, поравнявшись с ними.

Потрясенные девушки тут же отбросили все разногласия.

– Я вовсе не рассматривала его с такой стороны, – объявила Уна, хотя именно этим и занималась. Ложь, сказанная в защиту чести, таковой не считается. – И все же интересно, кому он достанется!

– Совершенно верно, – согласился Фосс. – Мистер Макалистер определенно является одним из краеугольных камней колонии.

Он шел, пиная песок, и тот вздымался всплесками бело-голубого цвета, прежде чем стать ветром.

– Мне доводилось проезжать по его землям, – сказал Фосс. – Я видел особняк. Простоит он бесконечно долго, не боясь ни времени, ни насекомых-вредителей.

Уна просияла.

– Вы бывали внутри? – оживилась она. – Вы видели мебель? Говорят, она роскошная.

Лора не смогла бы точно определить причину своей грусти. Ее поглотили страстные порывы волн. Раскаленные скалы и чахлая сосна проступили на фоне неба невыносимо четко. Плечи девушки совсем опустились.

– Мне бы не хотелось… – проговорила она.

Исчезающий песок, который вздымал Фосс, завораживал.

– Чего? – резко спросила Уна.

– Мне бы не хотелось вступить в брак с камнем.

Уна заставила себя рассмеяться. Лора не знала, чего хочет. Ее преследовало самое прискорбное неудовлетворение, потому как причин для него не было.

– Вы предпочли бы песок? – спросил Фосс.

Он наклонился, поднял пригоршню песка и подбросил. Песчинки засверкали на солнце, некоторые попали всем троим в лицо.

Фосс тоже засмеялся.

– Почти, – с горечью ответила Лора, потом рассмеялась с ними вместе и обрела свободу, поскольку больше не чувствовала привязанности ни к кому.

– Вы пожалеете, – смеялся Фосс, – когда его развеет ветер.

Уна Прингл начала подозревать, что разговор от нее ускользает, поэтому очень обрадовалась, завидев на краю зарослей плотную фигуру своей матери, якобы зовущей помочь с чашками и прочим.

Фосс и Лора пошли дальше. Им было не вполне ясно, что теперь делать и как заполнить огромный пробел места и времени. Как ни странно, сейчас ни одного из них подобная перспектива уже не пугала. Слова, молчание и морской воздух влияли исподволь, пока с ними не произошла перемена.

Прогуливаясь при ярком солнечном свете, согласно опустив головы, они прислушивались друг к другу и постепенно осознали, что на пикнике они, пожалуй, двое самых схожих людей.

– Счастлива мисс Прингл, – сказал Фосс, – уверенная в своем прагматичном будущем, в своем каменном доме.

– Я не несчастлива, – ответила Лора Тревельян, – по крайней мере, не бываю несчастной долго, хотя пока совсем не ясно, каким будет мое будущее.

– Ваше будущее будет таким, каким вы пожелаете. Будущее, – заметил Фосс, – это воля.

– О, воля у меня есть, – тут же сказала Лора. – Только я еще не знаю, как ее использовать.

– Полагаю, это приходит к женщинам с возрастом, – откликнулся Фосс.

Конечно, временами он бывает совершенно невыносим, поняла Лора, но с этим можно смириться. Лучи солнца золотили их фигуры.

– Наверно, – сказала она.

На самом деле Лора Тревельян допускала, что различий между полами гораздо меньше, чем принято считать, однако, пребывая в полной изоляции от реальной жизни, она не решалась делиться своими мыслями.

Они обогнули выступ скалы, и стало совсем тихо. Деревья склонялись к ним тонкими зелеными иглами мертвой хвои. Мужчина и женщина отрешились от внешнего и погрузились в себя, не испытывая ни чувства стыда, ни необходимости в защите.

– Эта экспедиция, мистер Фосс, – внезапно проговорила Лора Тревельян, – эта ваша экспедиция – воля в чистом виде!

Она обратилась к нему с такой предельной искренностью, что при любых других обстоятельствах он бы удивился.

– Не совсем. Волю мою будут ограничивать несколько человеческих существ, не говоря о животных, провизии и прочей поклаже, которую мои покровители сочтут необходимой. – Фосс помолчал. – Лучше бы я отправился босиком и один. Я это знаю, но пытаться объяснить другим совершенно бесполезно.

Лицо его скривилось в усмешке. Тонкие губы пересохли и потрескались еще до того, как наступила засуха, сбоку не хватало одного зуба. В общем, выглядел он неубедительно.

– Вы ведь не позволите своей воле вас уничтожить! – убежденно проговорила Лора.

Теперь очень сильной была она. Ему сделалось приятно, хотя благодарить он не стал. Он увидел мысленным взором, как она берет его голову в ладони и крепко прижимает к своей груди. Однако Фосс никогда не позволял себе роскоши признавать силу в других, предпочитая иллюзию собственной силы.

– Ваш интерес очень трогателен, мисс Тревельян, – рассмеялся он. – Среди пустынь я буду вспоминать о нем с благодарностью.

Он пытался поставить ее на место, она же скрестила пальцы, отгоняя этим жестом нечистого.

– Я не верю в вашу благодарность, – сухо усмехнулась она, – как и в то, что в полной мере вас понимаю. И все же когда-нибудь я пойму.

Продолжая прогуливаться под черными ветвями, мужчина и женщина, казалось, были на равных. Когда они приблизились к тому месту, где проходила самая торжественная часть пикника, – к маленькой полянке с костром и кипятком, веселым смехом и общепринятыми мнениями, на лицах припозднившихся читалось, что их объединяет некая постыдная тайна личного свойства. Впрочем, никто и не заметил.

Мужчины, покинувшие прибрежные скалы менее кружным путем, толпились вместе. Под давлением миссис Прингл, гувернантки и двух нянь все занялись едой. Младшие мальчики держали над углями кусочки мяса, нанизав их на прутья, специально обструганные кучерами, и запах зеленой коры мешался с ароматом жертвенного жира. Девочки дули на горячий чай и мечтательно смотрели на расходящиеся круги. Леди, маясь на складных дорожных стульях, которые расставили прямо на траве, отщипывали крошки сэндвичей и поправляли сползающие с плеч шали.

Теперь стало заметно, что немец все еще стоит возле Лоры Тревельян – уже не для защиты, скорее, так сказать, для обозначения на нее своих прав. Он явно верховодил, и девушке это нравилось. Впрочем, угощенье из его рук она приняла, не поднимая взгляда. Она посмотрела на своего спутника лишь мельком – на его руки, где манжеты сдавили тонкие темные волоски.

– Как я уже говорила, небольшой домашний переполох, – делилась переживаниями миссис Боннер, с таинственным видом поправляя непокорную шаль. – Пожалуй, не такой уж небольшой. Время покажет. Причину для беспокойства дала нам Роуз Поршен.

– О боже! – простонала миссис Прингл и стала ждать объяснений.

Миссис Боннер подхватила шаль.

– Я считаю своим долгом, миссис Прингл, не вдаваться в подробности. – Разумеется, она тут же к ним и перешла.

Обе леди с удовольствием принялись обсуждать возникшее затруднение, покачиваясь на шатких стульях.

Перед мысленным взором Лоры Тревельян появилась Роуз Поршен в коричневом платье, с прижатыми к груди кулаками. Заячья губа женщины выглядела пугающе.

– Нет, благодарю, мистер Фосс. Больше не съем ни крошки, – сказала Лора и отошла, затерявшись среди перепачканных жиром детишек.

– Смотри, Лора, – похвасталась Джесси Прингл, – как я обглодала косточку.

– Как собака! – заявил Эрнест.

Дети тут же сцепились. Лора с радостью нашла себе применение: разнимать, вразумлять, утешать с присущим ей тактом и твердостью. Она говорила:

– Ну же, Джесси, плакать ни к чему. Послушай! Сполосни пальцы в этой жестянке с теплой водой и вытри носовым платком. Вот так. Все знают, что ты девочка разумная.

Роуз Поршен приносила ей воду в маленьком медном чайничке, завернутом в полотенце, словно драгоценность, и оставляла в раковине на умывальнике. Роуз Поршен брала щетку и расчесывала волосы Лоры длинными взмахами, придерживая их другой рукой. Иногда задняя часть щетки била Роуз по крупным грудям, а она продолжала, как ни в чем не бывало.

Лора Тревельян подняла взгляд. Не заметить немца было невозможно: он стоял среди серых зарослей, сухие губы блестели от масла и казались полнее. В его жесткой бороде запутался свет. А, мисс, сказал Джек Проныра, вышли подышать, ветер поднялся, слышите, как он шумит в ветвях? Какова бы ни была причина шуршания бамбуковой листвы, под ее сенью всегда ощущалась прохлада. Летом в ней звучал шепот насекомых, и еще мужчин и женщин, которые создавали в том уголке сада удушье. Полная луна не освещала их тайн. Там витал горячий, черный запах разложения. Серебряные листья-флаги метались, высоко взлетали, почти отрывались от своих лакированных мачт и неизменно возвращались к таинственному средоточию темных корней.

– Иди же, Лора, – позвала миссис Прингл, – больше рук – меньше дела. Нужно собрать все эти мелочи. Мы и так уже опаздываем к вечернему купанию, – добавила она, посмотрев на часики с синим эмалевым циферблатом, которые носила на цепочке.

Лора Тревельян замечталась. В темно-зеленом жакете она выглядела бледной. На лбу, возле корней волос блестела испарина. В компании более взыскательной на ее стыд бы обратили внимание. Поэтому она ухватилась за приглашение миссис Прингл с радостью и стала помогать мисс Эбби, гувернантке, собирать вилки, очищать тарелки, заворачивать остатки еды. Таким образом ей удавалось не смотреть на немца, даже если перед глазами у нее стояли мужественные губы и жилистые запястья с темными волосками. Двигаясь еще проворнее, вероятно, она смогла бы уничтожить и эти впечатления. Так Лора и сделала в порыве трудолюбия. Немец стал ей просто отвратителен.

Дорога домой выдалась еще более тягостной, потому что теперь в переполненную карету добавился дядюшка. Он так и сыпал шутками, ведь Фосса можно было уже не стыдиться. В кругу семьи мистер Боннер в открытую восхищался целью, ради которой его купил, поэтому выражал чувства бурно. Он хлопнул протеже по колену, тем самым заявляя на него свои права и облегчая для иностранца понимание.

Фосс хмыкнул и отвернулся к окну. Все устали друг от друга, за исключением мистера Боннера – людям тучным свойственна и душевная широта.

Добравшись до поворота на Поттс-Пойнт, Фосс устремился к выходу и объявил:

– Я сойду здесь, если не возражаете.

– Нет-нет, Фосс! – заспорил мистер Боннер, в порыве энтузиазма едва не передушив присутствующих. – Езжайте с нами до дома! Потом Джим вас отвезет.

К сожалению, его щедрое предложение прозвучало как приказ.

– Это лишнее, – отрезал Фосс, сражаясь со злосчастной дверцей.

Створка явно была против него. Фосс ломал ногти.

Миссис Боннер издала странный звук, выражая душевное смятение.

– Если вы остановите карету, я сойду здесь! – повторил сквозь зубы Фосс, не чая выбраться.

И тогда мистер Боннер криком, а может быть даже ругательствами, привлек внимание Джима Прентиса на козлах и, когда экипаж остановился, потянулся и одним пальцем открыл дверку, преграждавшую немцу путь к свободе.

Пойманный ворон вырвался на волю. Сердитый и помятый немец ликовал, и лучи закатного солнца увеличивали большую часть вещей обыденных до поистине героических масштабов. Если бы не его гордыня, поняла Лора, немец был бы смешон. Как ни ужасно, именно гордыня его и спасала. Глаза Фосса сверкали в вечернем свете.

– Благодарю вас за приятный Ausflug, – начал он, расстроенно хлопнул в ладоши и поправился: – За приятный день, мистер Боннер.

Фосс все еще не был свободен. Вокруг него вились чужие слова.

Тетушка Эмми, конечно же, расчувствовалась и сложила губы в подобающую случаю гримасу. Дядюшка, искренне считавший, что иностранцы понимают, лишь когда им кричат, недовольно бормотал себе под нос, выражая свое мнение о некоем типе.

– Я свяжусь с вами, мистер Боннер, – сказал Фосс, глядя куда угодно, только не на своего благодетеля, – когда возникнет необходимость. Время поджимает, и я больше не смею злоупотреблять вашей добротой.

Он слегка улыбнулся.

– Надеюсь, я не был для вас обузой.

Все смотрели на него потрясенно, а Фосс между тем был очень доволен собой. Он упивался вечерним воздухом с таким видом, словно никто и представить не мог, что ему пришлось вынести. Даже ноздри его трепетали от презрения.

– Я вновь благодарю вас, – сказал он, завершая некий ритуал соблюдения условностей, имевший значение только для него самого.

И поклонился.

Он кланяется самому себе, поняла Лора.

Разумеется, его эксцентричность принялись горячо обсуждать, едва карета со скрипом двинулась дальше, а черный силуэт немца удалился в закат. Наивными мнениями обменивались лишь трое присутствующих. Четвертая хранила молчание.

Лора не разговаривала, потому что ей было стыдно. Она чувствовала, что чересчур увлеклась. Впечатлительный свидетель несчастного случая нередко принимает вину на себя и испытывает потребность ее искупить. Так и девушка тоскливо вертелась в своем душном углу и извелась бы совсем, если бы они наконец не приехали. Экипаж гулко прокатился по крытой галерее, и Лора вздохнула с облегчением. Ей следовало как-нибудь наказать себя за высокомерие немца. Собственная гордость не давала ей покоя.

Роуз Поршен, дождавшись их возвращения, вышла из дома, открыла дверцу кареты и опустила подножку, чтобы хозяева смогли выйти.

Загрузка...