Глава 6
– Ты бы не сильно здесь распространялся о своих чайлдфри предпочтениях, – морожу Богдана максимально злым взглядом. – И да, дети могут войти в родительскую спальню.
Мне кажется, если бы он мог, то просто отправил нас обратно, но не может и терпеть тоже не хочет.
А я не горю желанием делать из него по ускоренной программе супер-друпер отца.
– Соня, Саша, девочки… – успокоить их я сейчас явно не смогу, но могу показать, что я рядом и люблю их.
Я обнимаю тихо плачущую Сонечку, притягиваю к себе визжащую Сашку.
– Люблю вас! – и снова целую.
Так мы и сидим в обнимку. Племяшки приходят в себя. Смотрят на меня взглядом, наполненным детской признательностью и благодарностью. Я вздыхаю.
Дети заслуживают любви, материнской и отцовской. Эти дети точно.
– Намиловались? – возвышаясь над нами, возникает недовольная физиономия Богдана. – А теперь марш в свою комнату! – он вытягивает руку и указывает девочкам на дверь, я не выдерживаю.
– А знаешь что! Иди сам в ту комнату, – встаю с корточек и зеркалю его же движение.
– Что? – брови Горского сходятся в одну линию на переносице. – Повтори! – требует моего подчинения и капитуляции.
А мне совсем не сложно. Но я не повторяю, а просто шлю этого засранца в пешее…
– Девочки, закрыли уши! – и мои крохи послушно выполняют требование, Сашка, правда, оттопырив два пальца, подслушивает, как обычно. – Иди ты… Сегодня в этой комнате спим мы.
Да. Горский явно в шоке. У него даже подбородок дергается.
– Я не ослышался?
– Нет!
– То есть я должен покинуть свою комнату? Верно?
– Слушай, а соображаешь ведь… А на вид дурак…
Зря я, конечно, так. Но он сам виноват. Дети не заслуживают обвинений и гнева в свой адрес.
– Хамка! – выдает Богдан, а затем, грозно зыркнув на девочек, хватает меня за руку и куда-то тащит. – Я ее скоро верну. Не ныть! – приказывает сестрам и закрывает за нами дверь.
Хозяин дома и жизни сильно не церемонится со мной. Я даже теряю красивые тапочки с опушкой по пути. И больно ударяюсь большим пальцем ноги. С таким остервенением мой фиктивный муж тащит меня по коридору.
– Отпусти… – пытаюсь расцепить его жесткий захват.
Но он прет, не видя препятствий, толкает дверь в детскую, и я даже не помню, как влетаю в комнату и шлепаюсь на первую ближайшую кровать.
– Я говорю, ты слушаешь! – сплевывает злобно Богдан, и я чувствую, как мурашки бегут по спине, я покрываюсь гусиной кожей. От страха или…
Я смотрю на Горского прямым взглядом и понимаю, что сильно зацепила этого бесчувственного грубияна-одиночку.
– Ты не приказываешь в моем доме – первое.
Я забираюсь на кровати с ногами, но тут же рывком меня подбрасывает вверх.
Горский не особо церемонится. Он решает меня поднять. Его не устраивает, что я игнорирую его и не подчиняюсь. А ведь должна трепетать в его присутствии и с открытым ртом слушать и выполнять все, что он захочет.
Не на ту нарвался.
– Когда я с тобой разговариваю, ты не смеешь смотреть на меня так…
– Как? – я хлопаю ресницами и еще подливаю масла в огонь.
–Во-о-от, о чем я и говорю, вот таким… – и он подтягивает меня ближе и шепчет одними губами: – Я умею укрощать диких и непослушных, кошечка, – и его лапища ложится на мое бедро.
В возмущении я сразу реагирую и отвешиваю ему пощечину.
– Еще раз ты коснешься меня подобным образом, и я не посмотрю, что ты…
И дальше я совсем теряю дар речи, потому что Горский сминает мои губы в жестком поцелуе.
– Ведьма! – выдыхает, а затем повторно целует.
Я пытаюсь вырваться из захвата его рук, но ничего не получается. Поцелуй не противный, но совсем неправильный. Я чувствую себя так, словно…
И от этого «словно» в голове совсем шумит, а Богдан с напором продолжает вытворять нечто такое с моим ртом, что сердце начинает бешено отбивать ритм и я даже с дыхания сбиваюсь.
Мне не хватает всего. Воздуха в легких. Света, потому что в глазах темнеет до черных мушек, и… кувалды. Да, ее родимой.
Я предпринимаю попытку оттолкнуть фиктивного мужа, но он лишь усмехается и заводит мои руки за спину.
– Что, ведьма, не выходит по-твоему? – с видом победителя уточняет Богдан.
Ну что же, я не могу сдерживать себя долго! Тем более когда мои чувства задеты, а личные границы нарушены. Бью не сильно, но метко. Ногой. В пах.
***
– Дрянь мелкая, – согнувшись, цедит мой муженек.
А мне не жаль его совсем. Я чувствую, как кровь разгоняется по венам, в груди становится жарко, а дышать… Вроде дышу, но напряженно, с переменным успехом.
– Кто тебе дал право? – зачем-то решаю воззвать к его совести и чести. – Что это за манера общения и вообще… Это как-то гнусно, не находишь?
– Кто бы говорил. Баланс карты решила в минус увести, засранка?
– Не обеднеешь, – быстро защищаюсь и отступаю на несколько шагов от Богдана. – И вообще, мы тебе нужны больше, чем ты нам! – бросаю как вызов, самоуверенно весьма.
– Считаешь? – Горский медленно разгибается, а затем расправляет свои широченные плечи. – В эту игру можно играть вдвоем, дикая кошка, – этот гад играет бровями, а затем, усмехнувшись, обходит меня, добавляя: – Не вздумай выжить меня из собственного дома. Будешь милой и пушистой, долг будет прощен. Выпустишь коготки, – и так по-собственнически проводит рукой по моей скуле, – пожалеешь, я не прыщавый слюнявый студентик и не люблю, когда женщина перетягивает одеяло на себя, – а затем щелкает меня по кончику носа, словно я маленькая…
И почему-то именно сейчас я не нахожу, что ему ответить едкого. И слова забываю, и язык немеет. Сил хватает только моргать, и, кажется, сегодня последнее слово остается за ним. Тем, кто всегда был самым ярким участником моих ночных кошмаров.
За спиной хлопает дверь. Я вздрагиваю и отмираю. Упираюсь взглядом в двух розовых зайцев, которые сидят на кроватках девочек, их я успешно прикупила с карты Горского. Да, без игрушек никак. Потому что одного медведя было мало, чтобы побесить Богдана, без зайцев совсем никак.
Но почему-то именно сейчас сердце сдавливает словно раскаленной металлической проволокой. Кажется, я куда-то влезла, куда совсем не стоило, и почему-то мой внутренний голос нашептывает, что я до сих пор хочу быть в этой невозвратной точке, с той самой минуты, когда увидела Горского еще в первую нашу встречу.
Ничего. Я справлюсь. Подумаешь, какая-то неделя. Да тут жить не успеваешь, годы пролетают как один день, что такое неделя?!
Пытаюсь себя успокоить. Нельзя расслабляться, впереди еще совместная ночь с Богданом, и…
Дверь снова хлопает.
– Яр, он ничего тебе не сделал плохого? – тоненьким и испуганным голосом уточняет Соня.
Разворачиваюсь и смотрю на племяшек.
– Вам и правда страшно одним?
Сашка опускает взгляд. Все ясно. Не страшно. О такой комнате они мечтали всегда и сейчас просто включают капризы, чтобы я не расслаблялась.
– Не переживайте. Богдан Горский мне никогда и ничего не сделает, – решаю их успокоить, подхожу к моим зайкам ближе и притягиваю к себе. Целую обеих в макушки поочередно, а затем предлагаю уже завершить этот сумбурный день. В надежде, что, может быть, завтра будет горазда проще и легче.
– Яр, прости… – шепчет Сашка.
И сегодня впервые, когда племяшка делает это как-то более осознанно, не из обиды или потому, что так надо. А я вижу, что ей действительно стыдно и она хочет извиниться. По крайней мере, предпринимает такую попытку.
– Милая… – я немного теряюсь с непривычки и перевожу взгляд на затихшую Сонечку.
Вторая племяшка поражена не меньше моего. Она как будто ждет реакции и дальнейших последствий.
– Я вас так люблю, девочки.
Сашка кидается мне на шею, а Соня накрывает нас обеих своими объятиям.
Сидим. Не дышим.
У нас проявление нежности – это совсем не редкость, но сейчас все чувства обострены, и такое привычное взаимодействие с детьми воспринимается совсем по-другому.
– И мы тебя любим, Яр, – в один голос проговаривают мои непоседы.
Кажется, сейчас наступает миг настоящего счастья, неподдельного и такого своевременного.
– Мы не будем вам мешать, – проговаривает Сашка. – Мы понимаем.
– Что вы понимаете? – я немного смущена подобным заявлением, но стараюсь держаться.
– Ну вы же теперь муж и жена и в кровати одной должны спать.
– Ну… – я пытаюсь подобрать правильные слова ко всему тому безобразию, в которое мы попали не совсем добровольно.
Я стараюсь найти оправдание своеобразным договоренностям между нами и Горским. И понимаю, что его нет. Как-то все слишком быстро случилось, я даже толком понять не успела, как в таком достаточно большом городе девочки выбрали именно машину своего биологического отца.
Мама непременно бы схватилась за сердце, но пока она на отдыхе, и разруливать предстоит все мне одной. И посоветоваться даже не с кем! Я ловлю себя на мысли, что моя неопытность все-таки сказывается и проявляется во многих ситуациях. Невозможно вырасти в один момент без последствий. Мне пришлось отречься от всей легкости и непосредственности, от таких вещей, которые сопровождают человека в юности, и быстро повзрослеть. Моего желания никто не спросил, и та же сестра не особо задумывалась, когда бросала собственных детей на своих родных.
***
Девчонки на удивление быстро укладываются. И дело обходится без просмотра телевизора. Я даже не успеваю рассказать им сказку до конца. Встаю и на цыпочках покидаю детскую комнату.
В коридоре тоже крадусь, встаю на полную стопу только у спальни Горского. Нашей спальни. Супружеской.
Войти не решаюсь. Стою и рассматриваю идеально выкрашенное дверное полотно. В этом доме все так и есть: идеально и по-мужски.
Решимости мне добавляет стук женской обуви. Кого-кого, а Анну Николаевну я видеть не хочу, тем более желать ей доброй ночи.
Нажимаю на дверную ручку и жду очередной словесной перепалки с Богданом.
Но нет. Кажется, сегодня устали не только дети, но и большие дяди. Горский лежит на высоком матрасе своей огроменной кровати и мирно посапывает.
Выдыхаю. Не храпит. Разве так бывает? Послушать всех вокруг, мужчины – это исчадие храпа и горлового бульканья.
А тут такой сюрприз и опровержение самого неприглядного относительно всех мужчин разом.
Вот и хорошо. Может, я тоже смогу этой ночью выспаться?
Раздеваюсь я у кресла, проходить в гардеробную не решаюсь, а то еще разбужу Горского. Со спинки беру сорочку. Длинную, чуть ли не в пол. Радуюсь тому, что успела принять душ еще до прихода Богдана.
Быстро занимаю свободное место на кровати и даже позволяю себе раскинуться звездочкой, благо, ширина кровати позволяет быть максимально далеко от Горского.
Может, не все так плохо? Мысленно отсчитываю сутки от договорной недели и закрываю глаза.
Недолго я наслаждалась тишиной и умиротворением от завершения такого сложного дня.
Поспать удается от силы двадцать минут. По крайней мере, я так ощущаю, а затем открываю глаза. На мои волосы, лицо и шею стекает вода. Что происходит, спросонья я даже не сразу понимаю…
– А-а-а, – не сдерживаю крик и пытаюсь понять, что происходит, рядом начинается активное шевеление и бранные выкрики Горского.
– Да что же ты неугомонная такая… – сначала злобно выплевывает Богдан, а затем осекается, потому что наступает понимание.
И не только у него.
– Кто проводит трубы в потолке? – я ахаю, когда вижу стекающую сверху воду.
И она так прилично стекает, вполне заменит небольшой дизайнерский искусственный водопад в любом торговом центре.
– Ринка, зараза, – шипит на кого-то мой фиктивный муж.
Я же даже и знать не знаю, о ком идет речь…
– Сделай что-нибудь! – на инстинктах цепляюсь за локоть Богдана.
И он делает. В трусах вылетает из нашей спальни. Я же в панике несусь до детской, открываю дверь и замираю.
Девочки спят. В их комнате тихо. И только пронзительный стук, доносящийся откуда-то с крыши, нарушает этот аномально спокойный мир…
– Яр, ты что, в бассейне плавала? – Сонечка сонно проговаривает, но когда я говорю, что это просто такой сон и надо продолжать спать, ее голова снова касается подушки и племяшка засыпает.
Я бегу к Горскому.
Наверху оказывается техническое помещение. Зачем так рисковать и выносить котлы и всю разводку по дому именно сюда, затрудняюсь ответить. Я в этом совершенно ничего не понимаю. Но, кажется, у нас сломался насос. Потому что он подозрительно шумит, а датчики давления стремительно зашкаливают.
– Не суйся, – кричит Богдан.
А я понимаю, что насос запитан от сети и мало сейчас просто найти истинную причину его поломки.
Воды в помещении по щиколотку. Я вспоминаю, что вода обладает прекрасной проводимостью и все может завершиться плохо.
Я бегу, на глаза попадается взъерошенная Анна Николаевна.
– Где электрощиток?
– В щитовой, на улице, – выдает жалкий писк. – Ключи у Толика…
Охранник находится быстро. Вернее, его даже и искать не пришлось. Весь персонал Горского уже давно не спит и поднят словно по сигналу.
Электричество Толик отключает сразу.
Можно выдыхать и, наверное, даже попробовать переодеться. Правда, непонятно во что. Дом наполовину затоплен. И только лишь половина, где находится детская, не пострадала.
Интересно, и как же быть?
– Анна Николаевна, вы же говорили, насос исправен, – недовольный голос Богдана раздается из-за спины.
Я же наблюдаю, как прислуга моментально вся подбирается, а ее взгляд становится стеклянным.
– Богдан Андреевич, мастер заболел…
– Что же, во всем городе он единственный? – сверлит убийственным взглядом женщину Горский.
И я его понимаю. Ночь. Все хотят спать. А тут такая напасть… Мамочка бы уволила Анну Николаевну. И даже глазом бы не моргнула. Но, кажется, Горский так не собирается делать. Ждет каких-то объяснений. Непонятно только почему?
– Нет, конечно, но ремонт должен был быть по гарантии…
– Вычту из вашей зарплаты и ремонт, и убытки, – холодно проговаривает Богдан и с непроницаемым лицом проходит мимо прислуги.
– Но, Богдан Андреевич… – пытается отстоять свое право на помилование Анна Николаевна.
– Я все сказал, – чеканит каждое слово Горский, подхватывает меня под локоть и тащит в детскую.
– Мы мокрые, Богдан, и девочки уже спят…
– Ничего. Пришло время потесниться. Зато не страшно и как вы хотели, – его взгляд напряжен, я чувствую, как он скользит по мне им, мокрой и немного трясущейся.
И когда я тоже решаюсь посмотреть на себя, то замираю в ужасе. Сорочка прилипла к телу, да так, что видно не только грудь, но и более мелкие детали…
***
Богдан с каменным выражением лица смотрит непрерывно, а затем, проморгавшись, выдает сухое:
– В шкафу есть гостевой халат, душ не предлагаю…
Еще бы он что-то предлагал, и так половина дома превратилась в настоящий бассейн. Но его взгляд мне сейчас не нравится. Колючий и какой-то чересчур пристальный.
Я стараюсь не думать о той причине, по которой Горский настолько внимателен и даже вежлив. Временное помутнение, не иначе.
– Хорошо.
И практически бегу от Богдана. Мне такие его взгляды совершенно ни к чему. Наше настоящее сроком ровно на неделю, а затем… линии жизни превратятся в параллельные прямые и больше не пересекутся, никогда.
В шкафу я быстро нахожу сменную одежду, направляюсь в гостевую ванную комнату, быстро переодеваюсь и возвращаюсь к своему семейству. Богдан уже с девочками. Помогает Соне перебраться к Сашуле.
Тут до меня доходит неприглядный расклад.
– Я не буду с тобой спать в одной кровати!
– Не спи. Пол свободен, – пожимает плечами Богдан. – Или можешь в гостиной, с медведем. Он мягкий, вместо подушки.
Я смотрю, что у девочек никак не размещусь, в гостиной точно не вариант – опасаюсь Анны Николаевны. Мы с ней пока два враждующих государства.
А Горский уже в теплой постели. И в его взгляде читается самая настоящая победа. Гад такой!
Ну ничего, я помню все самое плохое, связанное с Богданом, поэтому он даже может и не рассчитывать на наше тесное общение.
– Подвинься, – и толкаю его ноги, заботливо перекладываю подушку на противоположный край кровати. – И не вздумай брыкаться!
– Яр, тебе так разве удобно? – искренне удивляются племяшки.
А я и сама не очень понимаю, чувствую только одно: мне неудобно в присутствии Горского, а все остальное пустяки.
– Ничего. Я уверена, это ненадолго.