Глава 5

«Хомячок» звучит настолько нелепо из уст этого зазнайки, что я даже не сразу осознаю, что это он меня имеет в виду.

«Приговорен к смерти!» – единственное, что приходит на ум. Надо было кота не только в его ботинки посадить тогда, но еще запустить в гардеробную…

Кстати, о гардеробной.

Я же хотела показать мистеру «Все тут мое, ничего не трогать», что в семейной жизни «твое», «мое» не работает от слова совсем.

Есть только «МЫ».

В нашей спальне сейчас невероятно красиво. Надо отдать должное дизайнеру, который работал над интерьером: мистеру «Все мое» он подобрал определенно тут все со вкусом. Каждая вещь вызывает желание к ней прикоснуться, и мой розовый дизайн внес настоящий разлад в общую атмосферу. Представляю, что будет твориться с Горским, когда он в полной мере прочувствует изменения в его доме.

Распахиваю зеркальные двери встроенной гардеробной и замираю. Я такое видела в жутко дорогих фильмах: для каждого ремня отдельная ячейка под стеклом, дорогие мужские туфли из итальянской кожи, явно сделанные на заказ, и рубашки…

У меня столько платьев даже нет. Все умещается на двух полках в общем шкафу. В основном вещи девочек занимают все место.

Трогать жалко, но не трогать вещи Горского я не могу. Иначе этот свин-одиночка не выйдет из своей зоны комфорта и не станет страдать. А чтобы он страдал… я очень этого хочу. Вот такая я плохая, да, случается, и бываю моментами совсем невыносимой.

Первой хватаю рубашку в изящную синюю полоску, прикладываю к себе. Не знаю, зачем мне нужна примерка мужской рубашки, но мое воображение резко рисует меня обнаженной, раскрасневшейся и зацелованной.

Так и стою с замирающим сердцем. Мое отражение в зеркальном полотне кажется смущенным и …

Дверь в комнату хлопает, и я не успеваю ничего предпринять. Горский меня застает со своей рубашкой в руках.

– Это что? – сверкает убийственным взглядом.

– Рубашка, – даю себе установку не нервничать и держать оборону.

– Хорошо. Перефразирую. Что моя рубашка делает в твоих руках?

– Прекрасно себя чувствует, – награждаю Богдана своей фирменной улыбкой. – Я подумала, нам потребуется одежда в одном стиле для встречи твоих инвесторов. Вот изучаю, чем ты располагаешь, возможно, нужны будут переделки в одежде девочек, и даже …

– Никаких «даже»… – хрипло проговаривает Горский. – Даже не вздумай, мелкая пакостница, лезть в мой гардероб. Здесь три цены от моей машины. А в пожизненном рабстве вашу троицу я даже себе в кошмарном сне не хочу представлять!

– У нас договор на неделю, – напоминаю рассвирепевшему будущему фиктивному мужу.

– Это как пойдет… Поэтому сама понимаешь, мне бы это выдержать. И больше… больше никогда вас не видеть и не слышать!

– Лучше бы за языком следил. В какую минуту скажешь…

– Нет, – с ужасом на меня смотрит Богдан. – Только не говори, что ты веришь в приметы?

– Я не верю в приметы, но они составляют часть нашей жизни, моя мама…

И тут Горскому совсем плохо становится.

– Еще и мама.

– Мама бы тебя убила за подобные высказывания в адрес своих внучек и дочери.

– Хорошо, что мы фиктивная семья, – нервно проговаривает Богдан и с силой забирает свою рубашку из моих рук.

***

«Ну и пожалуйста! – смотрю вслед невыносимому муженьку. – Подавись!»

Не сильно мне и хотелось портить его белые воротнички. А сейчас так и вовсе желание пропадает.

Богдан ставит меня в игнор. Раздевается тут же, особо не стесняясь. Хотя он делает это неловко, явно у него не все получается. Потому что каждый раз с невозмутимым видом Горский хватается за свою несчастную поясницу. Но как бы ему ни было больно и трудно, муженек старается не подавать виду.

Я наблюдаю. Не без интереса. Потому что… в своих мечтах я много раз представляла Богдана вот так… Обнаженным и разгоряченным.

Настька иногда делилась со мной своим любовным опытом и похождениями. Горский не стал исключением.

Сестра даже показывала его фото. Спящего. Заинтересованного, когда он читает новостную ленту в своем планшете. И после душа тоже, с одним полотенцем, накрученным поверх его бедер.

Для чего Настька делилась со мной, несмышленышем, подобной информацией, я до сих пор не понимаю. Оставляю это на откуп старшей сестры. И даже сейчас нахожусь в растерянности. Она всегда для меня была примером, но ее поступок с девочками перечеркнул все то хорошее, что было между нами с самого детства.

Скрещиваю руки на груди. Стараюсь не пускать рвущиеся к Богдану чувства наружу, потому что моя затаенная обида гораздо больше и это забирает много душевных сил.

А Горский ничего, не мучается никакими угрызениями совести. Живет, ест, пьет и даже позволяет себе болеть, не зная ничего о двух дочках. Мужчина прет в душ, как ледокол в ледниках. Снова не оглядываясь.

А я только и успеваю, что ртом хватать воздух. От возмущения, дикого непонимания и, кажется, легкого возбуждения.

От последнего меня просто выносит. Основательно так. Что мне даже кажется, еще одно мгновение – и я просто рухну от переизбытка чувств.

Горский везде. В моих мыслях, в одной комнате и даже здесь, в гардеробной, я слышу тонкий и ненавязчивый запах его парфюма. Может, это и не он, а просто отдушка для гардеробной, но все-таки чувствую себя потерянной.

– Или присоединяйся, или перестань сверлить мою спину взглядом, – небрежно бросает Богдан и останавливается у двери, ведущей в ванную комнату.

А я ведь не на спину его смотрю… Мой взгляд по-собственнически прилип к его заднице.

Какой ужас. Неужели это действительно я сейчас? Вот так бесстыже пялюсь на голого мужика?!

– Больно надо! – быстро отвечаю и отвожу взгляд.

Кажется, можно закругляться – моя битва с Горским проиграна. Но только сегодня. Впереди настоящий бой. И проигрывать в финальной битве я не собираюсь.

– Передумаешь, заглядывай… – оборачивается Богдан, на измученном лице появляется тень улыбки.

– Меня старики не интересуют, – приправляю нашу беседу вишенкой на торте.

– Ведьма! – цедит Горский и с грохотом закрывает за собой дверь.

Я на ватных ногах дохожу до нашей общей кровати, присаживаюсь и смотрю на то место, где еще минуту назад стоял Богдан.

И все-таки он гад! Привлекательный, конечно, но все-таки гад…

Убеждаю себя в том, что именно так я и должна относиться к Горскому, никак иначе.

Но долго в одиночестве мне не пришлось сидеть, потому что дверь резко распахнулась.

– Яр, мы не можем заснуть на новом месте, – всхлипывает Сонечка.

– Она не может заснуть, мелкая потому что, – пытается показаться взрослой Сашенька.

***

– Я скоро приду и почитаю вам сказку или детский детектив. Голосуем?

И Сонечка сразу оживляется. Моя девочка любит и принцесс, и интересные истории о детских сыщиках в зверином лесу, естественно, волшебном.

– Нет! – вторгается в наше голосование, Саша. – Так не пойдет. Сколько можно с нами как с маленькими. Я хочу посмотреть фильм про школу магии.

– Саш, там семь частей, и даже первый фильм идет около трех часов. Вы устанете.

– Нет!

И это ее «нет» я сразу понимаю. Несмотря на то, что девочки родились с разницей в минуту, Сонечка любит быть девочкой-девочкой, а Сашуля нет. Она всегда выбирает среду взрослых и всем демонстрирует, что она не маленькая и вполне может составить компанию любому…

Это все неправильно. И мы с мамой очень переживаем. Наша старшая девочка настолько категорична и требовательна. И все ее проказы – это демонстрация ее внутреннего одиночества, так говорит психолог. И где-то мы соглашаемся в этом.

– Что значит нет? – из ванной показывается полубог греческий – Богдан Горский.

– Девочки, живо отвернулись! – я работаю на опережение, чтобы детская память не успела вбить образ обнаженного Горского.

– Накинь на себя что-нибудь и потом спрашивай! – наезжаю на Богдана.

И корю себя за то, что могла бы предвидеть подобную ситуацию, но за разговором совершенно забылась.

Горский сначала не понимает, что это я в самом деле?! Взрослый мужик у себя дома, в своей комнате, а то, что на него с интересом посматривали две пары детских глаз, ему невдомек.

– А, в этом плане?! – Богдан возвращается в ванную комнату, и оттуда полубог уже выходит в темно-синем махровом халате в пол.

– Ты, второй чертенок, – обращается к Сашуле Горский, и я замираю от негодования. – Ты знаешь, что такое расписание?

– Распорядок дня, – перевожу на язык девочек и отправляю самый пылкий взгляд своему фиктивному мужу.

Очумел совсем тут, в своем доме, от одиночества. Нашел себе менеджеров низшего звена…

А Богдан явно не понимает намеков и продолжает давить авторитетом детскую неокрепшую психику.

Саша хмурится, затем делает два глубоких вдоха…

И я понимаю: катастрофа не за горами.

– Соня, – обращаюсь за помощью к младшей, но слишком поздно…

По комнате разносится тяжелая вибрация по нарастающей.

Сашка топает ногами, а затем, закрыв свои уши, начинает просто визжать…

– Милая, – обращаюсь к девочке, подрываюсь с кровати, а затем поворачиваю голову в сторону Горского: – Здесь тебе не офис с сотрудниками. Это дети…

– И? Что?

– Девочка моя, дядя Богдан не хотел тебя обидеть, просто у него нет детей, – и тут же прикусываю язык.

Моя мамочка сейчас бы отвесила мне приличный подзатыльник, заявив: «В какую минуту скажешь…»

– Да какая разница? У тебя дети есть, а она все равно орет как потерпевшая. Дай ей соску!

– Саша, – обнимаю племяшку, целую ее сначала в правую щеку, затем в левую. – Богдан хотел сказать, что вредно таким маленьким детям смотреть столько телевизора, и он не привык к детям.

Тут бы разумнее было напомнить девочке, что все-таки она перешла границу, но сейчас я этого не делаю.

– И вообще, что вы забыли в нашей спальне, вам своей комнаты мало?

И тут уже не выдерживает Соня, но, в отличие от сестры, не кричит, а просто плачет. Тихо. С затравленным взглядом. Печально.

– Дядя Богдан нас ругает? Он ненавидит детей? Почему?

Да кто же знает почему? Разве я могу сказать девочкам, что их отец не хотел их рождения, а их мать… спокойно живет без них и даже не присылает никаких подарков?