Введение: готовьтесь к бою

Закон не сделает это за нас. Мы должны взять все в свои руки. Все женщины этой страны должны стать революционерками.

– Ширли Чисхолм, первая афроамериканка, избранная в Конгресс США


Это был Бойцовский клуб, только без драк и мужчин. Каждый месяц или около того мы – дюжина женщин двадцати-тридцати лет, начинающие писательницы и прочие представительницы творческих профессий, большинство со второй работой, – собирались вместе на квартире у чьих-нибудь родителей, так как в наши собственные квартиры не вмещалось столько людей. Хозяйка делала макароны, салат или салат из макарон, а остальные приносили вино и минералку (по какой-то причине мы все обожали минералку). Затем брали стопку тарелок и опускались на мягкие диваны в гостиной, чтобы поболтать – а точнее, пожаловаться на свою работу.



В те ранние дни правила Бойцовского клуба были простыми:

Что говорится в группе, остается в группе.

Участники никогда не должны произносить название группы вслух. Мы практикуем бескомпромиссное ваг-держивание.

Это означало, что стоило вам появиться, вас тут же окружали заботой, принимали, уважали и поддерживали щелчками пальцев, кулачками и видео с котиками – без тени сарказма. Никакой меритократии; нас не волновало, как многого вы достигли. Нашей политикой было никогда не опускаться до «дрянных девчонок».

То, что клуб держался в секрете, в принципе оправдывало необходимость его существования. Мы были умными, амбициозными женщинами, которые стремились сделать карьеру в Нью-Йорке – городе, который заглатывает все мягкое и живое не прожевывая, – выросшими в эпоху Girl Power, когда женщин не просто поощряют добиться всего, чего они хотят, но ожидают от них этого. И мы в это верили. Гендерная война, как мы думали, была пережитком поколения наших мам, давным-давно выигранной битвой.

И все же каждая из нас, в каждой области, в каждой должности, на каждом шагу натыкалась на гендерные мины, часто даже не подозревая об их существовании. Это было все равно что пытаться увернуться от вони на нью-йоркской улице жаркой летней ночью: ты просто идешь, думаешь о чем-то своем, и – БАМ!..

На наших встречах всегда был своего рода модератор – хозяйка дома. Иногда она раздавала карточки с написанными от руки вопросами. (Где ты хочешь оказаться через пять лет? Расскажи, как ты планируешь помочь другим женщинам в этом году. Кто твоя любимая певи… – а, ну да, Бейонсе, ясень пень). Иногда мы также собирались на неформальные срочные встречи: если у кого-то из нас был личностный кризис, предстоящее собеседование, статья, нервный срыв или надвигающаяся безработица (а каждой из нас в какой-то момент пришлось со всем этим столкнуться).

Но в основном мы просто тусовались, ели, фотографировали всякое дерьмо и говорили о работе.

Я поклялась держать детали в секрете, но группа выглядела примерно так: Даниэль, комедиограф, которая горбатилась ассистенткой на одном известном телешоу (где в то время не было ни одной женщины-сценариста). Кроме того, она писала книги, вела YouTube-канал и самостоятельно изучала Photoshop – в основном для того, чтобы делать красочные приглашения на встречи Бойцовского клуба. Но на работе ее постоянно обходили в повышении. Измученная, недовольная и умирающая от скуки, она принялась рыться в интернете в поисках вдохновляющих новостей для женщин, чтобы поддерживать в нас боевой дух А еще она делала феминистские свитшоты с котиками. Кстати, кто-нибудь из вас знает, как их продать?



Нола, проджект-менеджер в рекламном агентстве, однажды отправила нам очень злой имейл: на встрече с высокопоставленными один из коллег ни с того ни с сего попросил ее принести всем кофе. Нола в шоке поплелась на кухню и вернулась на встречу с кофейным пятном на блузке и искрами из глаз.



Другой женщине, веб-разработчице по имени Рэйчел, босс-мужчина сказал, что она «слишком агрессивно» ведет себя со своими подчиненными. Все знают, что это означает: ты слишком громкая, властная и недостаточно «женственная» согласно каким-то там выдуманным стандартам. Однако никто из сотрудников никогда не сомневался в том, что эта женщина отлично выполняет свою работу. Так почему же степень громкости ее голоса должна вообще иметь значение?

Еще с нами была режиссер-документалист Таня, которая рассказала, что ее идею для шоу однажды отдали мужчине. Она была в ярости, но промолчала, потому что не хотела, чтобы ее посчитали слишком «эмоциональной» (или эгоистичной). Кстати, если кто-нибудь из вас пронюхает о каких-либо вакансиях в продакшене, пожалуйста, пожалуйста, дайте ей знать.

В то время я работала в Tumblr. Моя работа была частью инициативы по найму журналистов для создания контента на блог-платформе, которую все знали как кладезь гифок (и порно). На первый взгляд у работы в IT-компании огромные преимущества: бесплатное питание, бесконечные закуски, можно приводить с собой собаку… каждый день. Модный айс-кофе, секси-бариста по имени Грейди. Неограниченный отпуск. Установка для производства пива, которая распознает вас (и ваши пивные предпочтения) по отпечатку пальца. А также стол для пинг-понга – на случай, если вы вернулись из отпуска, допили свое персональное пиво, поиграли с собакой и просто захотели… ну, знаете, расслабиться, ребят.

Но через какое-то время начинаешь замечать все эти пацанские мелочи: например, что стол для пинг-понга стоит в шести футах от твоего рабочего места. (Нет, серьезно, шарики для пинг-понга отскакивали от моего ноутбука каждый божий день.) Корпоративные выезды состояли из сплошного баскетбола и средневековых реконструкций, а «Час общения» означает поединок в «Опрокинь стакан» – опять же на столе для пинг-понга, в нескольких футах от моего рабочего места.



Но корнем проблемы была сама работа. Меня наняли вместе с другим редактором, который понравился мне с первого взгляда. Нам сказали, что мы будем соредакторами, подотчетными генеральному директору. И это было своего рода правдой. Вот только я приняла оффер до того, как узнала свою должность (примечание: никогда не соглашайтесь на работу без формализации должности, даже если вам говорят, что вы сами сможете ее выбрать). Я случайно узнала, что мой коллега выбрал должность главного редактора. То есть самую высокую должность в нашей области, которую, как правило, занимает абсолютный монарх редакции. Но HR-менеджер посоветовал мне не беспокоиться, ведь «все мы здесь – часть сууупергоризонтальной структуры». Так какую должность я хочу? (Я выбрала «исполнительного редактора».)

На самом деле все было не так уж плохо: мой коллега, главный редактор, оказался отличным парнем. (Даже феминистом!) Он был женат на влиятельной женщине-адвокате с двумя очаровательными детьми. Прогрессивный! Поддерживающий! Веселый! И все же факт оставался фактом: меня исподтишка атаковал неожиданный босс-мужчина.

Я могла бы пожаловаться, но директора по найму – «начальника отдела кадров», как его называли, – уволили через несколько дней после моего выхода на работу (и зачем компании из ста человек вообще нужен был отдел кадров?). Тем не менее мой босс оказался опытным менеджером. Он знал, как добиться уважения. Там, где я нервничала, он говорил решительно и властно. На собраниях люди всегда смотрели на него, а не на меня – он ведь больше похож на босса, – независимо от того, о чьем проекте шла речь, о его или о моем. Он даже пытался помочь, повторяя мои идеи со всей громкостью и авторитетностью сорокадвухлетнего белого мужчины ростом шесть футов два дюйма. Но и вся слава за них тоже уходила ему.

Я слишком мало там проработала, чтобы все это стало действительно иметь значение – нас всех внезапно уволили спустя чуть больше года после начала работы. Это стало предвестником того, что компанию вскоре выкупит более крупная (Yahoo!).



Но, по правде говоря, я не в первый раз оказалась в таком положении.

Я начала свою карьеру в одном из старейших клубов для взрослых мальчиков, журнале Newsweek, где сексизм был настолько вопиющим, что однажды сотрудницы во главе с некогда молодым адвокатом по гражданским правам, а теперь конгрессвумен Элеонорой Холмс Нортон, подали на компанию в суд за гендерную дискриминацию, дав начало первому в США судебному разбирательству такого рода. (Если история кажется вам знакомой, то это потому, что по ней была написана книга, а позже снят сериал под названием «Good Girls Revolt».) Это был 1970 год, женщин из Newsweek просто переполняли ум и привилегированность. Все они были сплошь стипендиатки Фулбрайт и выпускницы колледжей «Семи сестер» из состоятельных семей. Как Нортон позже напишет: «Это были женщины, которым по всем признакам нечего опасаться на работе».

И все же им прямо сказали: «Женщины у нас не пишут». Начальники называли их «куколками». Они толкали почтовые тележки и разносили кофе, а также составляли исследования и отчеты, которые потом надлежало передать какому-нибудь мужчине. «Это было совершенно безнадежное время», – говорила Сьюзан Браунмиллер, ученая-феминистка, которая вместе с покойной сценаристкой и режиссером Норой Эфрон была сотрудницей Newsweek («почтальоншей») в 1960-х годах. Обе ушли еще до суда, но слова сотрудницы, которая осталась, навсегда отпечатались в моей памяти. «Через некоторое время начинаешь терять уверенность в себе, – сказала она мне. – Начинаешь верить, что писать и правда “могут только мужчины”».

Первая должность Норы Эфрон была «почтальоншей» в Newsweek в 1962 году. На собеседовании ее спросили, почему она хочет получить эту работу.

– Я хочу быть журналистом, – сказала она.

– Женщины не пишут в Newsweek, – ответили ей.

Я никогда не знала этой истории, отчасти потому, что нам ее никто не рассказывал. И все же четыре десятилетия спустя, в мою эпоху, обстановка казалась схожей: писали до сих пор сплошь мужчины. Конечно, я была журналисткой. На моем столе в доказательство этого даже была табличка с надписью «Журналист», как и у многих моих коллег-женщин. Но количество наших публикаций все равно составляло лишь малую долю от публикаций мужчин. Нас повышали не так быстро, как коллег-мужчин, с которыми мы поступили на работу одновременно. И трудно было не заметить, что почти все начальники еженедельника были белыми мужчинами. Позже мы подсчитали итоги за календарный год и выяснили, что мужчины написали все, кроме шести, из сорока девяти статей, попавших на обложку журнала.

Тем не менее Newsweek был тепленьким местечком для молодой журналистки. Это была моя первая настоящая работа после колледжа, и я считала, что мне очень повезло[1]. И в то же время, именно там я впервые стала сомневаться в своих способностях. Я не очень хорошо умела постоять за себя, и поэтому запиналась, когда меня просили высказать свои идеи перед всей аудиторией – обычно аудиторией мужчин. Я не знала, как реагировать, когда в отделе новостей установили баскетбольное кольцо или когда новый босс начал все время ошиваться у моего стола. У меня не было наставницы, с которой можно было бы все обсудить (там вообще было мало женщин старшего поколения).



Все это не назовешь откровенным сексизмом… по крайней мере, не совсем. В редакции, конечно, не могло быть официальной политики, которая запрещала бы женщинам писать; наоборот, дверь для женщин была приоткрыта, и мы протискивались в нее в бульших количествах, чем когда-либо. Но такие прочно укоренившиеся порядки не исчезают за одно поколение.

Обозревательница The New York Times Гейл Коллинз однажды сказала мне, что в ее эпоху сексизм, конечно, был чудовищным, но по крайней мере его легко было распознать. Когда парень щипал тебя за задницу и говорил, что «женщины не пишут в Newsweek», это, конечно, было несправедливо, но ты по крайней мере точно знала, что это несправедливо. Это была явная дискриминация – сексизм с юридическим определением и отпечатками пальцев, – а не просто «чувство». (Неужели это правда? Я что, схожу с ума? Я единственная, кто это видел?)

Сексизм 50-х годов не искоренен полностью – кхе-кхе, Дональд Трамп, – и все же распознать повседневный сексизм сейчас куда сложнее. Как и микроагрессия, с которой ежедневно сталкиваются чернокожие люди, то есть расизм, замаскированный под тонкие оскорбления или увольнения, сегодняшний сексизм коварный, случайный, политкорректный, даже дружелюбный. Он таится в глубине и проявляется в том, как пристально мы изучаем профессиональную квалификацию женщин, и в том, почему нам «не нравятся» женщины, которые идут во власть. Это своего рода то-во-что-невозможно-ткнуть-пальцем, неочевидное, труднораспознаваемое, еще-труднее-дать-отпор поведение, не обязательно сознательное. Его могут демонстрировать благонамеренные боссы, прогрессивные коллеги и даже феминистки. Однако ничто из этого не делает его менее разрушительным.

На повседневном уровне оно проявляется в том, что мужчины инстинктивно просят женщин конспектировать встречи, или в том, как вас принимают за секретаршу, когда на самом деле вы здесь главная. Оно в том, как женщин перебивают на собраниях, снова и снова, или как вашу идею приписывают кому-то другому (чаще всего мужчине). Оно в том, как мы выполняем все правила, стараемся изо всех сил и тем не менее вынуждены переживать, что нас назовут «слишком агрессивными», если мы будем вести себя как обычный начальник. Оно в знании того, что если ваш коллега называет женщину «амбициозной», то это далеко не комплимент. Оно в том, что мы вынуждены быть милыми (потому что женщины милые!), но не слишком милыми (чтобы не прослыть дурочками); заботливыми (ведь нам не все равно!), но не мамашами (чтобы на работе нас не списали со счетов). Оно в том, что нам нужно быть достаточно уверенными в себе для того, чтобы нас уважали, но не слишком самоуверенными (потому что никто не любит выскочек). Оно в том, что вы вынуждены работать вдвое усерднее, чем мужчина, чтобы доказать, что вы так же хороша, или втрое, вчетверо и впятеро усерднее, если вы темнокожая.

Тонкий сексизм / сущ.

Сексизм, который заставляет вас задаваться вопросом: «Неужели я просто схожу с ума?» (Нет, не сходите).

Оно в том факте, что женщины все еще чаще мужчин испытывают синдром самозванца и что когда мужчины поднимаются по карьерной лестнице, они нравятся нам больше, а женщины – меньше (вот почему женщины должны чаще улыбаться, проявлять благодарность и заботу, подчеркивать общие цели, быть благодарными… и все остальное, чего мы требовали от Хиллари Клинтон).



Некоторые называют эту форму сексизма «Смерть от тысячи порезов». Каждое отдельно взятое оскорбление легко парировать. Но со временем, накапливаясь, они становятся проклятием.

С одной стороны, в сегодняшнем состоянии проблемы гендерного равенства есть много положительных моментов (да, даже если учесть тот факт, что человек, который хвастается сексуальным насилием, занимает пост президента). Женщины намного чаще оканчивают вузы, получают дипломы и докторские степени. И в этой статистике, кстати, лидируют именно цветные женщины: по данным Национального центра статистики образования, чернокожие женщины в настоящее время являются самой образованной социальной группой в США[2]. Женщины также доминируют в социальных сетях, проявляют гражданскую активность, невиданную со времен освободительного движения 1970-х годов, и – возможно, впервые в истории – видят свое отражение в женских образах на телевидении и в поп-культуре.

И все же.

В первый год после окончания колледжа, даже после учета всех факторов, которые могут повлиять на зарплату, – выбор работы, тип работы, отработанные часы, свободное время и т. д., – женщины все еще (все еще!) зарабатывают всего 93 % от того, что получают их сверстники-мужчины [1]. Только четверть женщин всех рас и национальностей просят повышения зарплаты [2] – и их за это считают наглыми и агрессивными. Безусловно, эти проблемы относятся к привилегированным слоям общества, но для 42 миллионов американок, находящихся на грани нищеты, те же самые вопросы стоят еще более остро. Можно с уверенностью сказать, что в среде социально незащищенных граждан сексизм в любых его проявлениях будет еще более вопиющим.

Изменение этой парадигмы выгодно обществу – и это доказывает статистика. Предприятия, которые нанимают женщин, более успешны: в них улучшаются командные показатели [3], становится больше прибыли [4] и больше инклюзивности[3] [5]. Женщины на самом деле более эффективные лидеры [6], менее склонны к ненужному риску [7], отлично справляются с многозадачностью [8] и демонстрируют более высокий уровень эмоционального интеллекта [9], и, как выразился Harvard Business Review, «это один из наименее противоинтуитивных выводов в социальных науках». Истинное гендерное равенство, как показали исследования, увеличило бы ВВП США на 26 % [10].

В более равноправном мире социальная политика (оплачиваемый отпуск по уходу! равенство в оплате труда!) гарантировала бы, что наши рабочие условия – наряду с целым рядом других – равны. И все же внезапно мы оказались более далеки от этой цели, чем были все последние десятилетия.

Итак.

Это значит, что нам нужны боеприпасы. Целый арсенал боеприпасов. Нам нужно вооружиться данными, чтобы доказать, насколько реальна эта проблема; а также разработать тактику борьбы. Нам нужны политические перемены, сопротивление, массовые протесты. А еще нам нужны инструменты, чтобы справиться с мирским, скучным, повседневным дерьмом, с которым мы ежедневно сталкиваемся на работе. Тренинги по гендерному разнообразию никак не исправят того, что женщин считают «выскочками», если они осмеливаются стремиться к власти; наша правовая система никак не реагирует на то, что американцы все еще предпочитают мужчин-боссов (и мужчин-политиков). Сексуальные домогательства все еще свирепствуют на рабочих местах, и отделы кадров зачастую не могут этому помешать.

Но сначала о главном:

Один в поле не воин.

Нам нужны другие женщины —

и мужчины – на нашей стороне.

Давайте начнем с того,

что протянем друг другу руки.

На заре Бойцовского клуба его первое правило было простым: мы никогда не говорили о клубе. Анонимность имела решающее значение; это был не нетворкинг-клуб и не место, где можно набрать новых фолловеров на LinkedIn. Мы изливали там душу, плакали, кричали и смеялись – и все это без страха осуждения.

В течение многих лет мы передавали из уст в уста тактики Бойцовского клуба как драгоценные, элитарные знания. Но пришло время рассказать о клубе всем остальным.

Эта книга предназначена для женщин, которые, как и мы, сталкивались с сексизмом, но убедили себя, что это не проблема (или что это их вина). Она для женщин и мужчин, готовых заступаться за других, когда видят несправедливость, но боящихся, что их за это осудят. У всех нас общие, перекликающиеся проблемы, и наш Клуб даст вам возможность – да, вам! – стать слишком свирепой, слишком информированной, слишком быстрой, слишком подготовленной, слишком сильной, чтобы кто-то мог вам помешать. Внутри каждой женщины живет воин. Серьезно.

Я держала на своем столе, пока писала эту книгу, одну олдскульную антологию из 1970-х – пожелтевшие странички с красным поднятым кулаком на обложке, который разжег огонь женского движения. Книга называется «Sisterhood is Powerful» и начинается она с простой фразы: «Эта книга – действие».

Эта книга – тоже действие. Действие, позиция, состояние души, коллективный призыв к оружию.


Добро пожаловать в Феминистский бойцовский клуб. Это не учебная тревога.



Загрузка...