Туман окутал всё вокруг нежным сумеречным бархатом. Джон неподвижно сидел перед могилой на корточках. Его пальто едва не касалось сырого – от прошедшего недавно дождя – грунта под ногами. Мерцающая надпись на голографической надгробной пластине гласила:
«Эндрю Хэдфилд. 2017—2045. Оставайся собой. Не забывай, кем был».
Джон встал и перевёл взгляд на чёрное – уже почти окаменевшее – кривое дерево, возвышавшееся над могилой. Оно было подобно жуткому чудищу с изогнутыми когтистыми лапами из кошмарных снов. Прибежище умерших душ.
Развернувшись, Джон медленно побрёл к выходу городского кладбища, где его дожидался небольшой жёлтый электромобиль.
– Ричмонд-стрит, дом пятнадцать, – сказал Джон, разместившись на мягком сиденье такси.
Водитель за тонированной переборкой кивнул, и электромобиль мягко тронулся с места. За окном пролетали разноцветные огни вечернего города, тонущие в мягкой пелене тумана. По тротуару медленно брели люди. Но что-то было не так.
«Почему я не вижу их лиц?»
Джон только сейчас понял, что вместо людей видит лишь неясные силуэты, одинокие заблудшие тени, бесцельно странствующие в призрачном мире.
«В тумане люди не отбрасывают теней, в тумане люди сами становятся тенями».
Он закрыл глаза, откинулся на спинку сиденья и тяжело вздохнул. Запустив руку в волосы, Джон нащупал длинный шрам, пересекавший всю затылочную часть черепа. Предавшись болезненным воспоминаниям, он не заметил, как тьма завладела его сознанием. Снов он не видел.
«Что это за звук?»
Джон открыл глаза, электромобиль не двигался. Водитель ещё раз постучал по стеклянной переборке.
– Да, простите, – сказал Джон. – Кажется, я заснул.
Он провёл карточкой по терминалу оплаты и вышел из такси.
Старенький обветшалый дом возвышался над ним. Потрескавшиеся кирпичные стены, облезшая краска на трухлявых досках веранды, серые влажные ступени, ведущие во мрак.
«Что ты здесь делаешь, Джон?»
Стояла оглушительная тишина. Мир вокруг казался совершенно безжизненным. Ни звука города, ни пения птиц, ни дуновения ветра. Лишь едва уловимый шелест шин удаляющегося такси на мокром асфальте.
Джон поднялся на веранду. Стук в дверь показался ему тяжким преступлением против негласных законов тишины, царящих в этом безмолвном мире. Он вздрогнул. Дверь со скрипом открылась.
– Джон… – Хрупкая бледная девушка смотрела на него усталыми глазами сквозь щель отворившейся двери. – Мм… проходи, пожалуйста, – немного замешкавшись, сказала она.
Внутри было темно и холодно. Окна – занавешены.
– Располагайся, – робко сказала девушка. – Я пока приготовлю чай. Электричество, правда, отключили. Наверное, какие-то неполадки. Извини за неудобства.
– Ничего, – сказал Джон. – Всё хорошо.
Она опустила голову и прошла на кухню. Тусклый свет из окна кухни освещал сквозь дверной проём старинный деревянный комод у стены гостиной. На нём стояла одна единственная фотокарточка в рамке. Рядом лежало обручальное кольцо. Джон подошёл и взял фото в руки. Софи в объятиях Эндрю. Широкая улыбка, мягкий тёплый цвет кожи, пронзительный взгляд. Счастливая, живая… такой он не видел её никогда.
Пройдя на кухню, Джон присел на старенький скрипучий стул. Единственным украшением помещения был одинокий цветок в небольшой вазе на столе.
– Ты давно не заходил, – сказала она, старательно избегая его взгляда.
– Да, прости, Софи. Всё не складывалось как-то, – сказал Джон и, помолчав, добавил: – Я был на могиле Эндрю сегодня, вот и решил навестить тебя.
Она остановилась на миг и бросила на него беглый взгляд.
– Понятно, – тихо произнесла Софи и поставила поднос с чайными принадлежностями на стол. Её худые руки мелко тряслись.
Джон налил чай в чашку, положил два кусочка сахара и добавил немного сливок.
Уголки губ Софи едва заметно дрогнули в мимолётной улыбке.
– При первой нашей встрече ты пил чай без сахара и с лимоном, – сказала она.
– Многое изменилось. Я унаследовал некоторые привычки Эндрю, полагаю. Ну, например, я стал рано просыпаться, полюбил пешие прогулки и начал интересоваться литературой. С удивлением обнаружил в себе любовь к классической музыке. Эндрю ведь любил классику?
– Да, очень.
Джон кивнул.
– А ещё эта монетка…
– Да, отвратительная привычка. Он порой жутко раздражал меня этим, – Софи слабо улыбнулась.
Джон улыбнулся в ответ.
– Знаешь, я никогда тебе этого не рассказывала, – посерьёзневшим голосом сказала Софи и посмотрела Джону в глаза. – Незадолго до операции он пытался покончить жизнь самоубийством. Тогда удалось его спасти, и я сказала ему: «Эндрю, если тебе так не терпится покинуть этот мир, сделай это хотя бы с пользой». Представляешь? Я не ругалась, не кричала на него и не молила больше так не делать. Просто попросила не лишать себя жизни напрасно. И… буквально через несколько дней объявился ты. Он согласился на операцию без колебаний.
– И я никогда не забуду этого. То, что он… то, что вы оба сделали ради меня, чем пожертвовали, – растерянно произнёс Джон.
– У него умирало тело, у тебя часть мозга, это был единственный шанс. Для вас обоих.
В комнате повисла гнетущая тишина. Мрачные стены дома, казалось, стали сжиматься и давить.
– На что это похоже? – прервала неловкое молчание Софи. – Я хотела сказать, что ты чувствуешь? Это как при раздвоении личности?
– Нет, не думаю. Хотя, признаться, я и сам с трудом могу сказать каково это. Я просто делаю странные вещи, принимаю не свойственные мне ранее решения, меня посещают мысли о некоторых вещах, доселе не волновавших никогда. Это происходит совершенно естественно, но одновременно с этим я помню, что раньше ничего такого не было, и поэтому мои же действия и мысли порой кажутся чуждыми и совершенно бессмысленными. Надеюсь, со временем эта граница размоется, и я перестану замечать эти противоречия.
– И тогда Эндрю уйдёт, навсегда.
– Я не это имел в виду. Софи, послушай, он всегда будет частью меня. Или я частью его… даже не знаю уже. Я ведь только хочу понять, разобраться, кем я стал и как мне жить с этим дальше.
У девушки в глазах стояли слёзы. Она молчала.
– Мне лучше уйти, – сказал Джон.
– Нет… просто… это так странно, – сквозь слёзы проговорила Софи и тихо заплакала.
Джон молча смотрел на неё ещё несколько тягостных секунд. Она не поднимала взгляд.
– Я всё же пойду, – сказал он и встал. – До свидания, Софи.
Покинув обитель скорби, он неспешно двинулся в сторону набережной в трёх кварталах отсюда. Туман отступил на почтительное расстояние и притаился словно хищник, облизывая крыши зданий. В прояснившемся вечернем небе уже загорались первые звёзды, приглушённые млечно-бледным светом расколотой луны.
«Когда-нибудь я обязательно скажу тебе. Скажу, как неумолимо меня тянет к тебе, что думаю о тебе всё время. Софи, милая Софи. Обещаю, я найду способ и вытащу тебя из этого капкана отчаяния. И себя, надеюсь, тоже».
Джон сделал глубокий вдох. Холодный осенний воздух бодрил и освежал.
Он почувствовал прилив сил. На мгновение ему даже показалось, что всё наконец стало на свои места, и теперь он обрёл самого себя.
«Чёрт возьми, но как же… как понять, мои это желания и мысли или его? Мой ли это выбор?»
Джон достал из кармана серебряную монету. Большой палец его руки распрямился, и блестящий диск с тихим звоном взмыл вверх. Раз, ещё раз, и ещё.
Одинокая фигура Джона медленно растворялась во вновь сгустившемся тумане, пока не исчезла совсем, став его неотъемлемой частью. Его тенью.