Общие цели объединяют людей на совместную деятельность. Доверие, рождающееся в процессе достижение этих целей, распространяется на идеи, способствующие их достижению и мечты, всегда соседствующими с целями и идеями.
Сегодня мы считаем, что в прошлом все идеи носили мифологический характер. Мол всё было вымысел, дурман и «опиум для народа». Зато теперь нас объединяют настоящие идеи, основанные на самых правильных истинах. Впрочем, так считали во все времена.
Юваль Ной Харари на этот счет подмечает, что «поначалу аграрная революция не сказалась на статусе других объектов анимистской системы верований, таких как скалы, источники, духи и демоны. Однако и они постепенно стали отступать под натиском новых богов. Пока люди жили в тесных пределах нескольких сотен, максимум тысяч квадратных километров, местные духи вполне могли позаботиться обо всех их потребностях. Но с ростом царств и торговли людям понадобилось покровительство кого-то, кто охватывал своим могуществом целое царство или торговый регион.
Из этой потребности родились политеистические религии (от греч. poly – много и theos – бог)»23. Язычество наполнило сознание людей совершенно новыми фантазиями и образами, расширило воображение, заполнив его титанами, метателями молний и молотов, и всяким таким, чего никогда не увидишь в реальной жизни. Это был качественный скачок в развитии сознания.
Множество всесильных богов, специализирующихся на разных вопросах, курировали земледелие, охоту, войны, виноделие и т.д. Эдакий небесный совет министров, правда довольно разобщенный. Поэтому направлять единичные прошения или общие петиции требовалось строго по инстанции.
Министр войны не отвечает за плодородие, а министр охоты не очень ладит с министром виноделия. Они редко устраивают совместные совещания, а если и собираются, то в основном чтобы повеселиться, посплетничать или выяснить отношения.
Запросы простых смертных удовлетворяются через раз не только по причине недостаточно богатых даров, но и из-за довольно взбалмошного характера самих министров. Они же не на службе у народа, чтобы выполнять каждый запрос какого-нибудь никчёмного просителя. Ну вы поняли…
При всем несовершенстве такой картины мира, для наших не очень далекий предков она доступно объясняла непостоянство природы и неудачи в войне. Стихийные бедствия, нашествие саранчи, извержение вулкана или нападение вражеского войска – всё получало свою причину и осмысленное объяснение. Прогневили того или иного бога – получите. Хочешь добиться успеха в труде или на воинском поприще – забей жертвенное животное. Это конечно-же не наука с её сложными математическими формулами, зато всем всё понятно.
Мог ли политеизм стать основой для объединения людей и территорий в большие государственные формирования? Стать центральной идеей для создания монархий или грандиозных империй, объединяющих большие территории?
Давайте посмотрим.
Начнем с того, что языческие пантеоны скорее демонстрировали трудности семейной жизни нежели образцы государственного устройства. К примеру, греческий Олимп жил одной большой и совсем недружной семьей. Все олимпийские боги были родней и при этом конкурировали друг с другом за влияние и любовь верующих.
Зевс24 смог занять главное место в пантеоне, только сместив с трона своего отца титана (не путать с тираном) Кроноса привычным для тех времен способом. После чего громовержцу пришлось делить власть над миром с родными братьями: Посейдоном и Аидом. Он сам чуть не последовал за Кроносом, когда его дочь Афродита и сын Аполлон, при поддержке его жены и одновременно сестры Геры (не удивляйтесь особенно: такие у них там на Олимпе были нравы) совершили неудачную попытку отправить родного папашу и любимого мужа в Тартар.
Верховный бог германо-скандинавской мифологии Один25 тоже был степенным и семейным человеком (ой, простите богом). Он не только слыл покровителем в ратных делах, но и являлся отцом всех более-менее известных богов Асгарда, включая Тора и Локи, которые, как помнится, отчего-то невзлюбили друг друга и в своем беспрестанном соперничестве не раз ставили под сомнение единство и могущество семьи. У славянских языческих богов, по некоторым источникам, также прослеживаются довольно разветвленные родственные связи.
Получается, что языческий божественный порядок был лишь точным слепком с реального порядка вещей у тех местных элит, народы которых ему поклонялись. Можно, конечно, попробовать представить обратное: что не реальное положение вещей стало прототипом для мифологии, а, напротив, в точном соответствии с мифом были выстроены соответствующие иерархии. Мол военная аристократия скандинавов строилась по типу Асгарда, а греческие демократии по лекалу Олимпа.
Как бы там ни было, фактом остается то, что никакой иной объединительной идеи, кроме кровного родства, политеизм не привнес. А родственные узы изобретать не было никакой надобности – они существовали задолго до любых мифов и легенд, что уже само по себе ставит под сомнение идею первичности таких мифов.
Из этого можно сделать вывод, что никакой новой объединительной идеи язычество не несло. Оно лишь закрепляло для потомков существующий порядок, переводя на язык легенд то, что, итак, объединяло людей. А если это так, то до появления поистине универсальных религий никакого иного скрепляющего людей мотива кроме зова крови так и не возникло.
Кровные связи имеют свои пределы и вряд ли когда-нибудь имели сколько-нибудь заметную силу далеко за пределами довольно ограниченного семейного круга. В этом смысле язычество лишь осмысливало, обожествляя, силу родства как чего-то раз и навсегда данного и не подлежащего сомнению. Кто бы спорил? Для объединения больших территорий понадобилось нечто большее, нежели семейная мифология.
«Чтобы объединить под своей эгидой большие территории с неоднородным населением, религия должна соответствовать еще двум критериям. Во-первых, она должна предлагать универсальный сверхчеловеческий порядок, истинный для всех и всегда. Во-вторых, она должна стремиться сообщить свои истины каждому. Иными словами, объединяющая религия должна быть универсальной и миссионерской»26.
Не могу представить, чтобы доблестные викинги, разграбив очередную деревню, смогли вкрадчивыми рассказами об Одине убедить её жителей в необходимости поддержания такого порядка и впредь. Мала вероятность и того, чтобы мифы древней Греции впечатлили финикийцев, мидийцев, египтян или какие-то иные народы за пределами самой Греции настолько, чтобы те решили забросить собственные. Да что уж говорить, если сами греки не смогли создать единого государства, оставаясь до полного подчинения Риму чередой разобщенных полисов.
Можно сказать, что язычество было не только семейной, но и уж, что греха таить, региональной мифологией. При всем своем разнообразии языческие мифологии не блистали ни универсальностью, ни миссионерским заделом. Простите, но если кому-то и интересны ваши семейные дрязги, то вряд ли кто-то извне захочет брать их себе образцом для подражания.
Кроме того, важной особенностью всех без исключения богов языческих пантеонов было пренебрежительное отношение к людям. Боги намного больше интересовались собой нежели жизнью простых смертных. Чего ж удивляться: они же боги! Не боги созданы для людей, а люди должны поклоняться им.
Единственный возможный порядок взаимодействия с языческими богами подразумевал по возможности богатые подношение. Только жирные дары в виде жертвенного животного или нечто подобное на соответствующий алтарь могли отвлечь небожителей от своих семейных дел. Никаким иным способом человек не мог повлиять на беспристрастный ход событий, подвластный тому или иному божку.
Судя по всему, только такой порядок взаимодействия слабых с сильными был приемлем и понятен в эпоху политеизма. Как переговоры между правителями по любому мало-мальски важному вопроса начинались после оценки поднесенных даров, так и подача петиций и жалоб местному правителю также сопровождалась подарками.
Удивительно, насколько глубоко такой порядок проник в наше сознание, если даже сейчас, по истечении веков и тысячелетий, просители нередко подкрепляют свои просьбы аналогичным способом. Мздоимство и взяточничество никуда не уходит. Ни социализм, ни капитализм не смог искоренить историческое наследие язычества, и взяточничество моментально пробивается там, где не до конца урегулированы отношения между гражданами и власть предержащими, от чьего решения зависит ход того или иного прошения точно так же, как судьбы простых смертных некогда зависели от внимания Гермеса или Фемиды.
Если мы откроем Ветхий Завет, то сразу же заметим, что в отличии от языческих историй о жизни богов, здесь центральным действующим лицом уже является человек. Бог если и появляется, то не для того, чтобы мы узнали что-то о нём, а чтобы испытать человека и направить его на путь истинный.
Единый Бог не похож на языческих божков. Он занят не собой, а своим главным проектом – человеком, не требуя для себя ни даров, ни подношений. Соответственно изменился и порядок взаимоотношений: если в язычестве человек мог повлиять на свою судьбу богатыми дарами, то в монотеизме все изменилось – судьба человека стала зависеть оттого, насколько добросовестно он соблюдает договор (исполняются заповеди).
Это кардинальное изменение в восприятии человеком себя и своего места в окружающем мире. Для того, чтобы заслужить право занимать свое место в мироздании и восстановить нарушенную своими действиями гармонию мира, теперь от человека требовалось нечто большее, чем просто возвращать долю отобранного (взятого у природы и тем самым нарушившего общую гармонию), а изменится самому, став более гармоничной частью природы.
Переводя на современный язык, закон сохранения энергии, который человек физически не мог соблюсти в силу того, что брал от природы намного больше, чем мог отдать, перешел на более высокую ступень, став законом личной ответственности. Если место у природу уже отвоёвано, то остается лишь жить в гармонии с окружающим: не брать лишнего, быть скромнее и обратить, наконец-то, свой взгляд внутрь: на величайший дар, развитие которого, возможно, и есть главная цель и смысл появления человека на Земле.
Христианство и мусульманство наиболее близкие друг к другу монотеистические религии. Политеизму с его множеством разобщенный богов, на смену пришли религии с универсальным, всеохватывающим, единым законом. Вселенная и всё в ней, включая звёзды, реки, моря, горы, растения, животных и самого человека, подчинено единому порядку. Всё создано по единому замыслу, и Бог следит за порядком во вселенной. Проще говоря: «Без Его воли и волос с головы нашей не пропадет» (Евангелие от Луки. 21, 18).
Что крайне важно, первый человек создан Творцом по собственному подобию. Из этого следует, что, во-первых, все люди – родственники. Все произошли от Адама, то есть можно распространить кровные узы на всех единоверцев и относиться к каждому с тем же доверием, с каким должно относится к родственнику. Во-вторых, в каждом есть частичка Бога, что моментально поднимает статус каждого верующего.
Те, кто представил себе бородатого старика на облаке, очень превратно понимает порядок вещей. К сведению, в течении долгих веков в христианстве существовал запрет на изображение Бога, а в мусульманстве он существует до сих пор. Дело в том, что для христиан и мусульман Бог – это непостижимый трансцендентный абсолют, а дедушка на облаке – это иллюстрация из детской книжки. Людям трудно верить в нечто непостижимое и бестелесное, поэтому в христианстве разрешили-таки изображения, так сказать, в популяризационных целях.
Что же тогда в людях может быть от бестелесного и непостижимого? Вы удивитесь: душа! Этим словом и определяется та частичка Бога, которую он дал людям.
Для людей практического склада ума любое упоминание души вызывает раздражение и нервный смех. Один из самых яркий мыслителей современности Юваль Ной Харари в книге «Ноmo Deus. Краткая история будущего» утверждает, что «до сих пор не появилось ни одного научного доказательства существования души» 27 .
Возможно, он удивился, если бы прочел определение души у св. Иоанна Дамаскина: «Душа есть сущность живая, простая и бестелесная, по своей природе невидимая для телесных глаз, бессмертная, одаренная разумом» 28 или точку зрения св. Феофана Затворника, который считал, что душа есть самостоятельная, особая, свободно-разумная личность. По сути, речь идет о сознании человека, определяющем его свободно-разумную личность.
С точки зрения христианина сознание без любви и веры сильно не дотягивает до души, но, в любом случае, свободно-разумная личность рассматривается как отправная точка в её понимании.
Вы можете сомневаться в бессмертии сознания или в его сопричастности с Абсолютом, но когда кто-то утверждает, что наука не обнаружила никакой души, то отрицается не только наличие у человека сознания, но и свободной личности. Более того, этим утверждением откровенно признается, что сам процесс, приведший к таким заключениям – это даже не выхлоп печени или селезенки, а попросту случайный набор слов, поскольку наука, по их словам, не обнаружила даже свободно-разумной личности, которая могла бы всё это обдумать и разумно обосновать.
С душой связана одна из самых важных идей христианства и мусульманства. Так как душа является частичкой Бога, а Бог бессмертен, то и душа после смерти тела не умирает, а значит и сам человек – его сознание, тоже бессмертны.
Большей универсальности представить себе даже трудно. Не только сам Бог есть абсолют, но все, включая жизнь и смерть, имеет свой смысл и включено в одному Богу ведомый план. Столь всеобъемлющая и гармоничная картина вызывала миссионерский подъем у миллионов верующих на протяжении веков. История переполнена примерами самопожертвования от первых христиан и далее ко временам крестовых походов, религиозным войнам, миссионерским миссиям на вновь открытых континентах и вплоть до наших дней.
Даже когда вера распространялась огнем и мечом, миссионеры были убеждены, что делают это во благо, спасая вновь обретающих души. Убийство неверных не считалось грехом. В этом сквозит некая преемственность от племенного общежития. Поскольку неверующий не обладает душой, что значит не совсем человек, но ещё и не происходит от Адама, что значит и не родственник.
Конечно, это выглядит весьма противоречиво на современный просвещённый взгляд. Не совсем понятно, каким образом принятие веры может иметь обратное действие и наделять сразу же после обряда не только душой, но и родством с Первым Человеком. Пожалуй, всё же не стоит слишком углубляться в такие материи, хотя бы потому что вряд ли кто-то до конца понимают, скажем, теорию относительности Эйнштейна. При этом никто же не ставит её истинность под сомнение. Между прочим, теория Эйнштейна во многом касается вопросов относительности времени и пространства, а Бог стоит и над временем и пространством, так что хотя бы ради Эйнштейна лучше не будем углубляться в столь сложные материи.
Несмотря на родство всех верующих христиан от Адама, люди не в состоянии в одночасье проникнуться столь же сильным доверием к единоверцам, как к самым близким родственникам.
«Люби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 19:18-20) оставалось важнейшей целью на протяжении веков, но столь сложной, что в Евангелии от Марка сказано: «любить ближнего, как самого себя, есть больше всех всесожжений и жертв» (Мк. 12:32—34).
Как тогда выстроить государство, если люди продолжают держаться своего небольшого круга родственников? Как соединить воедино разные территории и разные сословия не слишком доверяющих друг другу людей?
Только через такую семью, члены которой будут представлены в каждом городе и селении, которые будут на равных разговаривать с крестьянином, землевладельцем и самим королем. Так возникла церковь с Папой во главе в католицизме и Патриархом (греч. πατριάρχης, от др.-греч. πατήρ – «отец») в православии и его детьми прелатами, многие из которых не имели никакой иной семьи, кроме своих церковных братьев.
Для того, чтобы разговаривать на равных с каждым представителем государственной иерархии церковная семья выстроила собственную иерархию от епископов и до монахов и сельских священников. Так церковная семья смогла объединить все остальные семьи и сословия. Государство могло сколь угодно долго оставаться рыхлой структурой, в которой высшие не смотрят на низших, а жители одной деревни не знают ничего о жителях другой, пока существует костяк государственности из членов церковной семьи.
По крайней мере до наступления абсолютизма феодальные монархии держались на церковном единстве, скрепляющем все территории и сословие не только единой верой, но и единой структурой. Разрушить монархию мог только распад Церкви или отмена(утрата) веры, что автоматически разрушило бы и саму Церковь.
Что же двигало историю во все времена? Если доверие скрепляет общности, то и к их разрушению может подтолкнуть лишь утрата взаимного доверия. Стремление к свободе и чувство собственного достоинства пробуждаются тогда, когда люди утрачивают желание поддерживать устоявшийся порядок.
И бунты, и смуты возникали не столько оттого, что становилось особенно плохо жить, сколько на волне сомнений в легитимности власти, которые возникали не на пустом месте, подпитывались слухами (социальными каналами того времени), толкая народ браться за вилы и топоры под лозунгом: А царь то не настоящий!
Если бы историю двигали стремления людей к свободе и достоинству, как считает Фукуяма, то вся история была бы непрекращающейся чередой революций и войн за независимость. Если уж стремление к свободе является естественным человеческим стремлением, то оно никуда не исчезает, а поскольку революции всё же случаются не каждый день с утра (чему я лично несказанно рад), то и свобода, и чувство собственного достоинства не могут выступать причинами исторических катаклизмов, а лишь следствиями утраченного доверия.
Историю толкает в пучину неопределенности утрата доверия к власти и веры в установившийся порядок. В эти моменты люди особенно остро осознают, что их предали. Как правило это происходило в периоды смены модели экономики с созидательной на распределительную или наоборот.
Когда в той или иной автократической державе бурно развивалась торговля (росли излишки), то увеличивалась и несправедливость распределения. Одни богатели, а другие если и не беднели, то чувствовали себя сравнительно более бедными на фоне чужого богатства. От любого негативного события могло вспыхнуть негодование, и тогда вспыхивали бунты и революции, поскольку доверие, скрепляющее созидательную экономическую систему, было попрано и больше не работало.
Справедливо и обратное. Как только ситуация в стране ухудшается, и товаров для торговли (перераспределения) становится всё меньше, то люди перестают чувствовать себя свободно и готовы поддержать сильную власть, способную всех сплотить на борьбу за выживание.
Такие исторические переломы вызревают не молниеносно в силу инертности и определенного запаса прочности, который поддерживает какое-то время государственную структуру даже после утраты взаимного доверия.
Кратко. Если государственные образования скрепляет взаимное доверие, то двигателем истории является его утрата. Утрата доверия естественно сопровождается стремлением к освобождению от ненавистного порядка, а чувство собственного достоинства не позволяет более мириться с невыносимой несправедливостью.