После того как я окончательно отчаялся продать свои картины, моя мечта о том, чтобы зарабатывать на жизнь искусством, практически зашла в тупик. Я мысленно закопал ее в землю и закрыл крышку. Я чувствовал себя побежденным.
Продажа мебели – не самое увлекательное занятие на свете. Хотелось бы сказать, что я героически боролся и не сдавался, но на самом деле на меня просто надеялись жена и дочь, и я смирился с тем, что придется вернуться к шестидневной работе, к суете и бессмысленной спешке неделю за неделей. Мы с Маргаритой утешались тем, что со временем у нас появятся новые связи или случайно произойдет что-то хорошее. А пока мы старались подарить Кристине приемлемое для ребенка среднего класса детство. Маргарита стала хорошей матерью, она всегда следила за тем, чтобы наша дочь выглядела ухоженной и нарядной, чтобы она не испытывала недостатка ни в чем насущном. Я даже купил девочке велосипед.
Я был молод и жаждал странствий. В свое время по дороге в Калифорнию я подобрал попутчицу.
Она спросила меня, зачем я еду в Лос-Анджелес, и я ответил просто: «За славой и богатством».
В тайне я мечтал о том, что когда-нибудь стану владельцем «Феррари». Теперь мне пришлось столкнуться с удручающей реальностью: мои мечты бесследно растворялись во всепоглощающей рутине.
Поездки на работу за 80 километров окончательно вымотали меня, я ежедневно тратил впустую часы времени и литры бензина. Каждую неделю в свой выходной день я заходил в мебельный магазин в Помоне, чтобы вновь попросить о работе. Наконец, чтобы не отвечать на мои звонки и покончить с моими импровизированными визитами, меня приняли. Мне казалось, что я неплохо справляюсь, но вскоре в магазине начались сокращения, и меня, как самого молодого и начинающего продавца, уволили. Я подался на пособие по безработице и тогда-то по-настоящему возненавидел жизнь. Нам удалось выжить только благодаря тому, что Маргарита за несколько месяцев до этого устроилась на работу в публичную библиотеку Онтарио.
Хотелось бы сказать, что я использовал вынужденный простой с пользой, но на самом деле я не сделал ничего полезного. Я смотрел «Улицу Сезам» с Кристиной, провожал ее в школу, потом возвращался домой и звонил по объявлениям о работе, которые так и не вылились в практические собеседования. Потом я гонял телевизор по разным каналам, смотрел глупейшую программу «Темпо», где брали интервью у прохожих на улице или у какого-нибудь владельца красивой рождественской елки. Я рисовал, чтобы скоротать время.
Каждый день повторялся, как страшный сон, я не видел возможности что-то изменить. Мы с Маргаритой начали ссориться из-за денег, нашего образа жизни и воспитания Кристины. Однажды вся моя семья приехала из Фултона, чтобы вместе поехать в Лас-Вегас. Мне так хотелось отдохнуть и побыть с семьей, я умолял Маргариту согласиться на поездку. Она сказала, что у нас нет денег, и, хотя она была права, я так разозлился, что не разговаривал с ней три дня.
После нескольких мрачных месяцев безработицы я наконец устроился продавцом мебели в универмаг в новом торговом центре Montclair Plaza. Все было по-прежнему, но, по крайней мере, из торгового центра после работы мы шли в «Веселый Роджер» отдохнуть всей командой. Эти часы стали моей единственной отдушиной, хотя я всегда уходил раньше всех, в самый разгар веселья. Я был единственным сотрудником, которого дома ждали жена и ребенок.
В конце концов мы с Маргаритой отдалились друг от друга. Я ничего не знал о том, как можно сохранить отношения, и в итоге мы развелись, что, наверное, было неизбежно. Я благодарен ей за дочь – мою самую большую радость, Маргарита – хорошая женщина, просто мы поспешили окунуться во взрослую жизнь в 16 лет. Они с девочкой переехали на соседнюю улицу в маленькую милую квартирку, а я начал жить в трех минутах ходьбы от них с парой соседей. Мы виделись по возможности. Да, я едва сводил концы с концами, но я впервые почувствовал ту молодость, которой у меня никогда не было.
Я впервые жил один и мог сам определять свой график. Это было непривычно, но давало свободу все решать самому.
Однажды в обычное воскресенье я поехал на своем побитом «Фольксваген Жук» с нерабочими тормозами в супермаркет Alpha Beta, чтобы купить хлеба и макарон, а также побаловать себя фирменным стейком из рубленого мяса. Ничто не предвещало, но именно этот день изменил мою жизнь и определил курс, которому я следовал в течение последующих 50 лет.
Я уже купил все, что нужно, скучал в очереди на кассе, и вдруг заметил небольшую круглую книжную витрину. Покрутив ее, я увидел книгу с красочной картиной Модильяни на обложке. Это была «Подделка!» Клиффорда Ирвинга. Я взял ее в руки и, пока люди проходили мимо меня, начал читать, завороженный историей печально известного венгерского фальсификатора Эльмира де Хори, который в течение 20 лет вел шикарную жизнь европейского светского льва, продавая Шагалов, Пикассо и Модильяни ничего не подозревающим галеристам и коллекционерам в Испании, Франции и Италии. Я купил книгу, приехал домой и прочел ее в один присест, не сомкнув глаз до поздней ночи. По мере чтения одна мысль становилась все яснее и яснее, она полностью завладела моим сознанием: «Я тоже так могу».
В книге Ирвинг рассказывает о том, как Эльмир поднялся из безвестности и стал уважаемым дилером и желанным гостем в европейских домах и летних резиденциях. Он работал тайно, прикрываясь вымышленными личными отношениями с художниками, и главной его задачей было создание картин, которые были бы не точными копиями, а правдоподобными полотнами в стиле великих мастеров и популярных живописцев того времени. Меня озарило: мало того, что этот парень додумался до великолепного решения, у него хватило смелости осуществить свой дерзкий план, вылезти исключительно за счет своей смекалки, таланта к искусству и правдоподобной подачи полнейшего мошенничества.
Уже на следующее утро я решил воплотить свой план в жизнь. Я поехал в большую библиотеку в стиле ар-деко на Олив-стрит в центре Лос-Анджелеса и стал искать на полках старые, широкоформатные книги по искусству и архитектуре, страницы которых потускнели от старости. Обычно в таких книгах было три-четыре пустых страницы в начале и еще семь – в конце. Я зарывался поглубже в стеллажи и, когда никто не видел, кашлял и вырывал из книги чистую страницу. В результате нескольких поездок и, как определенно казалось окружающим, хронического туберкулеза у меня накопилась небольшая пачка бумаги, пригодная для рисования.
Мои первые шаги были робкими, я балансировал между преступлением и розыгрышем. Я был невежественен, но достаточно умен, чтобы понять, что картина маслом, заявленная под фамилией крупного художника, привлечет внимание. Из книги про Эльмира я также узнал, что отдельную задачу представляло собой и создание убедительного провенанса – легенды о том, кому принадлежало произведение искусства и где до этого хранилось.