Нина Васильевна вошла в учительскую и устало опустилась на стул, потерев ладонями ноющие виски. Нет, все-таки имперские требования выполнять нелегко, невзирая на прекрасные учебники, пособия и учебные фильмы. Держать такой темп и такой эмоциональный накал подачи материала способны далеко не все учителя. После каждого урока она выматывалась так, словно мешки с цементом таскала. Зато и дети слушали заворожено, что удивляло и вдохновляло – планы уроков явно составляли гениальные методисты, прекрасно понимающие психологию подростков. Знающие, когда и на что нужно надавить, чтобы получить требуемую реакцию.
Вспомнив, что было до появления имперцев, Нина Васильевна поджала губы и поежилась – приходилось мало того, что преподавать на украинском, который она знала не слишком хорошо, так еще и преподавать такую чушь, что слов для описания не находилось. Выдуманную, фальшивую историю, высосанную из пальца свидомыми, чтобы оправдать свое ничтожество – ну не было истории у независимой Украины, и не могло быть, поскольку ее самой никогда ранее не существовало.
Жизнь на Украине за прошедшие полгода изменилась настолько, что оставалось только изумляться. В каждом городе и даже самом маленьком селе установили стационарные телепорты, через которые можно было перемещаться по всей империи. Даже на другие планеты! Учительница со своим классом уже побывала на экскурсиях на Лейте, Пандоре и Ирине. Это было настолько интересно, что даже завзятые бузотеры и хулиганы ходили с открытыми ртами и горящими глазами. Также поражало отношение к детям взрослых имперцев с любой планеты – ни один не отмахивался от их самых каверзных вопросов, останавливался и подробно объяснял то, что юные земляне хотели понять. А те, даже выходцы из свидомых семей, еще несколько месяцев назад увлеченно зиговавшие и вопившие «Сало уронили!», зачарованно слушали. И было видно, что они задумались. Об очень и очень многом задумались.
Однако на перемещение с Земли на другую планету требовалось особое разрешение, которое было не так-то просто получить – его давали далеко не всем и не всегда. Особенно тем, кто, по мнению имперцев, испачкался во время правления националистов. Выяснилось, что никто не забыт и ничто не забыто, любое слово, самый маленький, написанный когда-то давным-давно в сердцах пост где-то сохранялся, а теперь по нему судили человека. Серые и черные списки на Украине превышали по размеру таковые во всех остальных республиках бывшего СССР, не считая, разве что, Прибалтику.
Словно грибы после дождя вырастали новые поселения, заводы, распределители, институты, дороги, стадионы и дома культуры. Причем, они именно вырастали из зародышей, которые высаживали в нужных местах имперские инженеры-строители. Распределители, в которых можно было бесплатно получать любые продукты и товары, поражали своим разнообразием. Некоторые поначалу жадничали и набирали столько еды, что две трети потом приходилось выбрасывать. Но это быстро прекратилось, люди привыкли, что в любой момент могут заказать все, что только пожелают. Причем совершенно бесплатно! И заказанное доставят им через систему доставки, которая к текущему моменту имелась в каждом доме. Кроме спиртного и сигарет, которые можно было купить только в специализированных магазинах и за деньги. Дешево, но все-таки. Имперцы не считали алкоголь и никотин товарами первой необходимости, включив в предметы роскоши. Это вызывало недовольное бухтение любителей, но не слишком громкое – никто после уничтожения националистов не решался на протест. Слишком хорошо помнили обугленные трупы и длинные ряды виселиц, на которых дергали ногами украинские чиновники, которых приговорили к смертной казни почти поголовно. Последнее, если честно, простые люди горячо одобряли. Помнили, как эти твари за каждую мелочь драли с них мзду.
– Добрый день, коллеги! – вошел в учительскую Семен Георгиевич, пожилой физик с венчиком седых волос вокруг обширной лысины. – Поздравьте меня, вчера в имперской клинике я лишился всех своих хронических болячек! И так быстро! Положили в медкапсулу, через два часа встал. Чувствую себя, как разве что в молодости чувствовал! Так что если кто-то еще не ходил в клинику, советую. Оно того стоит!
Он действительно выглядел стройным и подтянутым, куда только подевались лишний вес и одышка.
– А на омоложение чего ж, не заработал, жопу убийцам подлизывая? – раздался в ответ визгливый голос Анны, но как она предпочитала называться, Ганны Степановны.
Эту худую женщину с рыбьими глазами в школе не любили, хорошо помнили, как в прежние времена она доносила на каждого, осмелившегося на работе заговорить по-русски. А Виктор Иванович, бывший директор, и вовсе сгинул в подвалах СБУ после ее доноса. После него прислали западенца, чей диалект бедные учителя поначалу попросту не понимали. Сколько он им крови попил! Поэтому когда в его адрес прозвучало: «Именем империи!», педагоги рукоплескали, кроме, опять же, Ганны, которая проклинала всех вокруг. Удивительно, что ее еще не уволили из школы. Хотя на уроках она не осмеливалась сказать ничего против имперской программы, вела их четко по методическим указаниям. Но атмосферу в коллективе свидомая дамочка портила сильно, ее ядовитые замечания были порой очень оскорбительны. Иногда даже хотелось по-простецки дать ей в морду за все хорошее.
Семен Георгиевич не обратил на реплику Анны Степановны внимания, только почти незаметно передернул губами и продолжил рассказывать, как после клиники навестил сына, живущего не слишком далеко от Южно-Сахалинска. Тот уехал в Россию еще в две тысячи четырнадцатом году, когда понял, кто пришел к власти на Украине. Многие умные люди, осознав, что родная страна оказалась во власти нацистов, предпочли покинуть ее.
– Представляете, зашел в кабинку, назвал место назначения, у меня была Сахалинская область, – с восторгом рассказывал физик. – В ответ получил голографическое меню с названиями населенных пунктов. Выбрал нужный, Долинск, ткнул в него пальцем. Высветились телепорты там, так происходит, если телепорт в месте назначения не один. Я выбрал ближайший к Парашютной улице телепорт на Кирова, Витька у меня там живет. Стена впереди загорелась светом, я ступил туда – и сразу оказался на месте. Мгновенно! Просто обалдеть! Пару кварталов только пройти пришлось. Я полдня гостил у сына, а рано утром вернулся домой и успел подготовиться к урокам.
Ненадолго умолкнув, Семен Георгиевич продолжил:
– Все-таки методички имперцев гений делал, все подробно расписано, как, что и где. А главное, на родном языке! Какое же счастье, что нам больше на навязывают эту осточертевшую западенскую гвару! На ней же даже физических терминов не было, приходилось их из пальца высасывать. Порой так смешно получалось! Вы только послушайте – затискач живлення и сповільнювальне реле! И это еще самое безобидное. Вспомните медицинские термины и названия! Нацюцюрнык вместо презерватива, простите уж за откровенность, и цыцькотрымач вместо лифчика! Это как? Жуть же.
Анна Степановна покраснела от гнева, но промолчала, сжав кулаки. Только где-то через минуту она с ненавистью выдавила:
– Да что вам всем наша несчастная мова сделала?.. За что вы ее так ненавидите?..
– Вам напомнить, как вы и вам подобные травили всех вокруг за русский язык? – язвительно поинтересовалась Нина Васильевна. – Вам напомнить Виктора Ивановича, замученного в СБУ украинскими фашистами? Его в закрытом гробу хоронили! Вам напомнить запреты русского языка? Вам напомнить, как нас заставляли говорить на этой вашей проклятой мове? Вам напомнить, как даже фильм на родном языке стало невозможно посмотреть? Вам напомнить, как изымались из библиотек русские книги? О, я еще многое могу напомнить! Слава Богу, кончилось ваше время, упыри!
– Да, кончилось! – поддержала ее Леночка Ивановна, как коллеги ласково называли недавно приехавшую из Днепропетровска совсем молоденькую учительницу русского языка и литературы. – Как только вы эту вашу мову перестали навязывать, ее нигде не стало! Ни в одном заведении, ни в одном магазине, даже на улицах не слышно. Куда она подевалась, а? Никто больше не хочет на ней разговаривать! Она теперь только в селах и на Западенщине. Да и там ее никто поддерживать не будет, лет пятьдесят – и забудется!
– Потому ее и надо было поддерживать, потому и надо было запрещать русский язык, чтобы она укрепилась… – с трудом выдавила учительница обществоведения. – Неужели нельзя было понять и принять это?..
– Когда тебе навязывают что-то чуждое, понять и принять это невозможно, – отрицательно покачал головой Семен Георгиевич. – А вы именно навязывали, тыкали этой вашей мовой всем в лицо, ежедневно издевались над русскоязычными. Думаете, мы вам это забыли и простили? Даже не надейтесь. Все помним.
– Проклятые ватники… – закусила губу Анна Степановка, не сдержав тяжелых, горьких слез. – Неужели трудно понять, что так было надо? Что мы создавали собственную идентичность? Отрывались от поганой России…
– Зачем? – глухо спросил физик. – Зачем вам было отрываться от России? Какой сволочи это понадобилось? Для чего вы создавали не существующую псевдоисторию? Зачем растили детей нацистами? Зачем вырастили из них бесноватых убийц? Из-за этого имперцам пришлось их перебить, потому что иначе эту нелюдь было не остановить!
– Да, перебили… – опустила голову учительница обществоведения. – Лучших, которых мы так долго пестовали… Они наконец-то выросли и вошли в силу, мечта о великой Украине готова была исполниться… И исполнилась бы, если бы ей не помешали проклятые ватники… А теперь? По всей Украине едва треть молодых мужчин осталась… А они всего лишь хотели, чтобы их страна была превыше всего! Чтобы никто не заставлял их притворяться русскими!
– И ради этого им понадобилось убивать детей и женщин Донбасса?
– Да, даунбасяне и лугандонцы сами виноваты! Надо было принимать ценности новой Украины и идти в ногу, вместе со всеми, а они вцепились в свой поганый русский язык и свою поганую русскость! А раз не захотели становиться украинцами в полной мере, то должны были принять последствия! Но нет, они, паскуды, видишь ли, слишком гордые! Должны были склонить головы, выдать зачинщиков и вытерпеть наказание, если уж не могли смириться! Молча! А они воевать затеяли! Сепаратисты поганые! Твари! И нас потом еще смели обвинять, что мы, мол, их баб и щенков давим! А так и надо, раз посмели не принимать украинство! Мы бы их раздавили, но прилетели… эти… А теперь даже слова поперек не скажи… Меня… Меня…
– Что? – подался вперед Семен Георгиевич.
– В черный список внесли… – зарыдала уже в голос Анна Степановна. – Вчера попыталась сходить через телепорт в Тернополь, к сестре… Не позволили… Сказали, что для людей из черного списка это запрещено… Я в канцелярию пошла, узнать, что ж я такого страшного сделала… А там…
Она буквально завыла от обиды и отчаяния, вспоминая, с каким презрением и даже брезгливостью говорил с ней имперский инспектор. Как выяснилось, ее давно стертые посты 2014-го года где-то сохранились, и учительнице обществоведения их предъявили. И тот, где она среди других радовалась жареным колорадам в Одессе. И тот, в котором писала, что ой как смешно, самке колорада ножку оторвало, и поддерживала это, говоря, что это кондиционер взорвался. И тот, в котором смеялась над погибшей вместе с дочерью горловской мадонной. Но ведь все ее единомышленники, все, кто был за Украину, так писали! Она же не убивала сама! Не обстреливала! Только поддерживала действия армии своей страны в социальных сетях! Так за что же ее в черный список внесли?! И почему говорят с ней с таким отвращением, словно видят перед собой не человека, а кусок дерьма?! Это же неправильно! Больнее всего ударил запрет на использование имперской медицины, опережающей местную на столетия. А тут еще этот ватник хвастается, что его исцелили! Еще и омолодят, сволочь такую, потом. Как жаль, что в свое время не донесла на него в СБУ, своим притворялся, говорил только по-украински, даже «Слава Украине» кричал, когда на улице попадался бандеровцам.
Учителя смотрели на свидомую коллегу с не меньшей брезгливостью, чем имперцы, они знали, что она сволочь, но не подозревали, что настолько. Радоваться страшной гибели людей в огне? Людей, которые всего лишь не принимали гнусную идею украинства? Оправдывать жестокое убийство женщины и ребенка? Смеяться над умирающим, истекающим кровью человеком? Это кем надо быть? По меньшей мере, чудовищем в человечьем обличье. Леночка Ивановна не выдержала и высказала Анне Степановне все это в лицо. Та молча выслушала, не вытирая слез, затем глухо сказала:
– Чудовищем, говорите? А вы, будто, не радовались, когда имперцы перебили молодых ребят, вся вина которых была в том, что они любили свою страну и свой язык. Да, они убивали врагов, но так и надо! Так чем же вы отличаетесь от меня?
– Всем, – ответил Семен Георгиевич. – Мы радовались избавлению от власти нацистов, а не гибели конкретных людей. Вы же именно чудовище, вы смеялись над смертью матери с ребенком, которые ни вам, ни вашей Украине ничего плохого не сделали.
– А, что с вами, ватниками погаными, говорить! – обреченно махнула рукой Анна Степановна. – Вам не понять величия идеи украинства…
– Удивляюсь, что вы здесь еще работаете, – уронила Леночка Ивановна. – С такими-то взглядами.
– Уже нет, – заставил всех вздрогнуть холодный голос незаметно появившегося в учительской директора школы, имперца, совсем еще молодого смуглого парня на вид, хотя на самом деле ему перевалило за двести.
– Добрый день, Франсуа Игоревич! – поздоровались учителя. – Она уволена?
– Да, – коротко ответил директор. – Сегодняшний демарш переполнил чашу терпения. Анна Степановна, все базовые права имперского гражданина остаются при вас. То есть бесплатные жилье, еда, одежда, медицина и бытовые принадлежности. Однако работы вы больше никогда и нигде не найдете. А если еще раз позволите себе подобный сегодняшнему демарш, то будете сосланы на Саулу, на отдельный северный остров, куда ссылаются исключительно свидомые сволочи. Хотите дожить вашу жизнь спокойно? Сидите дома молча. Вам, надеюсь, все ясно?
– Да… – прошелестела женщина, встала, собралась и покинула учительскую.
– Слава Всевышнему! – выдохнула Нина Васильевна. – Вы не представляете, Франсуа Игоревич, как она нам надоела своими высказываниями!
– К сожалению, такие не меняются, – тяжело вздохнул директор. – Главное, их вовремя отслеживать и нейтрализовывать. Пока не нагадили. На Украине их много. В нашей реальности было меньше, война их хорошо проредила, но и то до сороковых годов бандеровщину вычищали. Здесь дольше придется. Главное, не позволять им влиять на молодежь. Детей мы постепенно перевоспитаем. А вот взрослых уже нет, они все равно, что им не дай, будут держать фигу в кармане. Но справимся, хоть и нелегко будет. Ладно, оставим эту тему. Я вот о чем хотел с вами поговорить, товарищи.
Учителя уставились на него. Франсуа Игоревич прошелся туда-сюда, затем сел на стул и снова заговорил:
– Если здесь, на Житомирщине, таких, как Анна Степановна, не слишком много, то на Львовщине их подавляющее большинство. В том числе и среди учителей. Там пришлось только наших ставить, местные… э-э-э… промолчу лучше, сами понимаете. А из детей там такое вырастили, что слов нет. Им вбили в головы нацизм, они считают его нормальным и правильным, да что там, единственно верным. Но беда в том, что учителей не хватает. Только у нас в школе недобор шести человек. Во Львове вообще порой три-четыре учителя всю школу тянут. А неопытный воспитатель способен все испортить, причем искренне желая хорошего. Я хотел бы попросить по возможности проводить уроки там, телепорт установят прямо в моем кабинете, так что с перемещением проблем не будет. Сегодня же я хотел бы попросить Нину Васильевну провести эскскурсию со львовскими детьми, точнее, не совсем львовскими, из села под Львовом. На Лейту или Пандору, по вашему выбору. Как по-вашему, что детям будет интереснее? Какая планета?
– Пандора, конечно, – улыбнулась учительницы истории. – Особенно с выходом в джунгли, тем более в скафандрах высшей защиты. Это же такое приключение! Даже самые отбитые малолетние националисты все равно остаются детьми.
– Возьметесь? – спросил директор.