В конце девятого класса руководство школы решило устроить тотальную чистку с последующей тщательной сортировкой. Это как игровой набор для малышей – я помню, на даче он постоянно попадался мне на глаза. Набор представлял собой небольшую коробочку, в крышке которой проделаны отверстия различных форм, и фигуры, подходящие к этим отверстиям. Там были овал, круг, квадрат, треугольник – много их было разных. Но даже если выбрать внешне между собой схожие, они не проходили в отверстие, предназначенное для другой фигуры. С одной стороны, это вызывало интерес, с другой – создавало какую-то ограниченность выбора, убивало все попытки проявить фантазию. Для чего вдруг понадобилось применять этот принцип в школе? Кто их поймет… Может, учителям проще, когда в одном классе собираются уже отсортированные, – не нужно приглядываться и ломать голову над формами.
В связи с этим решением создали три направления. В «А» класс собрали математиков – много-угольников или, как любил выражаться физрук, откровенно считавший их сборищем бессильных хлюпиков, – «алгеброидов». Отбор туда действительно был жестким и честным. Из наших его прошли только пять человек – реальные алгеброиды. С некоторыми из них я не общался месяцами просто потому, что не знал математического кода, по которому работают эти очкастые ребята, так что не сильно жалел о расставании.
Следующим классом был биологический «Б» с прозвищем «ботаники», но правильнее было бы назвать их «блатные». Как и алгеброидов, их отбирали по экзаменам, но по факту в этот класс попали исключительно дети медиков или тех, кто хоть как-то был связан с медициной. Остальных разделили поровну и обозвали «гуманитариями». Стопроцентные круги – свои ребята!
Оглашение всех этих мероприятий на общем собрании привело к тому, что школа превратилась в один занудный квест под названием «Урви место своему ребенку». В просторном, обычно полупустом коридоре, ведущем в учительскую, теперь постоянно курсировали взад и вперед родители, ищущие встречи с директором, завучем или бывшим классным руководителем.
Я не понимал, к чему прикладывать такие усилия; я был счастлив уже тем, что перевелся в десятый класс и вполне комфортно собирался провести последние два года в обществе друзей-гуманитариев, не особо задумываясь над своей дальнейшей судьбой.
Беспечное существование длилось до тех пор, пока в один из последних учебных дней в школу не заглянул отец. И что ему вздумалось вот так, без предупреждения? Встретившись со мной в коридоре, он ласково потрепал меня по голове и, ничего толком не объяснив, уверенной походкой прошел в кабинет директора. Он пробыл там не больше десяти минут, а я за это время, как выяснилось позже, успел превратиться из круга в классический овал… или кто они там, эти ботаники…
– Прости, Максим, я абсолютно не понимаю твоей реакции, – успокаивала меня мама вечером. – Что плохого в том, что папа о тебе беспокоится? Тебя бесит, что он переговорил с директором? Но для него это было совершенно несложно. Да и Анна Владимировна только рада пойти нам навстречу. Так или иначе твое будущее связано с медициной, и эти два года дополнительной подготовки совсем не лишние. А в гуманитарном классе… – Мама запнулась, видимо раздумывая, чем же занимаются в гуманитарном классе. – В гуманитарном, что там у них – литература, история… Это же для девочек, сынок!
Свою речь она произносила не так, как обычно обсуждала что-то важное, – сидя на диване, взяв меня за руку и глядя в глаза. Сейчас она говорила будто о пустяковом свершившемся событии – облокотившись о подоконник, поливая при этом самый колючий кактус из всей своей суккулентной коллекции.
– Когда у человека папа – заведующий первым хирургическим отделением, да и просто хирург от бога, а мама, к слову, довольно востребованный терапевт, глупо подаваться во всякие там юристы-журналисты, согласен? И не просто глупо, я бы сказала, непозволительно! Ты – ветвь могучего семейного древа. Заметь, единственная ветвь!
Кактус совершенно не хотел впитывать воду. Одно неловкое движение – и грязная струйка, смешанная с частичками земли, торопливо побежала по подоконнику, оставляя за собой блестящий серый след. Мама уговаривала нас с колючкой одновременно – его попить, а меня подумать. И я думал. Думал о том, что она занимается его поливкой не чаще, чем один раз в месяц, а со мной о подобных вещах беседует не чаще, чем один раз в шестнадцать лет. Какова вероятность того, что эти события совпадут? Ничтожная, наверное, но ведь совпало же! Наверное, мы похожи с этим кактусом – он тоже вон колючий и круглый, и ничего ему не нужно, и никуда ему не деться.