Как быстро, на самом-то деле, проходят эпохи. Быстро и резко.
Остап Бендер как-то сказал своим спутникам, Козлевичу, Шуре Балаганову и Паниковскому, после сладкого сна в стоге сена, с одеколонным запахом, и выпитого утром кувшина топлёного молока: «Молоко и сено, что может быть лучше! Всегда думаешь – это я ещё успею. Ещё много будет в моей жизни молока и сена. А на самом деле никогда этого больше не будет. Так и знайте: это была лучшая ночь в нашей жизни, мои бедные друзья. А вы этого даже не заметили».
Всё, что мы делаем, видим в жизни – когда-то увидим в последний раз.
И всё, до чего мы дотронулись сегодня – в этом дне и останется.
Каждый день мы что-то проживаем в последний раз. И никогда не узнаем, что именно.
Как много ссылаются на время излёта СССР, на дикие 90-е. Мама дорогая – а ведь это всё уже 20—30 лет назад было.
Даже десятилетие с символичным названием «нулевые» – и то, оно ведь уже давно завершилось. А мы этого как-то не заметили, мои бедные друзья.
Были в 90-е, в нулевые, персонажи, которые казались небожителями – олигархи, политики, приближенные к телу.
Где они все?
Падших с Олимпа очень быстро забывают.
Была эпоха быстрых карьер. «Новые русские». Кончилась эпоха. И анекдоты про новых русских тоже кончились.
Была эпоха затяжной, очной войны на Кавказе, болота, из которого, казалось, ни на одном бульдозере не выехать. Кончилась.
Были нулевые, время обжиралова. Время сумасшедших цен на нефть.
Мы, простые обыватели, попали в странную прослойку, ошибочно сопоставляемую с мифическим «средним классом». Это такой класс, у которого денег уже чуть больше, чем нужно для выживания, но безнадёжно меньше, чем нужно для перехода на качественно иной уровень.
Как там в мульте про необратимость: «У тебя никогда не будет БМВ пятой модели. Никогда не будет квартиры в Алых Парусах. К тому времени, когда ты на это, может быть, и заработаешь – и тебе это будет не нужно, и ты никому не будешь нужен».
Что делать в такой ситуации? Только жрать. С горя и радости.
Настало странное время – во все забегаловки и рестораны не попасть. В иные стояла очередь, ждали, пока освободятся столики.
Все срочно начали разбираться в суши и сашими, рассказывать повару-узбеку премудрости приготовления рыбы фугу и настоящего ирландского кофе. Мудрствовать о различиях гаспаччо. Козырять именами богемных коктейлей.
Денег было – жопой жри.
Пришёл в Альфа-банк просить кредит на миллион с мутными документами – отказали. Доехал до другого отделения Альфа-банка же – выдали. С лёгкой даже брезгливостью, словно эти миллионы напоминают им о собственной никчемности.
В стране стояли заводы, деградировала провинция, но в столицах крутились дурные, огромные деньги. Никто не знал, что с ними делать, а они прибывали, как из волшебного горшочка.
Было ощущение киберпанка, полной виртуальности происходящего. Каждый себя воспринимал как персонажа какого-то бессмысленного, но красочного фильма.
Идея не важна, но был важен экшн. Действие в его чистом виде. Эдакий Джон Ву, если кто-то понимает, о чём я, и помнит, кто это такой.
Жизнь текла по ночам. К 9 – 10 вечера просыпались и ехали в ночное. Куда? В клубы, на концерты. В бары, где текло рекой бухло. На квартиры к случайным знакомым.
Всегда находились деньги. Я тогда занимался криминалом – был организатором лохотронов, на бедность не жаловался.
Но даже если не взять с собой кошелька – всегда находились те, кто был счастлив угостить. Деньги считались мусором, летели в прорву.
Менялись как в калейдоскопе квартирки в Бутово, куда кто-то подтягивал марокканский гаш, коттеджи на Рублёвке, где глупые чики и шампанское, дискотеки, танцы, дым сигар, скромное обаяние русской богемы.
И да – гонки по ночной Москве.
Смерти не было, педаль газа утапливалась в пол. Гремела музыка, рядом визжали, хватали за рукав какие-то девчонки, о которых не мог вспомнить ни их имена, ни откуда они вообще подцепились.
Останавливались на случайных пятачках, закидывались коллекционным бухлом из горла.
В калейдоскопе клубов постоянно попадались какие-то странные знакомые лица, лихие, хмельные друзья, рука шла вперед в приветствии – братан! Клуб бессмертных смертников.
Беспорядочный секс. Лихой, как в подростковье.
В чьей-то хате, на заднем сиденье. На росе Воробьевых гор.
Выразительная как диагноз Москва, когда светает, уже спал порок ночи, но ещё не проснулся день. И, как вампир, едешь домой – точнее, не домой – не было у нас дома – на базу. То место, где будешь сегодня ночевать. Ой, точнее, дневать, не ночевать.
В магазинах покупалась икра, коллекционное шампанское.
В каждом кафе чадили корпоративы. На праздники творилось безумие – выступления под фанеру престарелых героев эстрады прошлого века исчислялись гонорарами в шесть-семь цифр.
Набор архетипичен – пьяная бабища, желающая жестко пороться и немедленно, руководители отделов, горько курящие и с пузиками.
Кто побогаче – строили безумные небоскребы, устраивали безумные вечеринки с голыми официантками, собирающие благотворительные миллионы. Ванны с шампанским, сверкающие дорогие тачки и мигалки.
Лоснящееся лицо Сергея Полонского, строящего Москву-Сити, самые высокие небоскребы Европы и его эпохальное «Все, у кого нет миллиарда долларов, могут идти в жопу».
Похоже, его самого настиг злой рок – он стал уникальным примером, показал дорогу собственному напутствию.
Мало кто из миллиардеров мира сумел потерять миллиард, но Полонскому это удалось. Причем в один год.
Москва-Сити, оставшись без многомиллиардной подпитки, быстро скисла. Офисные помещения, за одно только экскурсионное посещение которых ранее взималось по сто баксов, стали сдаваться по среднемосковским ценам.
Сам Полонский просидел год в камбоджийской тюрьме, потом получил камбоджийское гражданство… а впрочем, что я вам о нём рассказываю? У него уже нет миллиарда, он может идти в жопу.
Кому они нужны, без денег и без власти?
Пусть знают, суки, почём труд хлебороба. И так будет с каждым упавшим с Олимпа. Не в чести у наших традиций почтенная старость – вы когда-нибудь видели у нас уважаемых стариков? Ну вот то-то же.
Что осталось? Ну, только Москва-Сити, как памятник.
Я называю это место «пять минут Токио». Это одно из любимых моих мест в Москве.
Оно ровно такое же, как наша страна, наша эпоха. Блестящее и убогое одновременно. Обречённое на насмешки потомков. Наследие «нулевых». Нулевое наследие.
Пока мы говорили о лихих 90-х – мы просрали нулевые.
Ну, хоть суши поели, на корпоративах поплясали, коллекционный марочный коньяк попробовали.
Ещё одна эпоха, которая уже ушла, осталась нами незамеченной.
Кто-то был с нами в это время и навсегда сейчас ушел. А мы даже не можем вспомнить их имена.
«Молоко и сено, что может быть лучше! Всегда думаешь – это я ещё успею. Ещё много будет в моей жизни молока и сена. А на самом деле никогда этого больше не будет. Так и знайте: это была лучшая ночь в нашей жизни, мои бедные друзья. А вы этого даже не заметили».
Камо грядеши: 83, 44