Дело было так: жил я ещё на Пятницком в Москве, а прямо под домом, в соседнем подъезде, был круглосуточный магазин.
Там продавалась сангрия. Настоящая испанская – вкусная до невероятности. Пьётся как компот, аж мурлыкаешь. А потом – хрясь, и хмель накрывает, приятный такой, южный, окутывающий.
И стоил тетрапак сангрии, как сейчас помню, 96 рублей. Дороже, чем в безакцизной Андорре, рае алкоголика, но вообще – почти даром за такую вкусноту.
А я выпить не дурак был. Но с деньгами сущая чересполосица – то есть они, а то мелочь на проезд собираю.
И вот – часов 11 вечера. Денег нет. Безумно, просто до одури, хочется сангрии.
Сотня, всего одна сотня деревянных рублей может спасти гиганта мысли, отца русской демократии, но этой сотни нет.
И возопиет гигант мысли, отец русской демократии.
Все юбилейные десятки и двушки уже израсходованы. Коллекционные два доллара одной купюрой – их и разменять негде, а ежель бы и было – на то время это меньше шестидесяти рублей.
Как неадекватный алкаш-подорва клянчить у продавщиц, увещевая, что завтра принесу? Не прокатит. Даже несмотря на то, что они меня в лицо знают – я завсегдатай.
Корешам позвонить? Да тоже, редко беспокоящая совесть восстаёт – звонит хмырь посреди ночи, сто рублей на сангрию клянчит – горестная картина. Не того желал я уважаемым мною людям.
Чё делать? Делать чё?!
Начал перерывать всё, в поисках сотни.
Посмотрел коллекцию денег, купюр и монет – ничего подходящего.
Перерыл зимние куртки – а вдруг где купюра осталась? Нет.
Перерываю одежду, потрошу книги, смотрю – может, где заначки есть? Я однажды нашел пятихатку в книге, осталась от жены после развода. Избалован прецедентом.
Перерываю и Бога молю – «Господи, яви чудо, ниспошли сотню! Ты вино в кровь превращаешь, чудны дела твои – тебе сотню мне ниспослать – тьфу, фигня».
Осталась крайнее – я взмолился: «Господи, яви чудо! Если явишь – я в тебя уверую!».
И вдруг… Я не понял, что произошло – я перерывал какую-то одежду, какие-то бумаги, коробки, что-то дёрнул, и прямёхонько после этих слов – не знаю откуда, наверное, правда материализовалась из воздуха – сотня. Новенькая ещё такая, как из станка, ровная – и красиво-красиво взлетела и, кружась, как январский снег, долго, зрелищно, вращаясь вдоль оси и по периметру, прокувыркалась в воздухе и легла на пол.
У меня дыхание перехватило. Тронул – настоящая.
Откуда? Ниоткуда!
Я на измене – держу в руках, боюсь, что она превратится в дым или резаную обёрточную бумагу – одеваюсь наскоро, валенки на босу ногу, иду в магазин.
Заветная полка – там сангрия (ещё не было ограничений на продажу алкоголя).
Беру её под мышку, протягиваю сотню.
Молюсь, чтобы это всё оказалось явью.
Мне дают 4 рубля сдачи, чек, и я оказываюсь за линией касс – с 4-мя рублями и тетрапаком восхитительнейшей сангрии.
Боже! Господи! Как же она была вкусна!
Она текла фруктовыми струями, как нектар, врачуя мою тревожную, израненную душу.
Там, где протекали сладкие ручьи – затягивались и врачевались рубцы.
Тетрапак был выпит, и это было ровно столько, сколько нужно для счастья.
С тех пор я уверовал в Бога. И даже не оттого, что обещания нужно выполнять – нет, я уверовал оттого, что это знамение. В такого Бога хочется уверовать.
И вот, с тех пор я верующий.
Не религиозный – боже упаси, религию я как считал опиумом для народа, так и считаю – а именно что верующий. Я совершенно точно знаю, что Бог есть. Он не может не есть.
И Дарвин – великий учёный, ноль базара, но всё-таки нас, человечество, создал Бог. Ну, или мы попали на эту планету с другой планеты, где нас создал Бог.
Камо грядеши: 29, 55